– Музыка – моя церковь!
Упс, сказал это вслух. Забыв, что не могу контролировать мысли, сами собой слетающие с языка, когда он рядом.
– Правда?
Я мямлю что-то невразумительное – должно было быть «ага, точняк», а вместо этого получилось «шубадуба» – и сую стакан с водой ему в руки, закрываю глаза и начинаю покачиваться в такт музыке, как и он.
– Фантастика! Никогда так об этом не думал, но да, я тебя понимаю… ОЙ, НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! (От неожиданности распахиваю глаза.) Это же мой атомный рай, чувак! – Он держит в руках «Tapestry» Кэрол Кинг[43].
– Серьезно?
– О да… «a tumb-a-lin’ down…» – напевает, по-цыгански поводя плечами. Откидывает назад волосы и сворачивает язык в трубочку.
Я смеюсь и говорю:
– Ты знаешь, что похож на Шер, да?
– Угу. ОХРЕНЕТЬ! – теперь он вытаскивает альбом Сонни и Шер. Проклятье. Мне казалось, я его спрятал. – Раз я – Шер, значит, ты – мой Сонни?
– Ой. Уф…
– Просто шутка, чувак. Эти ребята тоже ничего. Чуть слишком фолковые на мой вкус, но, ты знаешь… О, БЫТЬ НЕ МОЖЕТ!..
И он снова потерян для общества. Смотреть на Уэба – сплошное удовольствие. Это не просто парнишка, строящий глазки из окошка. Он – гребаная шоколадная фабрика, плавающая в реке из какао, прыгающая по мармеладным цветочкам и облизывающая грибочки из взбитых сливок…
– Слышь, у меня косячок есть, – говорит он, возвращая меня в реальность.
– Да? Ладно…
Секрет: я никогда не пробовал траву.
– Но это не обязательно, если не хочешь.
– Нет-нет, все ништяк… чувак.
Боже, серьезно, когда я пытаюсь придать себе солидности, получается какой-то сверчок Джимини[44].
– Тогда ладно… огонька не найдется? – Он показывает косячок.
– Ах да, извини, сейчас, – ныряю под барную стойку.
– Эй, ты уверен, что хочешь? На самом деле можем и обойтись.
– Да-да-да…
– Когда-нибудь пробовал?
– Что? О, э-э, да, ага, раз сто. – Господи, у нас в доме примерно восемнадцать тысяч зажигалок, а я не могу найти ни одной! – Вот, держи, – говорю, запыхавшись, как бешеный щенок.
– Ух ты!.. (Зигги, спаси и помилуй, это оказалась серебряная папина, в форме пениса, а язычок пламени выскакивает из дырки! Да, я серьезно!) Ну что ж, тогда ладно… – бормочет он.
– Вотжежпердимонокль, – это само срывается с языка.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не обращай внимания. Я…
Он раскуривает косяк.
– Не смеши меня. – Его голос звучит напряженно. Он вдыхает так глубоко, что всасывает в себя весь кислород из комнаты. Боже, это что, больно? У него взрываются легкие? – Я смешал с табаком. Так лучше.
Наверное, поэтому и пахнет в тысячу раз приятнее, чем обычная скунсова струя. Но серьезно, как это он до сих пор вдыхает? Ему плохо? Он умирает? Внезапно накатывает сожаление, что я пропустил мимо ушей лекцию об искусственном дыхании на уроке здоровья. Просто не мог отвести взгляд от рта куклы-пособия и отделаться от виде́ния Древней Столицы Микробов…
– Держи. – Он протягивает мне косяк.
Ладно, да, хорошо, моя очередь.
Не решаюсь протянуть руку.
Уэб улыбается.
– Втягивай так нежно, как будто всасываешь через соломинку последние капли вкусного молочного коктейля.
Он говорит это на самом деле! Ладно, хорошо, да, я могу это сделать. Затягиваюсь. О святые угодники, о нет, о…
– Хорошо, чувак, а теперь сделай еще одну быструю, глубокую затяжку, только не кашляй.
Делаю. И ЧЕРТДЬЯВОЛБЛИН эта затяжка опаляет мои легкие. О ЧЕМ ТЫ НА ХРЕН ДУМАЛ КОЛЛИНЗ?! Дурак, дурак, дурак. Не кашлять, не кашлять, не кашлять. Почему нет? Кашлять хорошо. Кашлять хорошо, когда РАСКАЛЕННЫЕ УГОЛЬЯ СЫПЛЮТСЯ ТЕБЕ В ГЛОТКУ, и…
– Теперь можешь выдохнуть, – говорит Уэб.
Выдыхаю. Вместе с ураганным кашлем, который уносит нас в Страну Оз, мне кажется, в легких пожар, и ПОМОГИТЕ…
– Погодистойдайяпомогутебе. – Он пытается похлопать меня по спине, но я бегаю по комнате, ища ведро, нет, лучше океан, чтобы залить пламя.
– ДЖОНАТАН! ОСТАНОВИСЬ! ДЕРЖИ!
Он протягивает мне стакан с водой. Я жадно глотаю, кашляю, плююсь фонтаном воды… прямо ему в лицо.
– Ой… ни фига себе, – говорит он.
Этот образ – Уэб, смаргивающий воду с глаз и отфыркивающийся от волос, прилипших к щекам, – смешит меня настолько, что уносит в другое измерение, и я ухожу…
Ухожу…
Ушел.
Пятнышки звездного света по обе стороны от меня взрываются в гиперскорости, и мы плывем, плывем, плывем сквозь червоточину Карла Сагана. Чтобы отважно отправиться туда, где не бывал ни один человек!
Красные-оранжевые-желтые-зеленые-синие-фиолетовые, красные-оранжевые-желтые-зеленые-синие-фиолетовые световые волны расплескиваются о мое безвольно трепыхающееся тело. Сине-зеленая звездная планета теперь лишь крохотное пятнышко, которое я вижу со всех 360 градусов. Такой быстрый полет. В океане ничто. В черном море всего. У меня нет скафандра. Нет шлема. Нет дыхания. Ничего. Задыхаюсь, жадно хватаю…
– ЭЙ! – Уэб с размаху хлопает меня по спине. – Эй, чувак, смотри на меня!
Хватает меня за лицо. Такое ощущение, что моя голова сейчас то ли отвалится, то ли уплывет, как большой красный воздушный шар. Его глаза: две вращающиеся галактики. Его кожа: мерцающая пыль. Загадываю желание и дую на него, чтобы проверить, унесет ли его ветром.
– ЭЙ! – Он отвешивает мне пощечину.
– За что?
– Смотри мне в глаза.
– СМОТРЮ!
– Нет. Оставайся со мной. Ты странно дышишь. Как себя чувствуешь?
Погодите-ка. Странно дышу? О дерьмо, действительно! Дыхание сперло: оно скрежещет по легким, рвется сталью наружу.
– Что мне делать?! – кричит Уэб.
– «Питер-пол-и-мэри», – сипло выдавливаю я.
– Что? О чем ты говоришь? О пластинке? ДЖОНАТАН! Не уходи! Смотри мне в глаза. Я здесь. Я о тебе позабочусь.
– За стойкой, – сиплю я. – Ингалятор.
Он бросается туда и возвращается обратно – за две секунды, клянусь.
– Вот, – говорит.
– Иисусе…
Пуф-пуф-пуф-пуф: мой супергеройский эликсир возвращает легкие к жизни, и – аххххх, я падаю спиной на ковер.
Пару минут молчим.
– Чувак, – говорит наконец он, – ты напугал меня до усрачки. Теперь как, норм?
– Ага. Спасибо…
– «Питер, Пол и Мэри»? Что за фигня, чувак?
Пожимаю плечами в ответ.
– Ингалятор – это так скучно! Типа: «Здравствуйте-э! Я – ва-аш ингалятор. Я помогаю ва-ам дышать», – я говорю это почему-то с британским акцентом. Понятия не имею почему.
Он смеется.
– Клево!
– А еще я назвал его в честь бабушкиной любимой фолк-группы. После ее смерти я заболел астмой. Так она по-прежнему живет во мне.
Уэб обрывает смех.
– Это прекрасно, приятель, – говорит серьезно.
Наши взгляды встречаются.
– Наверное, теперь мне нужно сесть, – отвечаю.
Он помогает мне принять сидячее положение, и… ого! – я совершенно определенно, вне всяких сомнений, на всю тысячу процентов пьян как сапожник. По крайней мере, догадываюсь, что это так. Мы снова в гостиной, но все вокруг продолжает двигаться на гиперцветовой гиперскорости.
– Вв-ауууу, – тяну я.
– Ага, точно.
– Бли-ин, это такая классная песня!
– О да, чувак! «Brain Damage» – круть неимоверная. Pink Floyd все четко сечет.
– Ага, суперчетко. О! у меня идея. – Я вытаскиваю на середину комнаты два желтых кресла-мешка, затолканные в угол. Мы плюхаемся на них, умащиваемся поудобнее и смотрим в потолок. – Так-то лучше, да?
– Да, чувак. Намного.
Покачиваемся в такт музыке, наши руки выполняют движения синхронного плавания к звездам. «I’ll see you on the DARK SIDE OF THE MOON…» – одновременно горланим небесам, удивляя друг друга – и разражаемся хохотом.
– Приятно видеть тебя таким, – говорит он.
– Каким?
– Не знаю. В школе ты такой… тихий.
– Ой! Ты, можно подумать, не такой себе – «здравствуйте-э, меня-а зовут Уэ-эб, и я живу на Острове Одинокой Парты, где никто-о не может поговорить со мной, и я са-ам не желаю ни с кем разговаривать».
Серьезно, откуда эта штука с британским акцентом?
– Ты странный.
– Не такой, как все, имеешь в виду?
– Да, чувак… не такой, как все.
– Это лучшее, что во мне есть, – ляпаю вдруг ни с того ни с сего. Кто этот парень? Мне нравится этот парень. Такое ощущение, будто я наполняюсь пузырьками газа. Словно только что высосал три бутылки Поднимающей Настроение Газировки.
– Именно, Джонатан. Именно…
Мои руки по-прежнему парят в воздухе.
– Но не такой странный, как ты, – отвечаю.
– Ты считаешь меня странным?
– Ну, не то чтобы странным… Таинственным.
– Таинственным, да ну, серьезно?
– Ага.
– А тебе нравится таинственное?
Я только улыбаюсь.
– И вообще. Я – совсем другой, – говорит Уэб.
– Почему это?
– Потому, чувак, что я не вписываюсь.
– И что ж, думаешь, я вписываюсь?
– Ну, да. Прежде всего, ты белый…
– Угу. А как насчет Старлы и, не знаю, всех остальных чернокожих ребят в школе? Цвет кожи ничего не значит.
– Он значит все. – Это слово вылетает из его рта; я роняю руки. – Ты не можешь знать, каково это… – шепчет он.
– Извини… я не хотел…
Пластинка заканчивается. Игла со щелчком возвращается в стартовое положение. Проигрыватель выключается. Мы лежим в молчании.
– И, если ты посоветуешь мне управлять негативом, я защекочу тебя до смерти.
И я тут же советую. Просто чтобы проверить серьезность его намерений.
Оказывается, он серьезно.
– УЭБ! Прекрати! О боже мой! Перестань!!!
– Я тебя предупреждал! – Он садится верхом на мой живот. Сквозь меня проносится искра.
– О-О! ПРЕКРАТИ! Серьезно, перестань! Я дышать не могу.
– Ой! Правда? – Парень со звезд смотрит на меня. Вокруг него мигают рождественские гирлянды. Черные волосы струятся, точно штормовое море.