Затем, откинув назад густые темные волосы, она запела:
Есть Замок Смерти. От его ворот
Пришелец не найдет пути обратно.
Так после бурь, пронесшихся стократно,
Фиалка лепестков не соберет.
Но как листва заменит в свой черед
Ту, что под снегом скрылась безвозвратно,
Как вновь вздохнет природа благодатно,
Так снова возродится мой народ.
Народ, не на века твое бессилье!
Пусть кажешься ты старым и больным,
Но тело станет пеплом, пепел — пылью,
А прошлое рассеется как дым.
И, точно Феникс, расправляя крылья,
Из пламени ты выйдешь молодым!
Шумите, вековечные дубравы!
Ни тучки нет на ясном небосклоне,
Воркует голубь в густолистой кроне,
И ястреб навсегда замолк, кровавый.
Шумите, реки, пенно-величавы,
И становитесь чище и бездонней,
Расседланы, не распутают кони
Отныне рыбу возле переправы.
Луга, луга, вас не истопчут боле,
Усейтесь золотыми колосками,—
Не стрелами, не копьями разбоя.
Жнецам не смерть придет отныне в поле,
Не оросят вас кровью и слезами,—
Но мирной жизнедарною росою.
Затем, повернувшись к Зигфриду, который вышел вслед за ней, Брунхильд сказала:
— Нам нужно расстаться, сын Сигмунда и внук Вольсунга. Но ты не бойся, эта разлука будет недолгой. Я должна разыскать моего брата, короля Атли — Аттованда и попросить его подготовить все к нашей свадьбе. Когда я заснула, Атли был еще мальчиком, но теперь он, наверное, уже стар.
— Я знаю об Атли — Аттованде, — скромно сказал Зигфрид, не упоминая о том, как помог ему снять проклятье и освободиться от тела дракона. — Он стал могущественнейшим королем и завоевал много земель. Его царство лежит на юго-восток от этой горы. Я готов сопровождать тебя туда.
— Нет, нет, Зигфрид! — возразила Брунхильд. — Я поеду одна, а ровно через шесть месяцев ты приедешь за мной. Только не забудь своей клятвы.
— Я ее не забуду, как не забуду и тебя, — отвечал юноша. — Но на чем же ты поедешь? Ведь у тебя нет лошади.
— Зато у меня есть золото, и я куплю ее в первом же селении, — отвечала Брунхильд. — Не бойся за меня, Зигфрид, и уходи. Ты слышишь? Тебе пора ехать, прощай! Прощай, Вольсунг, моя Вольная птица!
— Прощай и ты, лебедь! — сказал юноша, невольно подчиняясь воле бывшей валькирии и, в последний раз, окинув взором прекрасное лицо и высокую стройную фигуру девушки, начал спускаться вниз.
Конь Грани терпеливо ожидал его у подножья горы. Вскочив на него, Зигфрид поднял голову.
Там, вверху, на самом краю обрыва, будто собираясь взлететь, протянув к нему руку-крылья, стояла Брунхильд.
— Прощай, Зигфрид! — донеслось до него. — Прощай! Будь верен и честен и помни свою клятву!
— Милая лебедь, я тебя никогда не забуду! — прошептал Зигфрид.
ЗИГФРИД В ГОСТЯХ У ГЬЮКИНГОВ
Расставшись с Брунхильд, Зигфрид продолжал не спеша ехать на юг. Через два дня по свежему ветру, дувшему ему прямо в лицо, и по кружившим в отдалении чайкам, он понял, что находится вблизи большой реки, а вскоре, въехав на небольшую гору увидел широкий поток, быстро кативший свои волны меж высоких скалистых берегов.
«Это, должно быть, Рейн, — подумал он. — А там, на другой стороне, начинается Королевство Гьюкингов. Ласточки говорили, что здесь меня ждет белокурая дева с глазами цвета северного неба, мужем которой я должен стать. Но ведь я уже дал клятву Брунхильд и прекрасней моей невесты нет никого на свете. Стоит ли мне туда ехать?»
Зигфрид потрепал гриву своего жеребца и вдруг рассмеялся.
— Поедем, Грани! — воскликнул он. — Может быть, там я встречу новые приключения, а женить меня насильно никто не может.
И, пустив коня шагом, он поехал вдоль берега Рейна, разыскивая место, где бы можно было переправиться.
Окружив юношу, речные нимфы завели вокруг него хоровод и с глазами, полными любви и ласки, пели:
На Рейне в Бахарахе
Волшебница жила,
Девиц держала в страхе,
Мужчин в полон брала.
Никто на белом свете
Красавицу не влек.
Но кто попал к ней в сети,
Спастись уже не мог.
На суд явиться деве
Епископ дал приказ
Явилась — был он в гневе,
Взглянул — и гнев погас.
Он улыбнулся мило,
«Бедняжка Лоре Лей,
Какая злая сила
Царит в душе твоей?»
«Святой отец, я рада
Взойти бы на костер,
Мне жить страшнее ада,
Ведь губит всех мой взор.
Я жгу сердца глазами,
Мигну, и все за мной.
Меня пошлите в пламя —
И жезл сломайте мой».
«Мне духу б не хватило,
Красотка Лоре Лей.
Ты сердце мне разбила
И жизнь мою разбей.
Тебя судить нет мочи.
Признайся, почему
Твои так жгучи очи? —
От них я смерть приму».
«Смеяться над убогой
Грешно, отец святой,
Прошу теперь у Бога
Хоть жалости простой.
И жизнь мою, поверьте,
Бестрепетно отдам,
Желая скорой смерти,
Пришла я нынче к вам.
По милому тоскую,
Судьбу свою кляня;
Он в сторону чужую
Уехал от меня.
Речей моих услада,
Ланит румяных цвет,
Живая нежность взгляда —
Вот чар моих секрет.
У смертного недуга
Душа моя в плену,
Бледнею от испуга,
Лишь в зеркало взгляну.
И встречу смерть без дрожи,
Как завещал Христос,
Пусть мир исчезнет божий
И с ним виновник слез».
Прелат призвал трех стражей:
«С ней в монастырь — скорей!
Лишь Бог от силы вражьей
Избавит Лоре Лей!
Монахиней смиренной
Ты мир свой обретешь,
Молись Творцу вселенной,
Покуда не умрешь».
К монастырю сквозь дали
Тропа ведет коней,
К трем рыцарям в печали
Взывает Лоре Лей!
«Позвольте мне подняться
На тот утес крутой,
Увижу, может статься,
Мой замок над рекой.
На Рейн глубокий гляну,
На эту красоту,
Потом, коль надо, стану
Невестою Христу».
И дева по отвесной
По каменной стене
Взобралась и над бездной
Застыла в вышине.
«Я вижу парус белый
Над синью рейнских вод,
Ко мне пловец умелый,
Мой суженый плывет.
Ко мне навек счастливой,
Мой суженый, скорей!» —
И кинулась с обрыва
В пучину Лоре Лей.
Плыла по Рейну лодка
С хоругвью и крестом,
Епископа красотка
В пловце узрела том.
Чтоб силу чар отринуть,
Чтоб отвести напасть,
Успел он меч откинуть,
К распятию припасть.
Не он ли песню эту
Сюда на Рейн принес?
Разносится по свету,
Когда гудит утес:
Лорелей,
Лорелей,
Лорелей!
Трижды эхом в груди моей!
Прекрасные речные нимфы шумели, брызгали в Зигфрида водой, одна за другой подплывали к нему, ласково заглядывали в очи.
— Милые мои подружки, — смеясь сказал Зигфрид, — спасибо вам за ваши игры и песни, вы все так прекрасны, что я не могу ни одной из вас отдать предпочтение. Помогите мне, милые девы, переправиться на другой берег, ибо мои сестры-ласточки предсказывали мне много интересных приключений на этой загадочной земле.
Так, расцеловавшись с каждой из нимф, Зигфрид, наконец переправился на другой берег.
Небольшое королевство Гьюкингов лежало между страной франков, страной гуннов и страной готов. Уже давно умер старый король, и страной правили три его сына, три брата, три короля. Первые два: Гунтер и Гернот, иначе звавшийся Хогни, были рослые и храбрые воины, предводители дружин, младшего звали Гутторн. Не любимый братьями и сестрой, юной королевной Кримхильдой, за хитрость и жадность, он большую часть времени проводил в обществе своей матери, королевы Уты, и был во всем, как две капли воды, похож на нее. Про королеву Уту говорили, что она была злая колдунья.
Был вечер, и семья Гьюкингов сидела за ужином в одном из залом своего замка, старый рассказчик Тассо, как обычно, вел неторопливое повествование об Иосифе, Иакове, Рахили и Ревекке.
— Ревекка, преемница Сарры, — начал свой рассказ старый Тассо, — была статной, широкой в кости пожилой женщиной с золотыми серьгами, с крупными чертами лица, сохранявшими еще многое от той красоты, которая когда-то подвергла опасности Авимспеха Герарского. Черные глаза ее глядели из-под высоких подведенных свинцовым блеском бровей, умно и твердо, нос у нее был крепкий, мужской вылепки, с сильными ноздрями, орлиный, голос низкий и полнозвучный, а верхнюю губу покрывал темный пушок. Волосы Ревекки, причесанные на прямой пробор и спускавшиеся на лоб густыми серебристо-черными прядями, окутывало коричневое, низко свисавшее за спиной покрывало, зато янтарно-смуглых ее плеч, гордой округлости которых, как и ее благородных рук, годы почти не изменили, — плеч ее не прятали ни покрывало, ни узорчатое, без пояса, шерстяное, до щиколоток платье, которое она носила. Еще недавно ее маленькие, жилистые кисти рук, быстро исправляя огрехи, сновали между руками женщин, которые сидя к ткацкого стана, — навои его были колышками прикреплены к земле под открытым небом, — пальцами и палочками продевали и протягивали сквозь основу льняные нити утка. Но она велела прервать работу и, отпустив служанок, ждала сына внутри своего шатра госпожи, под волосяным скатом и которого встретила почтительно живым и нетерпеливым взглядом.