А на самом деле всё просто: въехал в город — сдай свою бывшую душу и получи новую. Как новобранец в армии. Новая душа будет сыроватая и не очень новая, но другой здесь не носят. Даже классику русской литературы укро-петербуржцу Гоголю пришлось это сделать. Кто не верит, может прочитать подряд, например, произведения «Сорочинская ярмарка» и «Невский проспект». Почувствуйте разницу, как говорили в прошлом веке.
Зато при выезде из города Петербурга (а те, кто сдал душу, уезжают из Петербурга только в Москву или за границу) вам всё отдадут обратно в целости и сохранности. И вот уже, одурев от счастья, вы, нарядившись в дорогие непрактичные одежды, скачете по мегагипермаркетам и педерастическим культпросветмероприятиям, и лишь иногда, проснувшись ночью, недоумеваете: и зачем же это я потерял столько бездарных лет в том подводном городе? Каким я был идиотом!
Ну и хуй с вами, до свидания.
А с настоящим Бармалеем было совсем не так — всё наврал тараканий царь Корней Иваныч.
В настоящей, а не той, в которой мы живём, жизни Бармалей был коренным петербуржцем (именно в честь его дедушки-домовладельца названа Бармалеева улица на Петроградской стороне). В конце гражданской войны он уплыл на одном пароходе с генералами Хлудовым и Чарнотой из Крыма в Турцию и там некоторое время скитался и голодал. Потом его занесло в Африку, где он начал разбойничать и по нужде людоедствовать, но всё равно страшно тосковал по родному городу.
Когда его там случайно встретила экспедиция из Ленинградского института этнографии, он не стал её грабить, а упал на землю и зарыдал: «Заберите, заберите меня домой! О я буду, я буду добрей! Пусть в Кресты, пусть в Скворцова-Степанова! О поребрик! О кура и греча!» Над ним сжалились, хотя в те времена это было не так просто.
В Ленинграде он быстро спился от счастья и положил начало династии бомжей (если присмотреться внимательно, все петербургские бомжи очень похожи между собой — это потому что они все родственники) и вскоре умер.
Он был настоящий петербуржец. Царствие ему небесное.
______________________
А потом сразу непосредственно после этой статьи в журнале собака. ру идут размышления Ксении Собчак о жизни. Сейчас нет под рукой, но я буду их неоднократно цитировать, потому что они действительно и по-настоящему прекрасны.
Сегодня совершил подвиг: вставши в кошмарную рань, то есть часов в восемь (о как омерзителен петербургский общественный транспорт в девять утра!), притворился журналистом и на шикарном автомобиле от фонда имущества посетил секретный остров Новая Голландия.
Настоящий фотограф ехать отказался: освещение ему видите ли недостаточно хорошее. А нам с цифровой мыльницей чего выёбываться: нам любое освещение — уже свет. Да и не люблю я город Петербург при солнечном свете — очень он неестественный, как старуха, намазавшаяся кондукторской помадой.
Новая Голландия оказалась не такой уж новой, но судя по бродящим по территории людям с нездешними лицами, скоро всё наладится и засияет фастфудом и другими чудесами нашей хлебосольной цивилизации.
Фотографии выкладывать лень, но кому интересно, можно посмотреть вот тут.
Мне же больше всех нравится вот эта фотография:
Она, казалось бы, очень скучная, но если вспомнить, что за каждой колонной прячется Мудак с Пулемётом или Летающий Череп, то получается совсем другое дело.
Хотя если кто-то никогда не играл в Дум-два, это ему всё равно бесполезно объяснять.
Когда в городе Петербурге наступает осень, на улицы выходят трактора — убирать с проезжей части опавшие листья.
Выходят они обычно около трёх часов ночи, что очень правильно: днём они могли бы помешать передвижению священных животных, т е автомобилей, а это недопустимо. Ночью же автомобилей на дорогах не очень много и поэтому трактора могут спокойно до самого утра сгребать листья, никому не мешая.
Ещё помню как однажды отдыхал в садово-парковой усадьбе Коломенское в Москве. Я там коротал время перед каким-то выступлением и решил подремать на траве. За пятнадцать минут мимо меня прошли четыре трактора: один с культиватором, другой с опрыскивателем, третий с плугом, а четвёртый не знаю с чем. Все они сначала проезжали по дороге выше меня, затем поворачивали и проезжали опять мимо меня уже вдоль берега. Когда последний трактор затих вдали, по реке проплыл теплоход с туристами и песней «как упоительны в России вечера». Пароход ещё не успел скрыться за излучиной, а уже стал возвращаться первый трактор, потом второй, а потом ещё даже пятый — с рыхлителем, где-то он видимо перед этим блуждал сам по себе. Потом справа и слева люди в красивой форме начали стричь траву бензиновыми косами.
И я тогда тоже подумал: вот как хорошо, что люди не покладают рук и ни единой секунды не сидят без дела — лишь бы хорошо и приятно было человеку отдыхать в садово-парковой усадьбе Коломенское.
Чего только из интернета не узнаешь.
Вот например любопытное известие {с. н.}.
Они блядь по мне балеты ставят! А спросить хотя бы?
От возмущения отправил комментарий три раза подряд.
Трибьют ту vova soamo@lj
Кстати мы скоро будем с ним соседями по станции метро удельная.
Те, кто знает, куда нужно приходить, все приглашаются в четверг на прощание с Пискарёвкой. Буду жарить беляши и рыдать: нестерпимо жаль магазин горизонт, могилу Виктора Цоя и подводную лодку капитана Маринеско. Не знаю, не знаю как они без меня и тем более, как я без них.
Вообще стал сильно привязываться к местам. Единственное место в городе Петербурге, откуда уехал без сожаления — это была улица Кораблестроителей в намытой части Васильевского острова.
Кстати про Маринеско.
После войны, когда была всеобщая демобилизация, командира счастливой щуки назначили заведующим вещевым складом.
Ну и чего: пропился капитан, проворовался, первая же ревизия — и в тюрьму. Потом освободился и где-то тихо помер.
Вообще вот эта идея — назначить подводного джидая заведующим вещевым складом, она могла прийти в голову только лично товарищу Сталину. У него, говорят, было очень изысканное чувство юмора.
Фашыстов — в газенваген. Либералов — в макдональц. Православным — хрен и редьку. Евреям — сорок лет в пустыне. Грабовому — кладбище домашних животных. За границей отменить букву Ё.
Каждому по вере его. И всё наконец-то будет заебись.
Когда человек выпил вечером, проснулся утром и ему хуёво, он (если грамотный) знает, что это не жизнь говно, это уксусный альдегид — говно. Через сорок восемь часов этот альдегид выйдет из организма и всё будет заебись.
А вот если вечером не пил, тогда всё сложнее — необходимо, видимо, задуматься о своей жизни.
Сдал сегодня то место, которое полтора года было моим домом, законным его владельцам.
Хозяйка, которая меня оттуда вытолкала за несвоевременность платежей (а давайте завтра или лучше в понедельник опрадывался я по телефону), решила подсластить горечь расставания нехитрым комплиментом: «А тут вот по телевидению говорили, что вы очень талантливый писатель». Я, нестерпимо похмельный после вчерашнего окончательного переезда, чёрство ответил что-то вроде того, что нынешнему телевидению не следует так уж очень сильно доверять.
В общем расстались, как и пристало по-настоящему интеллигентным людям: тепло, но без сожаления.
Когда я отстегнул от колечка магнитный ключ от кодового замка, я вдруг очень отчётливо понял, что больше уже здесь не живу. Вынес за угол дома матрац с завёрнутыми в него давно вышедшими из моды костюмами (зачем я их столько лет возил за собой?) и кашемировым пальто и порадовался за того бомжа, который сегодня же вечером явится во всём этом прекрасном к своей девушке. Хотел было обернуться и бросить последний взгляд, но тут подошёл автобус и взгляда я так и не бросил.
Так что и насрать: относительно продолжительная жизнь таки излечивает от юношеской сентиментальности, когда всё время кажется, что больше никогда и ничего уже не повторится. А вот хуй вам! Повторится.
Декабрь
Старушка, у которой я сейчас снимаю квартиру, составила для меня памятку о правилах проживания, в которой, в частности, вторым пунктом значится:
2. Оставлять радио-трансляцию при уходе включенной (слаб. звук)
Глупый человек, конечно, посмеётся над наивной старушкой, которая таким детским способом собирается обмануть грабителей.
Но на самом деле это чрезвычайно мудро: вот пришёл, например, грабитель, приложил ухо к фанерной двери и услышал голос из радиоточки, читающий стихи. И сразу конечно понял, что на деньги, вырученные за вещи, вынесенные из квартиры, которую охраняет голос из радиоточки, вряд ли хорошо погуляешь на хазе и малине. И не станет даже портить замок советского ещё производства. И уж тем более не станет от злости топтать ногами фарфоровую балерину, завязывающую тапочки, фарфорового же барсука, хрустальные розетки для варенья и коробочки из под сливочного полена.
Он же не дурак, и поэтому найдёт себе дверь получше — бронированную, двойную, с электронными запорами и милицейской сигнализацией.
Хотя может быть и дурак. Но этого никто не знает и не узнает никогда.
— Слышишь?
— Слышу. Что это?
— Это штука такая — пиздит.
— А почему пиздит?
— Ну, научилось и пиздит.
— А зачем?
— Блядь! Ну представь, что ты умеешь пиздеть, а больше ничего не умеешь. Ты бы чего делал?