— Простите, что так долго не был у вас, — обратился к ней Сидхо. — Приятно видеть вас в добром здравии. Разрешите представить моего приятеля. Он холост, и зовут его рыцарь Гросс. А теперь давайте в честь нового знакомого обменяемся чарками… Вот так. Ого! Ни дать ни взять брачная церемония! Только там обмениваются трижды три раза…
Сидхо сыпал словами без передышки. Между тем барышня, стыдясь и радуясь одновременно, то и дело незаметно поглядывала на рыцаря. Известно, однако, что любовь говорит глазами не хуже, чем языком, и вот Гросс, глядевший как завороженный на прелестную девушку, ощутил, будто душа его вырвалась из тела и уносится в небеса. Так они сидели, а тем временем спустились сумерки, настало время зажигать огни, но Гросс и не заикался о возвращении домой. Наконец Сидхо спохватился:
— А мы изрядно засиделись, пора и честь знать.
— Ну что вы, господин Сидхо, — возразила Ёнэт. — Может быть, ваш товарищ еще не собирается уходить, почем вы знаете? И вообще, оставайтесь у нас ночевать!
— Я с удовольствием, — поспешно сказал Гросс. — Я могу остаться.
— Итак, — вздохнул Сидхо, — я навлекаю на себя всеобщее осуждение. Впрочем, как знать, истинная доброта, возможно, в этом и состоит! Все-таки на сегодня довольно, давайте прощаться.
— Простите, — сказал рыцарь, — нельзя ли мне в уборную?
— Пожалуйста, — сказала Ёнэт и повела его в дом. Когда они проходили по коридору, она показала: — Здесь комната барышни, можете потом зайти и поглядеть.
Рыцарь поблагодарил. Вернувшись в садик, Ёнэт шепнула Цанни:
— Когда он выйдет, полейте ему воды, пусть помоет руки. Вот вам полотенце.
Она протянула барышне чистое полотенце. «Это доставит ей удовольствие, — сказала она про себя, — кажется, он очень ей понравился». Так верность, не знающая меры, оборачивается подчас предательством. Ёнэт в голову никогда бы не пришло подбить молодую хозяйку на беспутный поступок, она думала только о том, как бы угодить хозяйке, развлечь ее немного — ведь барышня не знала в жизни никаких удовольствий и проводила дни в грусти и унынии.
А Гросс, выйдя из уборной, увидел перед собой барышню, державшую в руках ковшик с теплой водой. Она была так смущена, что оказалась не в силах выговорить ни слова. «Спасибо большое, — пробормотал Гросс, — вы очень любезны». Он протянул к ней ладони, и барышня, у которой от стыда потемнело в глазах, принялась лить воду мимо его рук. Гоняясь за струей воды, он кое-как обмыл руки, но теперь барышня, оробев, нипочем не хотела расстаться с полотенцем. Гросс, не спуская глаз с прекрасной девицы, потянул полотенце к себе. Она в смятении не отпускала. Тогда он с превеликой робостью пожал через полотенце ее руку. Знали бы вы, какая нежность была заключена в этом пожатии! Барышня, покраснев как маков цвет, ответила ему.
Между тем Сидхо, обеспокоенный долгим отсутствием приятеля, заподозрив неладное.
— Куда это запропастился Гросс? — сказал он сердито и поднялся. — Ведь нам пора идти.
— Ой, что это? — воскликнула Ёнэт, чтобы отвлечь его внимание. — Да у вас голова блестит!
— Это потому, что вы смотрите на нее при свете фонаря, — объяснил Сидхо. — Гросс! — заорал он. — Эй, рыцарь Гросс!
— Перестаньте, — укоризненно сказала Ёнэт. — Ничего дурного не случится. Вам же известен характер нашей барышни, она у нас нрава строгого…
Тут наконец появился рыцарь.
— Где это ты пропадал? — сказал Сидхо и повернулся к Ёнэт. — Нам пора, разрешите откланяться. Сердечно благодарим за угощение.
— Что ж, до свидания, — сказала Ёнэт. — Жаль, конечно, что вы так торопитесь…
Сидхо и Гросс пошли домой. В ушах Гросса ни на минуту не смолкали слова, которые с большим чувством прошептала ему при расставании Цанни: «Если вы не вернетесь ко мне, я умру»
В доме Сигмунда, где теперь безраздельно хозяйничала Куни, наложница господина, взяли нового слугу, по имени Коскэнд, красивого белолицего парня лет двадцати двух. Как-то раз, двадцать второго марта, Сигмунд, который был в тот день свободен от дежурства при дворе короля, вышел в сад, и тут Коскэнд впервые попался ему на глаза.
— Эй, малый! — позвал Сигмунд. — Это тебя зовут Коскэнд?
— Желаю здравствовать, ваша милость, — сказал тот. — Да, меня зовут Коскэнд, я ваш новый слуга.
— О тебе хорошо отзываются, — заметил Сигмунд. — Говорят, что ты усерден не за страх, а за совесть, и все тобой довольны, хотя ты у нас недавно. На вид тебе года двадцать два… Право, такого парня жаль держать на должности простого слуги.
— Я слыхал, — вежливо сказал Коскэнд, — что в последнее время ваша милость были не совсем здоровы. Надеюсь, вы поправились?
— Твоя заботливость мне по душе. Да, я вполне здоров. Между прочим, ты где-нибудь служил до сих пор?
— Да, ваша милость, я служил в разных местах. Сначала я поступил в услужение к торговцу скобяными изделиями в Испании, пробыл у него год и сбежал. Затем я поступил в кузницу и сбежал оттуда через три месяца.
— Если тебе так быстро надоедает служба, — усмехнулся Сигмунд, — то как же ты сможешь служить у меня?
— У вас мне не надоест, ваша милость, — возразил Коскэнд. — Я ведь всегда мечтал поступить на службу к рыцарю. У меня есть дядя, и я просил его устроить меня, но он считает, что служить у рыцаря чересчур тяжело. Он убеждал меня служить у торговцев и ремесленников, старался, устраивал меня, а я со злости уходил отовсюду.
— Но почему ты хочешь служить именно у рыцаря. Служба эта действительно тяжелая и строгая!
— В услужении у рыцаря, ваша милость, — ответил Коскэнд, — я надеялся научиться владеть мечом.
— Тебе так нравится меч? — удивился Сигмунд.
Коскэнд сказал:
— Мне стало доподлинно известно, что ваша милость являетесь признанным мастером старинной школы, и я решил во что бы то ни стало поступить на службу к вам. Мое желание исполнилось, я стал вашим слугой и возношу благодарность за то, что мои молитвы были услышаны. Я поступил к вам в надежде, что, может быть, ваша милость согласится в свободное время хотя бы понемногу учить меня воинскому искусству. Я надеялся, что в доме есть молодой господин и я, ухаживая за ним, буду наблюдать со стороны за его упраждениями и смогу усвоить хотя бы некоторые выпады. К сожалению, молодого господина не оказалось. Есть всего лишь барышня, дочь вашей милости, жить она изволит в замке, и ей всего лишь семнадцать лет. Как хорошо было бы, если бы в доме жил молодой господин! Ведь барышня в доме рыцаря все равно что навоз!
Сигмунд рассмеялся.
— А ты, однако, нахал, — сказал он. — Впрочем, ты прав. Женщина в доме рыцаря действительно все равно что навоз.
— Простите великодушно, — смущенно сказал Коскэнд. — Я забылся и наговорил неприличных слов… Но, ваша милость, скажите, могу ли я надеяться, что вы согласитесь в свободное время, как я сейчас говорил, наставлять меня в искусстве владения мечом?
— Видишь ли, — ответил Сигмунд, — у меня по горло всяких дел, да и площадки для боя у нас нет. Впрочем, как-нибудь на досуге мы займемся… А чем торгует твой дядя?
— Он мне не родной, — сказал Коскэнд. — Просто он был поручителем за отца перед хозяином нашего дома и взял меня в племянники.
— Вот как… А сколько лет твоей матушке?
— Матушка оставила меня, когда мне было четыре года. Говорили, что она уехала в Бургундию.
— Какая же она бессердечная женщина, — сказал Сигмунд.
— Это не совсем так, ваша милость. Ее вынудило к этому дурное поведение отца.
— А отец твой жив?
— Отец умер, — грустно ответил Коскэнд. — У меня не было ни братьев, ни других родственников, и позаботиться обо мне было некому. Наш поручитель взял меня к себе и воспитывал с четырех лет. Он относился ко мне как к родному… А теперь я слуга вашей милости и прошу не оставлять меня своим вниманием…
Из глаз Коскэнда закапали слезы. Сигмунд тоже растроганно заморгал.
— Ты молодец, — сказал он. — Ты заплакал при одном упоминании о родителях, а ведь в твои годы многие забывают годовщину смерти отца. Ты верен сыновнему долгу. Так что же, отец твой скончался недавно?
— Отец скончался, когда мне было четыре года, ваша милость.
— О, в таком случае ты, наверное, совсем не помнишь своих родителей…
— Совсем не помню, ваша милость. Я узнал о них от дяди, только когда мне исполнилось одиннадцать лет.
— Как же умер твой отец?
— Его зарубили… — начал было Коскэнд и вдруг громко разрыдался.
— Вот несчастье, — проговорил Сигмунд, — как это могло случиться?
— Это большое несчастье, ваша милость. Его зарубили восемнадцать лет назад, возле лавки оружейника по имени Кото.
Сигмунд почувствовал, как что-то кольнуло у него в груди.
— Какого месяца и числа это случилось? — спросил он.
— Мне сказали, что одиннадцатого апреля, ваша милость…
— Имя твоего отца?
— Его звали Куро, раньше он был вассалом короля.
Сигмунд был поражен. Все совпадало. Человек, на которого он восемнадцать лет назад поднял руку по какой-то пустяковой причине, был родным отцом этого Коскэнда, и бедный парень, ничего не подозревая, поступил в услужение к убийце своего отца! Сердце Сигмунда сжалось, но он не подал вида и промолвил:
— Представляю, как тебе горько все это…
— Да, ваша милость, — сказал Коскэнд. — И я хочу отомстить за отца. Но отомстить, не зная искусства боя, я не могу, ведь как бы там ни было, врагом моим является доблестный рыцарь. Вот почему с одиннадцати лет я мечтаю научиться владеть мечом. Я так счастлив, что поступил к вам на службу. Ваша милость, научите меня фехтовать! Под вашим руководством я овладею этим искусством и в смертельной схватке отомщу за убийство родителя!
— Сердце твое верно сыновнему долгу, — проговорил Сигмунд. — И я научу тебя владеть мечом. Но послушай, вот ты говоришь, что отомстишь за убийство родителя. А что бы ты стал делать, если бы твой враг появился перед тобой сейчас и объявил: «Я твой враг»? Ведь ты не знаешь его в лицо, и вдобавок об превосходный рыцарь.