Да не даст тебе упасть Господь,
Когда ты сидишь,
Пусть возьмет тебя под свое покровительство,
А когда ты ешь,
Пусть Господь всех жертвоприношений
Ото всего хранит тебя!
И Зигфрид поспешно выехал в Нидерланды, чтобы справить в доме своего детства, в замке короля Зигмунда, поминки по матери. Он отсутствовал уже больше месяца, когда однажды, гуляя около реки, Кримхильда заметила сквозь кусты купающуюся Брунхильд.
«Вот случай, которого я искала: теперь мне удастся с ней поговорить!» — сказала она себе, и, проворно раздевшись, бросилась в воду.
Однако все произошло не так, как она думала. Заметив ее, бывшая валькирия быстро отошла на несколько шагов в сторону и воскликнула, гневно сверкая глазами:
— Не смей подплывать ко мне близко, я не хочу, чтобы вода, которая омывает твое тело, касалась и меня! Я королева, а ты жена слуги моего мужа!
— Победитель дракона Фафнира не нуждается в короне, — возразила Кримхильда, гордо подымая свою белокурую голову. — Зигфрид никогда не был и не будет ничьим слугой. Короли гордятся его дружбой, и среди них нет никого, кто был бы храбрее и богаче моего мужа.
— Да, я уже слышала, что он убил какого-то дракона и захватил его сокровища, — презрительно усмехнулась Брунхильд. — Но все-таки не он, а мой муж — король этой страны, не он, а мой муж — храбрейший человек на свете, потому что не Зигфрид, а Гунтер прошел сквозь пламя, чтобы получить меня в жены!
— Не Зигфрид, а Гунтер прошел сквозь пламя? — повторила Кримхильда. — Так значит, ты ничего не знаешь?
— Да, да не Зигфрид, а Гунтер! — почти закричала Брунхильд. — Твой Зигфрид жалкий трус по сравнению с моим мужем, и ты недостойна даже стоять рядом со мной, женой героя!
Кровь бросилась в голову Кримхильды. Уже не сознавая, что делает, она шагнула вперед и поднесла к лицу бывшей валькирии свою руку, на которой ярко сверкал Андваранаут.
— А это кольцо ты тоже дала Гунтеру? — спросила она дрожащим от волнения голосом. — Так объясни же, как оно попало ко мне. Уж не думаешь ли ты, что его подарил мне мой брат?
Брунхильд пошатнулась и схватилась рукой за сердце.
— Откуда оно у тебя? — еле слышно прошептала она.
— Я получила его от того, кто прошел сквозь огненную стену, от моего мужа, Зигфрида! — торжествующе сказала Кримхильда, успокаиваясь при виде волнения невестки.
— Ты лжешь! — снова закричала та. — Ты лжешь!
— Я лгу? — рассмеялась Кримхильда. — И это говоришь ты, мудрая валькирия? Да разве Грани пошел бы под кем-нибудь другим, кроме своего хозяина? Разве ты сама не сумела отличить голубых глаз Зигфрида от серых глаз моего брата?
Но Брунхильд ее уже не слушала. Разбрызгивая кругом воду, она стремительно выскочила на берег и, подхватив на ходу свое платье, не оглядываясь, побежала к замку.
«Уж не сказала ли я чего-нибудь лишнего? — подумала Кримхильда. — Но ведь Брунхильд сама виновата: зачем она меня оскорбила?» Взволнованная и опечаленная разговором с невесткой, она еще долго мучалась, а потом гуляла по окрестностям замка и вернулась домой только к ночи. Тут ее поджидал встревоженный Гунтер.
— С Брунхильд что-то случилось, — сказал он. — Она не выходит из своей спальни, не ест, не пьет и все время молчит. Уж не околдовал ли ее кто-нибудь?
Кримхильда опустила глаза: ей не хотелось рассказывать об их ссоре.
— Я ничего не знаю, брат, — тихо отвечала она и поспешила уйти к себе.
Все последующие дни Брунхильд не выходила ни к завтраку, ни к обеду, ни к ужину. Забившись в угол и уставившись глазами в стену, она, словно окаменев, не двигалась с места и не отвечала, когда ее о чем-нибудь спрашивали. Гунтер был в отчаянии.
— Пойди к ней, Хогни, — умолял он брата. — Может быть, тебе она объяснит, что произошло.
Хогни с недовольным видом отправился к бывшей валькирии и вскоре вернулся обратно.
— Лучше оставь ее в покое, Гунтер, — сердито проворчал он. — По-моему, она просто капризничает. Еще день-два, и все пойдет по-прежнему.
Король недоверчиво покачал головой, а стоявшая тут же Кримхильда, которая чувствовала свою вину перед невесткой, хотя и не понимала ее горя, нерешительно предложила:
— Дай я сама поговорю с ней, Гунтер, мне кажется, что это не колдовство и не простой каприз.
Робко войдя в спальню королевы и увидев ее воспаленные от бессонных ночей красные веки и бледно-матовое, как у покойника, лицо, Кримхильда не на шутку испугалась.
— Брунхильд, Брунхильд, — позвала она. — Это я, Кримхильда, пришла повидаться с тобой. Скажи, чем ты так опечалена?
Темно-синие глаза валькирии оставались неподвижными и безжизненными. Казалось, она ничего больше не видела и не слышала.
— Брунхильд! — не выдержав, заплакала Кримхильда. — Успокойся, Гунтер любит тебя больше всего на свете и в своей храбрости не уступит Зигфриду. Он не прошел сквозь огонь только потому, что Грани его не послушался.
И, бросившись на колени перед невесткой, она обняла ее руками за талию.
Брунхильд не шевельнулась, не попыталась вырваться, и на мгновение Кримхильде почудилось, что она обнимает труп. Что-то неясно кольнуло ее в сердце, будто крик раненой птицы, раздался всплеск волн и снова все стихло.
— О Боже, что я наделала! — в отчаянии вскричала она, выбегая из спальни.
Часом позже, незадолго до заката солнца, в замок прискакал Зигфрид. Он вернулся еще более мрачным, чем поехал, и без обычной теплоты ответил на объятия жены, но Кримхильда приписала это его тоске по матери.
— Ах, Зигфрид, если бы ты только знал, что я наделала! — чистосердечно призналась она. — Я показала Брунхильд Андраваранаут, и теперь она вот уже который день не ест, не пьет, не спит, и того и гляди, расстанется с жизнью.
Богатырь вздрогнул.
— Как же ты могла раскрыть ей нашу тайну? — воскликнул он. — Знаешь ли ты, что теперь она возненавидит меня, как самого злейшего врага, и мы должны будем немедленно уехать из замка твоего брата!
— Но почему же, Зигфрид? — не поняла Кримхильда. — За что ей тебя ненавидеть? Разве Гунтер так плох? Не лучше ли тебе поговорить с Брунхильд и попросить у нее прощения?
— Мне с Брунхильд? — медленно произнес Вольсунг. — Нет, она…
Он не успел договорить, так как в это время в дверях показались Гунтер и Гутторн, которого вот уже целую неделю не было в замке.
— Прости меня, Зигфрид, — обратился к своему другу старший Гьюкинг, — но Гутторн уверяет, что Брунхильд заколдована и что только ты один можешь избавить ее от этих чар.
— Да, это так, — подтвердил Гутторн, с лукавой усмешкой поглядывая то на короля, то на богатыря. — Поговори с ней, сын Сигмунда, ей сразу станет лучше.
— Помоги ей, Зигфрид! — попросила его и Кримхильда, ласкаясь к мужу.
Вольсунг с минуту поколебался, а потом выпрямился и решительно тряхнул головой.
— Хорошо, если вы все этого хотите, я пойду к ней, — сказал он.
Когда богатырь открыл дверь в королевскую спальню, Брунхильд уже не сидела в своем углу, а стояла у окна, и ее глаза снова блестели, как и прежде.
— Я ждала тебя, Зигфрид, — промолвила она спокойно. — Я слышала топот Грани, а потом в замке раздался твой голос, и он заставил меня очнуться от моих мыслей, так же как разбудил когда-то от сна. Хотя, пожалуй, было бы лучше, если бы я совсем не просыпалась.
— Скажи мне, о чем ты горюешь? — спросил ее Вольсунг.
— И ты, ты, Зигфрид, об этом меня спрашиваешь! — воскликнула валькирия. — Скажи лучше, что сталось с моими клятвами! Я обещала богам выйти замуж за самого храброго человека в мире, а он женился на другой. Затем я поклялась стать женой того, кто проберется ко мне в замок сквозь огненную стену. Тебе лучше знать, сдержала ли я свое слово!
— Но ведь Гунтер тоже очень храбр и не менее знаменит, чем я сам, — смущенно проговорил Зигфрид. — Он…
— Каким бы он ни был, в моем сердце ему нет места! — резко перебила его Брунхильд. — Разве он убил дракона? Разве он меня разбудил? Разве он дважды проехал сквозь пламя? Нет, это сделал другой, тот, кто так легко забыл свою клятву!
— Да, я забыл ее, лебедь! — сказал Вольсунг, опуская голову. — Забыл тебя, забыл нашу встречу, хотя и не понимаю, как это случилось, ясно вспомнил об этом только теперь, когда возвращался из Дании. Скажи мне, чего ты хочешь?
— Твоей смерти! — порывисто вскричала королева. — И только твоей смерти! Больше я ничего не хочу!
— Ты скоро дождешься ее, Брунхильд, — сурово и спокойно ответил Вольсунг. — Фафнир и птицы предсказывали мне, что я скоро погибну, и мое сердце говорит мне то же самое.
Суровое лицо валькирии немного смягчилось.
— Я догадывалась, что тебе дали волшебный напиток, который затуманивает память, — проговорила она, наконец, опустив голову на плечо Зигфриду. — Это могла сделать только Ута. Я знаю, она была колдуньей. О, горе мне! — опять воскликнула она, прижимая к себе Зигфрида. — Мое сердце рвется к тебе, а ты меня ненавидишь!
— Я ненавижу тебя, Брунхильд? — удивленно спросил Зигфрид, гладя ладонью ее густые волосы. — Я ненавижу себя за то, что мог забыть нашу встречу! Я ненавижу себя за то, что женился на другой! Я снова люблю тебя, люблю больше, чем когда бы то ни было! — воскликнул Зигфрид, целуя ее мокрое от слез лицо… — Уедем отсюда, поедем в Данию, или к франкам, или к твоему брату Атли и там будем жить вместе!
— Нет! — твердо сказала Брунхильд, вставая и отстраняя от себя Зигфрида. — Никогда! Никогда у меня не будет второго мужа, и недостойно тебя, Зигфрид, предлагать мне это.
— Я не понимаю тебя, Брунхильд, — покачал головой Вольсунг, — хотя мы оба — птицы и говорим на одном языке. Ты говоришь, что я тебе дорог, то желаешь моей смерти, то ты не желаешь видеть Гунтера, то хочешь остаться ему верной. Я еще раз спрашиваю тебя: чего ты хочешь, лебедь?
— Разве я сама это знаю? — заплакала валькирия. — Я хотела твоей любви, но она принадлежит не мне, а этой ненавистной белокурой и голубоглазой Кримхильде. Я хотела выйти замуж за Зигфрида, а вышла за Гунтера, а теперь не хочу ни того, ни другого! Ах, если б мы оба умерли! Для нас это было бы лучше всего! Прощай!..