Он отталкивает одного из Ошалелых Обезьян, но тут его сцапывает за руку Злая Ведьма Среднего Запада.
– НЕ СЕГОДНЯ! – Саманта отдергивает его назад. (Я-то знаю, что она не настолько сильна.) – Сегодня НЕ будет НИКАКИХ драк! – И она икает.
Потом смотрит на остальных девчонок, одаривая их телепатическим всезнающим кивком, который, кажется, без проблем понимает каждая. Те принимаются оттаскивать своих Обезьян прочь из круга, обратно к озеру, обратно к пиву, обратно к крючкам на лифчиках.
Остаются только Скотти и Саманта.
– Повезло тебе, что она здесь, – говорит Скотти. – А то я бы…
– Ты бы – что? – спрашивает Одержимый Уэб, не отступая.
– Прекратите! Просто забирай его и УХОДИ, – командует мне Саманта. Ха, я ему теперь сторож, что ли? – УХОДИТЕ! – повторяет она, снова икая.
Я беру его за локоть:
– Пойдем.
Он расслабляется – самую малость. По крайней мере, достаточно, чтобы я смог сдвинуть его с места.
Когда проходим мимо, Саманта начинает бормотать: «Ох, попадешься ты мне, красавчик. И этот твой приятель-задохлик». А может, говорит: «Увидимся в школе». Я не уверен. Я вообще ни в чем сейчас не уверен.
Когда выходим из круга света, отбрасываемого костром, я поворачиваюсь к Уэбу.
– Послушай. Посмотри на меня. – Он повинуется, все еще тяжело дыша. – Просто… управляй негативом, помнишь?
Глупость ужасная, но больше ничего в голову не лезет. Он смотрит мне в глаза, и…
Срабатывает. Кажется. Уэб здесь, со мной. Снова остались только мы, как на утесе. Может, я просто фантазирую, но… я это чувствую. Будто мы связаны мыслями. Словно это слияние сознаний. Кивает. Тоже это чувствует?..
Скотти разбивает волшебство.
– Думаете, на этом все кончено, девочки? Что ж… помните, однажды везенье отвернется от вас! – И, уходя, начинает подпевать «роллингам», Обезьяны взрыкивают, девчонки танцуют, в их мире снова все хорошо. Пока.
Я продолжаю тащить Уэба подальше, в безопасность.
– Ты в порядке?
Он уперся взглядом в землю, возможно рисуя собственную черную дыру, чтобы исчезнуть.
– Извини. Я не хотел… мне надо идти.
– А, ладно, мне тоже…
И уходит, растворяясь в тенях.
Я не жду, пока он вернется и бросится на Обезьян, или даст мне пять на прощание, или сделает еще что-то, как это водится у парней. Я вскакиваю на Стингреймобиль и гоню во все лопатки прочь от адского костра и всей его злобы.
Позволяю ветру взметать мои мысленити к звездам, вытаскивая их из забитой под завязку головы одну за другой. И вот они: Что это, черт возьми, было? Не могу поверить, что несколько минут назад рассказал секрет своего шрама! Скотти действительно испугался Уэба? Плакал ли Уэб? С ним все в порядке? Где он живет? Следует ли попытаться разыскать его? Да КТО он такой, этот парень?!
Когда заворачиваю на свою улицу, все мысли уже разлетелись. Нет ни одной. Ффух. А вытягивать нити из головы действительно полезно. Круто!
И это очень хорошо, потому что, когда приближаюсь к подъездной дорожке, по сознанию проносится совершенно новый набор мыслей, когда я вижу:
1) Неоново-фиолетово-черный свет, горящий в окне гостиной.
2) Силуэты отца и Хизер, покачивающиеся в фиолетовом окне.
3) Силуэты на самом деле не просто покачиваются. Иисусе!
Открываю дверь кухни. Скрипучий голос Джими Хендрикса[42]. Густое облако вонючей травы соткало слепящий туман, в котором легко пробраться вверх по лестнице. Мухой пролетаю мимо. Стоп-кадр: отец и Хизер, совершенно голые, раскрашивающие друг друга люминесцентными красками, из-за чего становятся похожи на истекающих кровью инопланетян. Не знаю и знать не хочу. Плевать.
С грохотом захлопываю дверь. Падаю на кровать. Хватаю черный маркер и прячусь под одеялом. Рисую черную дыру и навсегда исчезаю из этого времени в иновремя. Туда, где тело не раздирает эта обжигающая боль.
Где мы в безопасности.
И вместо того чтобы вести спасательную космическую капсулу в своем воображении в другую галактику, выбираю новое место.
То, где мы с Уэбом лежим под звездами, продолжая разговаривать о сломанном всем.
1 июня 1973 года, пятница
Прошла неделя. Отец живет в своей альтернативной реальности «Предоставьте это Биверу на озере Крев-Кёр» с Хизер. Догадываюсь, что она обитает в той самой деревне трейлеров. Похоже на то. Во всяком случае, он не показывался неделю, вплоть до вчерашнего вечера, а для меня это означает полноценный сон по ночам. И то хорошо! Неделя итоговых экзаменов. Сдал все на отлично. Но этот чертов Доклад-От-Которого-Зависит-Твоя-Жизнь все еще угрожающе нависает во мраке. Старла так сверхъестественно одержима своим, что мы едва словом перемолвились. В сущности, она проводит каждую свободную секунду с Линдси, планируя «самое неземное шоу, какое ты только видел, малыш»!
Итак, это я к чему: нынче вечер пятницы, Уэб придет ко мне работать над докладом.
О боже. От одной этой мысли желудок крутит сальто.
Лежу в постели и жду, потерявшись взглядом в люминесцентном плакате с первыми отпечатками шагов Нила Армстронга на поверхности Луны. Его фиолетовые и розовые тона дополнительно подцвечены начинающимися сумерками, раскрашивающими небо снаружи, просачивающимися в открытое окно. Сегодня луны нет. Вот и хорошо. В воздухе чувствуется запах ржавчины. Надвигается гроза.
Тикает будильник на тумбочке.
19:11. Тик-так. 19:12. Тик-так. 19:13.
Он опаздывает. Мы не так много разговаривали на этой неделе – экзамены и все такое – из-за чего я начинаю сомневаться, что обмен тайнами на утесе был на самом деле.
19:15. Тик-так. 19:16.
Может, заблудился? Не знаю. Понятия не имею, где он живет, поэтому нарисовал карту, как идти от школы до моего дома.
Тик-так. 19:18.
Мне никогда прежде не приходилось объяснять, как добраться до моего дома. Я никогда раньше никого к себе не приглашал. О чем я думал?! Глупая-глупая-глупая идея. Где маркер? Скорее нарисовать черную дыру на ковре, исчезнуть в другой эпохе…
Тик-так.. 19:20. Не сработало.
Pink Floyd плещет волнами сквозь перекрытия, доносясь из колонок проигрывателя в гостиной. Альбом «The Dark Side of the Moon». Благовония пачули ароматизируют воздух. Единственный сорт, который я смог найти за барной стойкой. Туда же сунул пепельницу с титьками – и прочие отцовские причиндалы с девицами – и включил так и оставшиеся развешанными рождественские гирлянды.
Тик-так. 19:23.
Подумаешь, большое дело, Коллинз. Вы просто друзья. И только. Доктор Эвелин говорит: «Хорошие друзья – это хорошие силовые поля» – вот что он такое. Да. Может, следовало позвонить Старле, позвать ее в гости, и…
Дверной звонок.
Он здесь.
– Привет.
– Привет.
Смотрим друг на друга сквозь москитную дверь.
Уэб в обычной одежде: белая майка в рубчик, ярко-голубые джинсы и побитые жизнью «чаки», но сверху наброшена сияющая черная ветровка, как волшебный плащ. На ней белый значок: силуэт американского индейца, переходящий в значок мира, и буквы AIM, отпечатанные красной краской. Уэб, высыпающий в рот пакетик вишневых леденцов, и губы цвета красного моря. Уэб, кусочек солнца, пойманный в клетку. Уэб…
– Привет, приятель, впустишь?
– О. Верно. Прости. Да. Прости… – Тру запястья друг о друга.
Он проходит мимо, пахнет подгорелым тостом с медом.
– Ого, так это твой дом?
Входит в гостиную так, словно это музей изобразительного искусства.
– Да, пожалуй, что мой.
Я все еще стою у двери. Наверное, ошеломленный тем, что он на самом деле здесь. Оглядываю соседские дома. Никаких старых перечниц, подглядывающих сквозь шторы, никакого света в окнах Старлы… да в общем-то нигде никакого света. Мне вдруг приходит в голову, что он вобрал в себя все огни, когда проходил мимо. Он – гребаная звезда Вифлеемская в моей гостиной. Ослепительная.
– Так, значит, ты богатенький мальчик? – говорит он, шаркая босыми ступнями по ковру. («Чаки» сбросил в ту же секунду, как только вошел.)
– Да нет… Не знаю… – Подбираю их и ставлю у двери. – Да и вообще это ерунда.
Он смеется.
– И это говорит белый парень, у которого денег куры не клюют!
– О… я не то хотел…
– Да мы привычные. Белые отбирают у нас все…
– Ой, извини, в смысле…
– Да все норм, чувак. Чему быть, того не миновать… – Он приподнимает бутылку «Джека Дэниелса» на стойке, перебирает пальцами гирлянду. – Пусть у нас мало денег, зато мы богаче духом, чем любой знакомый мне белый… без обид.
Раскат грома прорезает тучи, за ним рассыпается дробь дождя. Я вздрагиваю, хватаясь за грудь. Иисусе! Расслабься, Коллинз.
– А это кто? – Уэб поворачивается к картине, висящей над камином. Пара люминесцентных клякс, оставшихся после эротического пиршества отца с Хизер, осела пятнами на ее платье. Гребаные инопланетные любовнички.
– Это бабушка.
Картина была завершена за считаные дни до ее смерти, семь лет назад. Она сидит, поднеся к губам красную розу, глядя в зеркало трюмо, в любимом платье – серо-голубом, с рисунком из желтых пионов. Светлые с сединой волосы, того же цвета, что и у меня, идеально зачесаны, завиты и сбрызнуты лаком.
– Красивая, – говорит он.
– Да. Красивая.
Она поворачивает голову и подмигивает.
– На тебя похожа, – говорит он, бросая взгляд через плечо. Его глаза вспыхивают, а потом: ямочка-ямочка-улыбка.
– Хочешь чего-нибудь выпить? Кола, лимонад, пиво? – спрашиваю я, метнувшись в кухню.
– Хорошо бы воды, – говорит он, покачиваясь под музыку. – Pink Floyd, чува-ак. Отлично. Такая хорошая песня. «MONE-E-E-Y…»
Бегу обратно. Он продолжает петь, но теперь опустившись на колени, просматривая пластинки. Присаживаюсь рядом на лестницу.
– Суперская коллекция.