– О… – Я пожимаю плечами. – Расскажешь?
– Оно означает «друзья и союзники».
– Круто.
Значение точь-в-точь как надо…
– Есть семь ветвей народа лакота – типа как подплемена одного племени – и я из оглала.
– А это слово что значит?
– Хочешь узнать побольше?
Киваю. Сумерки расплескиваются об него, отчего кожа сияет. Настоящий звездный парень, как у Карла Сагана, клянусь.
– Ну… это значит «сами себя разгоняющие», и… Ну, ты же знаешь все эти старые картинки в учебниках истории, где индейцы в головных уборах из перьев скачут на конях и сражаются с кавалерией, или охотятся на буйволов на равнинах, или что там еще, да? Так обычно изображают народ лакота в былые времена… Только, приятель, не проси меня демонстрировать всякие там боевые кличи, индейские магические фокусы и тому подобное…
– Понял.
– Мы – сильный народ, – продолжает он, сидя лицом к последним искрам заката. – И стали еще сильнее после того, как прожили долгие годы под гнетом белых, мы ценим семью превыше всего… – Уэб внезапно умолкает.
Я жду продолжения, но он молчит.
– Значит, ты теперь живешь здесь… с семьей?
– Пока – да. Но не со всей семьей. Родственников у меня – ого-го. Сейчас только с дедушкой и дядей. Один человек позволил нам пожить в его доме, пока мы здесь…
Его лицо занавешено волосами, так что с уверенностью сказать нельзя, но мне кажется… он плачет?
– Но… тогда… Почему ты живешь здесь?
– Извини, Боуи-бой, – разворачивается ко мне, вытирая щеки. – Твоя очередь. Как ты обзавелся этим шрамом?
– Что?! Нет! – говорю я, начесывая волосы на лоб, чтобы прикрыть его. – Для этой истории слишком рано.
– Слишком рано?
– Ты не мог бы начать с чего попроще, типа моего любимого цвета или как там?
– А какой смысл, чувак? Жизнь слишком коротка, чтобы заморачиваться такими мелочами.
– Да ладно! Я вот люблю белый цвет…
– Нет, я не об этом спрашивал!
– …потому что он как чистый лист, и…
– Это все круто, но что там с этим крутецким шрамом? Ты с ним похож на Флэша Гордона или…
– Зигги Стардаста.
– Да, приятель, на Зигги. – Уэб тянет ко мне руку.
– Пожалуйста, не надо, – прошу я. – Я этого не люблю.
– Что, болит?
– Нет. Я просто ненавижу его, и…
– Да ладно! Тогда расскажи, в чем дело. Не может быть, чтобы все было так плохо.
– Правда, забудь об этом.
– Твоя очередь, приятель…
– Бог ты мой, ЛАДНО! Я пытался сделать себе молнию, как у Зигги, папиной бритвой, но было так больно, что не закончил начатое, и теперь он выглядит как гребаный вопросительный знак, словно я гребаный Загадочник[40] или кто-то в том же духе. Все, конец истории, я выиграл!
Небо переплавляется в темно-фиолетовую акварель. Опускаю взгляд. Вокруг костра на берегу пляшут тени.
– Ничего себе, – говорит он тихонько.
– Не могу поверить, что я только что… Никто не знает, как я это сделал. Даже Старла.
Чувствую, что глаза снова наливаются слезами, торопливо смахиваю их. Боже! Да что в нем такого, в этом парне? Я словно разговариваю с зеркалом. Или с Зигги. Или со своим воображением… Но нет, он на самом деле здесь…
– Я никому не расскажу, – кивает он. – Обещаю.
И, проклятье, шрам словно понимает, что мы говорим о нем: начинает прорезаться сквозь кожу, прожигая мозг.
– Спасибо, – отвечаю я, стараясь не тереть, не давать шраму того удовлетворения, которого он хочет.
– Как странно, – задумчиво произносит Уэб.
– Что?
– Быть здесь с тобой. Не знаю. Мне на самом деле не с кем поговорить. Наверное, нет никого, кто на самом деле стал бы меня слушать… я никогда прежде об этом не думал.
Поднимаю взгляд.
– Мне тоже.
– Это типа как приятно.
– Ага… типа да…
Искра взрывает запястья, обжигает бедра. Подскакиваю на месте. Черт.
– Ты чего? – спрашивает он.
– Просто… надо бы возвращаться, – говорю я, поднимаясь на ноги. – Пока совсем не стемнело. Когда я упаду на эти камни внизу и разобьюсь насмерть, хотелось бы как минимум это видеть.
– Ладно, а то я как раз боялся следующего вопроса!
Мы смотрим друг на друга, хохочем.
Он вскакивает, устремляясь в противоположную сторону от края.
– Эй, ты куда? – окликаю я.
– Тут есть тропинка, по которой мы спустимся.
– В смысле, тропинка, по которой мы могли забраться наверх?
– Да, приятель, конечно, – хмыкает Уэб. – Но разве это было бы так здорово? Идем!
Он серьезно сейчас? Впрочем, раздумывать времени нет.
– Кстати, Загадочник – мой любимый герой! – кричит он, исчезая во тьме.
– Правда?
Круто.
Я бегу, стараясь нагнать его, и тоже исчезаю.
Тропинка заканчивается идеально ухоженной тропой, которая вьется, точно юркий, верткий ручеек по склону холма. На самом деле.
И он все равно держит меня за руку и ведет. Волосы шурх-шурх-шурх, блеск на его спине слабеет, пропадая в тенях. Его запах: пота с перчинкой и солнечного света. Его рука плотно притерта к моей. Я в безопасности. Особенно потому, что знаю: моей жизни больше не угрожает «спуск по скале к собственной смерти».
Считаные минуты – и мы внизу.
– Серьезно. Она все это время существовала, – говорю я, когда добираемся до опушки.
Уэб смеется.
– Ты еще когда-нибудь меня за это поблагодаришь.
– Сомневаюсь.
– Да ладно! – отмахивается он. – Я отведу тебя к велику.
К этому времени проглядывает начало ночи – точно темно-фиолетовое одеяло, на которое Старла понаклеила стразов. И гулкие звуки сквозь ветер: Вулфман Джек[41] и Rolling Stones?
– Что за черт! – Уэб останавливается. Я неловко тыкаюсь в него. Горящие палки, которые мы видели раньше, превратились в пылающий костер – фон, испещренный танцами-выпивкой-наркотой. Обезьяны с подружками, сияющими во всей дискотечной красе. А за их спинами – припаркованный, с распахнутыми настежь дверцами и ревущими колонками вишнево-красный «Транс-Ам» Скотти. О нет!
– Давай обойдем. – Я хватаю его за руку. Он и не думает двигаться.
– Нечего им делать на этой стороне, – отзывается Уэб.
– Что?
Но отвечать нет времени. Обезьяний царь рычит. Скотти.
– Серьезно, – прошу я. – Пойдем.
– Ни в коем случае, приятель, – отвечает он, устремляясь к ним.
– Что? НЕТ! – выскакиваю и загораживаю дорогу. – Куда ты? Просто оставь их.
– Да что они мне сделают, чувак? – отвечает Уэб, не сводя глаз с животных в смокингах.
– Поверь мне. Ты не хочешь это выяснять.
– Я их не боюсь.
– Отлично. Зато боюсь я. Уэб, посмотри на меня. УЭБ! – Он поворачивает голову. – Оно того не стоит. Пойдем.
– Ты не должен этого делать. – Его глаза мерцают. – Ты не должен позволять им так с собой обращаться.
– Да какая хрен разница?! Когда-нибудь они огребут все, что заслужили. Так всегда бывает. Так говорит доктор Эвелин, и я…
– Вот, честное слово, докторица твоя ни шиша не смыслит. Без обид, ладно? Но белые никогда не получают того, что заслужили. Вот вообще! Уйди с дороги.
Уэб проталкивается мимо, мститель, зацикленный на миссии-не-знаю-какой.
– О, ла-дид-ди-да! Поглядите-ка, кто пришел! – Ага, Скотти, и ага, он пьян. – А где ваши платьица, девочки?
– Что за хрень ты несешь, чувак? – кричит в ответ Уэб.
О нет!
– Ого! У этого парня есть рот. Может, нужно взять мыло и вымыть из него эту индейскую грязь?
Обезьяны ржут, издавая идиотские боевые кличи. Оригинально. Девчонки нервно взвизгивают, пытаясь вернуть их в свои объятия.
– Давай, скажи это мне в лицо, ты, урод белый! Я допинаю твою задницу до луны и обратно.
ИИСУСЕ, ЧТО ОН ТВОРИТ, ЭТОТ ПАРЕНЬ!
Хватаю Уэба за руку.
– Да что с тобой такое? Пойдем.
– Лучше бы ты прислушался к своей подружке, маленький краснокожий. – Скотти засасывает из бутылки остатки пива, швыряет ее в костер, бьет себя в грудь и рыгает. – Или, может, подойдешь поближе и скажешь это в лицо МНЕ? – Он приглаживает волосы ото лба к затылку, потом снимает нежно-голубой смокинг, комкает его и бросает на землю.
– ПРЕКРАТИТЕ! Оба! – вопит Саманта, подплывая в чем-то бледно-голубом и шифоновом. Похоже, к этому моменту она уже перебрала с выпивкой. – Перестань, Скотт, никаких драк, ты помнишь? Нам еще на бал идти… это наш особый вечер… – Она мнет пальчиками его грудь, точно дикая кошка в охоте.
Тот продолжает рычать.
– Хочешь отведать моего кулака, индейская принцесска? А? А?!
Обезьяны ухают. Спутницы хватают их лапами за лица, чтобы вернуть обратно – к крючкам своих лифчиков или чему там еще.
Глаза Уэба пылают пламенем. Все застывают. А потом происходит немыслимое: он начинает смеяться. Этаким смехом выпущенного на свободу маньяка. Пара девчонок зарываются лицами в подмышки Обезьян, у них сдают нервы.
– Ты. Тупой. Трусливый. Болван, – роняет слова Уэб. – Если бы ты попытался хотя бы приблизиться ко мне, то даже не понял бы, что тебя ударило.
Мое сердце колотится о ребра так сильно, что, готов поклясться, от него по озеру идут сейсмические волны. Кто это? Я не знаю этого человека. Это не тот парень, с которым я только что делился одним из самых сокровенных, темных секретов. Этот человек – какая-то темная его версия. И он пугает меня до усрачки.
Очевидно, как и всех остальных: пасти у Обезьян раззявлены, они онемели от его ярости. И в конечном счете именно Скотти выводит всех из транса.
– Кхак… мля… меня назвал?
Он настолько поражен, его так трясет, что он забывает слова.
– Ты меня слышал, белый.
– Уэб. Остановись!
Больше я ничего не могу придумать.
– Ты… как… ты смеешь! – Скотти аж вибрирует. Его черные волосы буквально дымятся. Лицо сравнялось цветом с костром. Глаза – вихрящаяся масса… страха? Может ли такое быть? Я никогда прежде не видел подобного выражения. Это завораживает. – Иди сюда, киска! Пустите меня к нему!