Я никого не хочу обидеть, позже наши дороги разошлись, может, он и впрямь в святые отшельники подался, кто знает… А потом я оказался заперт в этих стенах, и сведения ко мне поступали лишь через подслушанные разговоры. А рыцари за столом о монахах и святых, как правило, не говорят. Больше о бабах, да о том, кто где и кого проткнул.
Мда-а… так вот, в ангелы я не гожусь. То, что мы творили в те годы, и по меркам той, тогдашней Церкви, куда более лояльной к мелким шалостям благородных рыцарей, было предосудительно. Сейчас же нас вообще предали бы анафеме… Хотя не могу сказать, что занимались мы чем-то уж вовсе непотребным — ну деревеньку сожгли, ну мужиков перевешали, по дитёнкам стрельбы устроили из арбалетов, а баб потом по кругу пустили… да нет, я попользовался, как барону и положено, а солдаты уж потом. Так что мой это грех или не мой большой вопрос. Что еще? Убивал, как же без этого… кого в честном бою, кого в спину… Жена моя, стерва, на яд напросилась. Сама напросилась — когда я ту рыженькую привел, она так и заорала: «Запомни, Зигфрид, она войдет в этот дом только через мой труп!». Через труп, так через труп, я ж разве возражаю… Братец мой, старший, тоже сам виноват — ну, или не он, а папаша наш. Я так понимаю, что ежели троих детей настрогал, то и наследство надо на троих делить, а не так — мол, все старшему, а остальные идите искать счастья на стороне. Вот Фридрих и сломал однажды шею на охоте… а какого дьявола я должен был, спрашивается, уступать ему все отцовское состояние? Да и не разнюхал о том случае никто, насколько я знаю. И совесть меня не мучает — я бы и Готфрида вслед за ним отправил, да только этот молокосос раньше успел…
Самое обидное, что я ведь ждал подвоха, ждал… Но, черт подери, я думал, что ему хватит благородства хотя бы ударить меня кинжалом, как мужчина мужчину… а так, по-бабски, подсыпать какой-то дряни в вино! В общем, самолюбию льстит мысль, что он меня как огня боялся, но когда я очнулся в цепях, прикованный к стене — тут уж было не до самолюбия. Каюсь, просил о пощаде… стыдно, конечно, признаваться, но просил… и что же? Тут он мне все вспомнил, пока меня замуровывали, все — и братца, и жену… спал же с ней, негодяй, сам признался — а я-то и не ведал. А проведал бы, он бы у меня пощады просил, а не я у него…
В общем, когда последний кирпич вложили, я понял, что это конец. Оказалось — не совсем… Сначала и в самом деле худо было, а потом что-то произошло, и я почувствовал, что свободен…
Между прочим, я недавно заглядывал туда. Костяк все еще висит на цепях, как положено порядочному узнику. Ладно хоть, Готфрид меня, рыцаря, в доспехи «упаковал» перед тем, как к стене приковывать — а то костяк давно от времени рассыпался бы. А так, в латах — стоит себе и стоит. Света там, понятно, нет, но я и в темноте вижу, как днем.
А Готфриду я отомстил — и с огромным удовольствием. Когда он меня впервые увидел — чуть не описался от испуга, рыцарь хренов. Мы с ним потом встречались еще не раз, он все спрашивал, сержусь ли я на него… идиот, а что, по его мнению, я должен был делать? Благословить его? В общем, после пятой или шестой встречи он предусмотрительно полез в петлю у себя в спальне… Забавно, только сейчас пришла в голову мысль — Гуго вон, тоже повесился. Это в семье что, наследственное?
Вот с тех пор и брожу по замку. Спать мне не надо, есть не надо — скука такая, что хоть волком вой. И вою… только и этого никто не слышит. Я бы половину оставшейся мне вечности отдал за собеседника — как этот парень, в фильме, с негритянкой беседовал… завидую.
Меня изгонять пробовали, как я уже рассказывал, не раз — без толку. Еще в восемнадцатом веке это началось, как сейчас помню — монах явился, жирный, судя по морде — сущая каналья. Кстати, когда я узнал, сколько ему заплатили, то лишь подтвердил свое первоначальное мнение. Водой святой все углы залил — мало тут сырости. Распятия повесил в каждой комнате… Одно так даже неплохое было, мастер делал — я его часто разглядывал, там у Христа каждую черточку видно… Только все впустую, а всего делов-то было, найти тело мое, да похоронить как положено — и все, исчезну я. Ну… я так думаю.
О, вобла прет по коридору… прямо на меня. Уф! Насквозь прошла, и даже не заметила. Да и то сказать, день же на дворе, а кто же днем призрака видит? Верно, никто… да и условия не соблюдены, крови Шонвальдов у нее нет, я эту кровь издалека чую, научился, за столько-то лет. И не владелец замка она, а так, служащая просто. В общем, нам с ней не пообщаться. Даже жаль… если очки снять, то она, в общем-то, очень даже ничего.
Кажется… ох, боюсь сглазить… но все идет к тому, что они найдут… О, Господи, пусть они найдут! Я не хочу, не хочу оставаться в пустых стенах один, мне надоело все это, я хочу хоть в рай, хоть в ад — куда угодно, лишь бы там можно было с кем-нибудь поговорить. Лишь бы можно было бы дать кому-нибудь в морду, хоть раз, хоть самому себе!!! Здесь я ведь и этого не могу, набор доступных мне действий ограничен до омерзения. Наверное, сам дьявол это придумал — перевернуть страницу книги я могу, а включить телевизор — нет. И почесаться не могу — особенно первое время тяжело было, потом приспособился как-то, привык…
Сейчас двое мужиков под руководством этой очкастой, водят металлоискателем вдоль стены. Я даже немного горжусь, что сразу узнал этот прибор — я вообще, можно сказать, исключительно образованный призрак. Газеты почитываю, телевизор смотрю регулярно. И, между прочим, собственные политические взгляды имею, хотя и высказывать их никому не намерен. Даже в беседе с самим собой…
О, задергались! Видать, штука эта сработала на мои доспехи. Ну, постучи в стену, придурок, постучи… она же гулом отзовется, там же пустота, слой кладки тонкий… вот, молодец. Что ты споришь, кретин, тебе начальница сказала ломать — ломай, твое дело маленькое. Куда пошел, болван, куда — вон, кирка стоит в углу… не заметил, за другой побежал.
Сильнее, сильнее… вот, порядок, кирпичи посыпались… мартышка в очках аж прыгает от нетерпения. Увидишь, все ты увидишь… А интересно все же посмотреть на себя со стороны — массивная фигура, поникшая, удерживаемая от падения порядком проржавевшими цепями. Очкастая подходит, поднимает забрало… отшатнулась, взвизгнула. А что ты там думала увидеть, Микки Мауса? Конечно, обычный череп… мой череп. Я тут как-то слышал об одном ученом, который по черепу что-то там о человеке определить мог. Интересно, этот бы ему показать, что бы он сказал?
Ага, отделяют мои цепи от стены, осторожно — это правильно, условия для хранения здесь были далеко не лучшие, металл порядком ржа изъела, да и кости, того и гляди, рассыплются. А мертвых уважать надо, это вам всякая религия скажет. Мертвого положено похоронить, а уж как я этого жду! Господи, ну скорей бы уж. О вон уже и гроб… эй, вы, сволочи! Это что, гроб? Это гроб, я вас спрашиваю? Неужели я, благородный рыцарь, барон Зигфрид фон Шонвальд, не заслуживаю нормального гроба, из красного дерева, с бархатом и золотыми ручками. Ну, на худой конец, с позолоченными. А тут… просто ящик какой-то, как для холопа.
А почему цепи не сняли? Что это за дела, укладывать тело в гроб… тьфу на вас, если это гробом назвать можно… и прямо с цепями… Да мне-то все равно, откровенно признаться, но это как то… неправильно. Ладно, черт с вами, только похороните как положено, на церковном кладбище… Я же не какой-нибудь там язычник или этот… как его… атеист, я истинный христианин, жаль, что в мое время крестовых походов уже не было, а то я бы поучаствовал… Ну, вынесли… Ладно, будем ждать. Надеюсь, что скоро — да и много ли нужно времени, чтобы захоронить древние кости. Странно все же, что ни доспехи, ни цепи не сняли, не похоже это на ученых, какая-н6икакая, а ценность, для того же музея…
Что-то происходит… да, определенно что-то происходит. Меня словно куда-то тянет, я чувствую, что не могу сопротивляться, да я и не хочу. Это оно, избавление, конец родового проклятья, наконец-то! О Господи, я с радостью приму любой твой суд, только пусть наконец закончится эта безысходная скука, это призрачное существование. Я согласен в ад, Господи, я на все согласен!
Мое тело, увлекаемое незримым порывом ветра, проходит сквозь стену замка. Свершилось! Я покинул эту юдоль скорби, я лечу к тебе, Господи! К тебе… к тебе? Что это? Куда это? Нет! Не-ет!! НЕ-Е-Е-Е-ЕТ!!!!!!!
Слабый звук шагов, неожиданно гулким эхом разносящийся под сводами зала… еле слышное позвякивание металла… печальный протяжный стон…
Берлинский музей.