2) Организовать параллельную экспертизу текстов песен Б.Б.Гребенщикова на предмет наличия состава преступлений, предусмотренных статьями 129, 130, 151, 230, 280, 282, 354 УК РФ.
3) Проанализировать процедуру возбуждения ходатайства о награждении Б.Б. Гребенщикова Орденом, выявить лиц, виновных в присвоении высокой государственной награды Б.Б. Гребенщикову. Произвести проверку наличия состава преступления, предусмотренного статьей 324 УК РФ в действиях указанных лиц.
4) О принятом решении уведомить заявителя в срок, установленный Инструкцией о порядке рассмотрения обращений и приема граждан в органах прокуратуры РФ.
5) По факту проверки и выявления лиц, виновных в присвоении высокой государственной награды Б.Б. Гребенщикову прошу уведомить заявителя в срок, установленный ст.144 УПК РФ.
Кстати сказать, выявить виновных лиц не очень сложно: я сам был на том концерте, когда Валентина Ивановна вешала медаль на грудь юбиляра. Ну и там ещё тысячи три было свидетелей.
Так что прокуратура разберётся.
Царствие небесное, вам, Олег Иванович.
Странно: все нынче вспоминают предперестроечного барона.
А для меня Олег Иванович — это тот человек, который носил свечку по гнилому какому-то итальянскому пруду и прыгал с качелей, а потом вылезал мокрый и грязный неподалёку и смотрел с наслаждением, как все сокрушаются о его гибели.
Ну и самое главное, это, конечно, «служили два товарища в однем и тем полке».
Из чего же, из чего же сделаны наши мальчики? Я вот на довольно большую свою часть сделан из этого. Так получилось, чего уж тут поделаешь.
Мне же из этого {с. н.} интересно другое.
Я сам имел удовольствие послужить с чеченцами два года ещё при СССР, много с ними по-всякому общался и могу точно сказать, что уж кем-кем, а идиотами они не являются.
Поэтому все эти штуки вроде явления в кремль в трениках к одному президенту и подача шутовской декларации о доходах другому — это вовсе не потому, что Рамзан Ахмадович является тупым дикарём, вчера только спустившимся с гор из кишлака за солью.
Совсем наоборот: все эти действия являются хорошо обдуманными и блестяще осуществлёнными актами публичного опускания сначала первого гаранта, потом второго.
И оба они (хотя, кажется, и не служили в стройбате, но тоже не совсем круглые идиоты) скрежеща зубами от невозможности крикнуть охране фас! приветливо улыбаются, хлопают по плечу, терпят, когда их хлопают по плечу, наливают бокалы и произносят заздравные тосты.
Страшная всё же вещь — политика.
Да, и такой неожиданный вопрос: никто случайно не знает, где в городе Петербурге продают конскую упряжь? Обещал соседу постромок привезти. Он мне за это ещё дров навозит.
Под утро сегодня снился мне мутный, неприятный и длинный сон.
Про сны никто не любит слушать, кроме рассказчика, поэтому очень кратко: ходил я по городу Петербургу и всё никак не мог найти свой дом, а за мной по пятам ходили какие-то уголовники, штук пять или шесть и утверждали, что я им должен огромную кучу денег. И никуда от них не деться — ходят и ходят.
Ну и в конце концов загоняют они меня в угол и спрашивают угрожающе: «Ну что, платить будешь?». «Буду» — говорю я. «Тысячу» — говорят. «Ага», — соглашаюсь. «Каждому». «Хорошо». «Долларов». «Заебись», — говорю. «В неделю».
И тут я начал смеяться. «Чо смеёшься?» — говорят обиженно.
«Да вот, — говорю, — мужики, вы же мне снитесь. Сейчас я проснусь и вас не будет. Вас вообще не существует — и вот хуй вам, а не тысяча в неделю на каждого».
«Да ты охуел!» — говорят уголовники и встают с кортов.
И тут я действительно просыпаюсь возле печки в своей деревне. Иду, шлёпая босыми ногами к холодильнику, пью молоко из ледяной банки и думаю после этого с удовлетворением: «Ну что, суки? Эк обосрались-то!»
В деревне завелась лиса.
Не иллюзорная какая-нибудь лиса, у которой избушка была ледяная, а нормальная, обычная. Живёт где-то на Дикой Горке.
Все куровладельцы в панике.
«Дима! — сказала мне сегодня баба Маруся, — Не поверите, прямо вот сюда подошла! Я палку об забор сломала! Отгоняла! Может быть хоть вы убьёте?»
Я обычно к себе принюхивась: не воняю ли? Как там носки?
А вот в деревне я своего запаха почти не чувствую — тут других запахов дохуя.
Приехал в прошлый раз в Петербург, сел в маршрутке на сидение. И тут две барышни лет сорока позади от меня стали громко морщиться и прыскать в мою сторону достатым из сумочки одеколоном.
Да, я пах. Печным дымом, травой, дровами, навозом. Ну и пива выпил, конечно, как же без пива. И мойся-не мойся — никуда эти запахи не денутся.
Но можно же немного потерпеть — я уже на следущей остановке выйду, приму душ, постираю одежду и вновь стану таким же дезодорированным, как вы.
Приехал в город, иду к дому. Бежит навстречу мужичок — в трусах, не пьёт наверняка и не курит. Физкультурой занимается. Мимо него машины туда сюда — вжик-вжик.
Содрогнулся: я в городе в первые два дня вообще дышу через раз, потому что не воздух тут, а коллоидный какой-то раствор. Потом ничего, привыкаю.
А он же, пока бежит, этого воздуха в два раза больше меня потребляет.
Я много лет пытался определить ту тонкую грань, которая разделяет публициста и литератора, и вот Максим Юрьевич Соколов мне её наконец-то окончательно прояснил: там где пейзанствующий литератор или же наоборот литераторствующий пейзанин употребит множество ненужных слов, вроде «Да, я пах. Печным дымом, травой, дровами, навозом» (мог бы ещё добавить, что утренним туманом, нераспустившейся сиренью и только что вычищенным сортиром), публицист скажет кратко и бронебойно: «Разил козлом».
Разность модусов существования может иногда вызвать большую конфузию.
Вот я сегодня, проснувшись поутру довольно долго не мог сообразить кто я и где я: печки нет и женщины рядом тоже нет.
Потом только, вытряхнув из головы остатки сна, разобрался: печки тут не бывает, а женщина ушла в соседнюю комнату согревать мальчика, которому так же как и мне хочется, чтобы рядом было живое и тёплое.
Забрал сегодня картинки из лаборатории, напечатанные с плёнки, смотрел на них и думал, что вот какая гигантская разница с цифрой, а хуй объяснишь.
Ну это как аудиофил не сможет объяснить разницу между винилом и компакт-диском — он будет только размахивать руками, но ничего членораздельного от него не услышишь.
А разница между цифровым и аналоговым вот в чём: всё, придуманое Господом Богом — оно смертно и поэтому прекрасно. Плёнка тускнеет, пластинка запиливается, картина трескается и осыпается. Даже и Кащею Бессмертному был оставлен шанс умереть — та самая игла в яйце. В конце концов даже камни умирают.
А вот цифра, она бессмертна. Ничего с ней не сделается, если, конечно не ставить на компакт-диск чайник и не колоть винчестером орехи. Но даже и тогда её, эту цифру, можно оттуда вытащить.
И через много-много тысяч лет разумные и просвещённые тараканы, выкопав какую-нибудь хуйню из древнего города, если сильно постараются, смогут послушать владимирский централ.
Вспомнилось почему-то, что где-то в середине семидесятых прошлого века американцы захуячили в космос некий дурацкий аппарат без руля и без ветрил на третьей космической скорости. А им, американцам чего — им денег не жалко, всё равно они все деньги этого мира и печатают. Сколько надо, столько и напечатают. Хочешь триллион — на вот тебе триллион, только скажи сначала ку пятьсот двенадцать раз.
Но я впрочем не про обличение американского империализма.
У аппарата этого на борту был единственный груз: табличка из какого-то бессмертного сплава. На табличке этой были выгравированы голый мужик, голая баба, дважды-два-четыре, пифагоровы штаны и бином ньютона. В смысле, мы тоже кое чего кое в чём понимаем.
Никакой обратной связи с аппаратом предусмотрено не было.
И вот мне страшно интересно: а как он там сейчас? Если конечно не погиб в астероидном поясе, то уже наверняка миновал Плутон. А потом через тысячу лет всё равно ёбнется где-нибудь среди разумных мхов, если не сгорит. И разумные мхи поглядят на эту табличку и скажут: «Вобля! Это чо за хуёвина?»
Старушка возле магазина долго считала, шевеля губами, мелочь на трясущейся ладони. Было очевидно, что эта мелочь у неё последняя.
В конце концов она решительным шагом зашла в магазин и купила две упаковки киттикета.
Обнаружил ещё одну прискорбную нелогичность в русском языке: слова «католик» и «алкоголик» грамматически ничем не отличаются. Но при этом почему-то «католицизм» и «алкоголизм».
Тогда уж надо либо «католизм», либо «алкоголицизм».
Назрела реформа языка, точно назрела.
Просмотрел между делом опять же спижженую картину ОО-2 производства всё того же Фёдора Сергеича.
Как ни странно, ничуть не разочаровался, ибо ожидал уж совсем запредельного говна, а там всё ничего эдак, живенько. Скачут туда-сюда, прыг-скок, танчики.
Интерьеры все очень знакомые — из хафлайфа второго, дума третьего и квака четвёртого. Пар так и пышет. Практически родина.
Фёдор Сергеич опять же блеснул актёрским талантом перед самострелом.
Китаеобразные замедленные полёты наяву не впечатляют, но навевают.