– Ого, правда? – спрашивает Уэб.
Рывком в реальность. Боже! Даже не сознавал, что говорю это вслух.
– О. Да…
– Что с ней случилось? – спрашивает он.
– Не знаю. Она исчезла на следующее утро… Прислала мне этот плакат из Вудстока через пару недель. С тех пор не объявлялась.
– Проклятье, как жаль, приятель!
– Ага.
Мы плывем, дрейфуя в космосе.
– Ты когда-нибудь терял близкого человека? – тихо спрашиваю я.
Он долго молчит, потом:
– Да.
– Кого?
Он не отвечает.
– Уэб?
Молчание.
По-прежнему.
Ничего.
Потом:
– Джонатан?
– Да?
Он медленно накрывает пальцами мою руку.
У меня останавливается дыхание.
– Ты не против? – спрашивает он.
Нет. Мне нельзя. Я не должен…
– Не против, – шепчу.
Разряд. Его пальцы щекочут мои. Осторожно. Нежно. Наши ладони соединяются. Мое сердце вибрирует. Позвоночник пронзает разряд. Он сжимает крепче. Я не двигаюсь. Не дышу. Не понимаю.
Потом нежно, осторожно соединяю наши руки вместе.
Мир затихает.
По моей щеке скользит слеза.
И еще одна.
Не хочу отпускать…
Но это больно. Мне нельзя.
– Наверное… как раз сейчас неплохо бы поставить какую-нибудь музыку, – дрожащим голосом говорю я.
– М-м, ладно, – отвечает он.
– Сейчас вернусь.
Исчезаю в чулане. Сердце пылает. Все во мне горит. Стираю слезы. Глаза Зигги сверкают, окружая меня со всех сторон.
Мама поворачивает голову, улыбается и говорит: «Все в порядке, жучок».
Да. Со мной все в порядке.
Прихватываю альбом и проигрыватель, на всякий случай еще раз вытираю глаза. Когда выхожу обратно в комнату, Уэб сидит в кресле-мешке, держа в руках мой магнитофон.
– Привет, – говорит он.
– Привет.
Тащу проигрыватель через комнату.
– А откуда ты только что вышел?
– Из чулана. Там есть такая маленькая комнатка… – И застываю на месте. О. Боже. Мой…
– Круто. Покажешь?
– Нет! В смысле… извини… О ней никто не знает… в смысле… когда-нибудь… может быть…
– Все хорошо, приятель. Твою тайну от меня никто не узнает…
Мы смотрим друг на друга и улыбаемся.
– Слушай, это круто, – говорит он. – Ты им пользуешься? – Уэб щелкает кнопками магнитофона, крутит в пальцах микрофон.
– Постоянно.
Сейчас к месту придется только один альбом: достаю его из конверта и ставлю на опорный диск проигрывателя. Поднимаю звукосниматель, завожу его над пластинкой: статический белый шум, ровное чш-чш-чш барабанов, стрррррумм гитары… аххх! Зигги. Никогда не подведет.
– Превосходная песня, – говорит он. – Проклятье, ты был прав насчет его голоса. Он словно с другой планеты.
– Это история самого Зигги, – говорю я, барабаня по воздуху пальцами.
– Правда?
– Угу. Он пришел со звезд, чтобы спасти всех потерянных в этом мире, а потом они забрали у него так много, что разорили его душу, и Зигги стал частицами звездной пыли, вечно парящими в небе.
– Потрясно.
– Ага. Он определенно мой мессия…
Проклятье! Опять…
– Точняк, приятель. Хочешь, сейчас что-нибудь запишем?
– В смысле?
– На твой магнитофон.
– Правда?
– Ага, это будет здорово.
– Ну… наверное. Если хочешь. Возьми там на столе кассету.
Соскальзываю на пол, сажусь рядом с ним. Мы ложимся на животы, опираясь на локти, лицом друг к другу. Одновременно нажимаю кнопки воспроизведения и записи:
– Проба. Раз, два, три. Всем привет. Это Джонатан Коллинз, я веду для вас прямой репортаж с Луны. Я здесь с… представьтесь, пожалуйста, сэр!
– Уэб.
– Говорите в микрофон, пожалуйста.
– А-а… УЭБ!
– Эй, не так близко!
– Извини… Уэб Астронавт.
– Уже лучше. Ладно. Итак, мистер Астронавт, что привело вас сегодня на Луну?
– Я пришел сюда, чтобы кое-что найти.
– Хорошо, и что же вы…
– И убраться подальше от всех людей на Земле.
– Почему вам захотелось это сделать, мистер Астронавт?.. Ты чего смеешься?
– Да так, странно это.
– Ты сам хотел записаться!
– Ладно, ладно.
– Итак, мистер Астронавт. Почему вы захотели убраться подальше от всех людей?
– Потому, приятель, что там, внизу, все ГРЕБАНЫЕ…
– Уэб, не выражайся! И не так близко к микрофону, это искажает звук.
– Извини. Но это правда.
– Почему вы так говорите, мистер Астронавт?
– Потому что люди – они такие. Они все неправильно поняли. Они думают, что творят добро войнами, невежеством, дискриминацией и всем прочим. Но на самом деле убивают этим Землю.
– Да.
– Вот почему я здесь. На Луне. Здесь безопасно и тихо, мистер Коллинз.
– Действительно.
– Никто нас не побеспокоит, никто не навредит. Есть только мы.
– Только мы…
– На Луне…
– На Луне… вместе… где нет ничего сломанного…
– И мы летим к звездам, как твой Зигги…
– И преодолеваем время и пространство, чтобы добраться сюда, как делает Pink Floyd в «The Dark Side of the Moon»…
– И все, что нам остается, – это Сейчас.
– Эй, это же цитата для нашего доклада! – восклицаю я.
– Ага! Мы можем сделать его на Луне!
– С музыкой!
– Ага!
– Клянусь, мне кажется, мы только что сообразили, как выполнить задание, мистер Астронавт!
– Хорошо. Теперь, когда дело сделано, а мы все еще на Луне, вы должны ответить мне на один глубокий и личный вопрос о вашем детстве, мистер Коллинз.
– Э-э, погодите-ка, я думал, что это я репортер…
– Фруктовый лед с каким вкусом вы больше всего любите?
– ХА!
– Не так близко к микрофону…
– Точно… Это легкий вопрос. «Бомб-Поп». А вы?
– О, безусловно, это «Пушап-Поп». Весь такой апельсиновый.
– Вкусный…
– Ага…
Мы какое-то время молчим, по-прежнему лежа лицом друг к другу.
– Мне нравится быть с вами на Луне, мистер Астронавт, – шепчу я.
– Мы можем прилетать сюда, когда захотим, Джонатан.
– Мы можем остаться здесь навсегда.
– Я бы с большим удовольствием, – тихо говорит он.
– Ты бы остался?
– Да… остался бы…
– …я тоже…
Он берет меня за руку, водит пальцем по линиям ладони. Жалящее ощущение, но я его игнорирую.
– И, может быть, когда-нибудь настанет день, когда нам не придется проделывать такой путь, чтобы оказаться в безопасности, понимаешь? Может, однажды мы сможем остаться… здесь, внизу… понимаешь?
– Может… однажды…
– Да…
– Да…
– Итак… Уэб Астронавт… вы нашли то, что искали?
– Да, Джонатан. Думаю, нашел.
Это было записано несколько часов назад. И вот я снова здесь. Один. Лежу на кровати, уставившись на светящийся лунный плакат, который больше не светится, вертя в пальцах его значок. (Он слетел, когда Уэб прыгал вниз по лестнице, собираясь уходить.) Думаю приколоть его в чулане рядом с запиской Уэба. Чтобы он был в безопасности. На какое-то время.
Перематываю снова и снова проигрываю запись, слушая его голос, слушая свой голос, слушая нас… вместе… в воображаемом мире, который реальнее, чем все, что я когда-либо чувствовал раньше…
Как может чувство быть таким плохим, если мне от него так хорошо?
Не знаю…
Закрываю глаза, по-прежнему ощущая мягкость его ладони, переплетенной с моей.
2 июня 1973 года, суббота
На следующее утро церковь отменяется.
Старла «слишком занята докладом и всякими делами, связанными с концом учебного года и всем остальным. Пожалуйста, не надо меня ненавидеть, ладно?». «Да как бы я смог?» — сказал я.
В любом случае вчерашний вечер занимает все мои мысли, поэтому сажусь на Стингреймобиль – второе после церкви удовольствие в Крев-Кёр субботним утром – и позволяю ветру выдувать из меня мысленити. Проношусь по кварталам, петляю между мальчишками, играющими в бейсбол на улице. Запах свежескошенной травы дразнит ноздри. Исчезаю в лучах солнца, и никто меня не видит.
Жму, жму, жму на педали, пытаясь управлять бесконечными мыслями о том, как мы с Уэбом были на Луне. Да, это было на самом деле. Да, это случилось. И да, это ужасно нехорошо. Тебе следовало бы быть умнее, Коллинз. Мы можем только дружить. Друзья держатся за руки. Это нормально. Посмотри на Старлу. Ты все время держишь ее за руки, и это нормально… но… то, как он держал тебя за руку, было совсем по-другому. Осторожно. Даже бережно. Я не… нет. Тебе нельзя. Ты не должен…
Стингреймобиль останавливается. Я снова на озере.
Смех несется над водой. Делаю козырек из собственных ладоней. Папа в трейлерной деревне. Пухлый маленький мальчик пищит у его ног, подпрыгивая на месте. Папа целует его в макушку, потом сажает на плечи и бегает кругами, уворачиваясь от развешанной на веревке стираной одежды, галопируя, как конь. Хизер смотрит на это и смеется.
Еду по пляжу, останавливаясь у плачущего утеса, прищуриваюсь, пытаясь разглядеть опушку. Его там нет.
Возвращаюсь на берег, запихиваю в рюкзак смятые банки, бутылки и прочий мусор. Вспоминаю, как Старла брала меня с собой в центр города на первый протестный День Земли пару лет назад и мы вопили под Аркой: «Если ты – не часть решения, ты – частица загрязнения!» Боже, я буду по ней скучать…
Езжу по берегу туда-сюда.
Песок, камешки и мысленити взметаются в воздух вокруг меня, кусая ноги, жаля бедра.
Туда-сюда.
Я жду, что он вот-вот появится ниоткуда, как в прошлый раз, и мы сможем поговорить об индейских принцессах, о звездных людях Карла Сагана, о раскрытых тайнах…
И тут это происходит. Я его вижу. Едва не окликаю по имени, но успеваю одернуть себя и быстро прячусь за камень. Он сбегает по лестнице от одной из лачуг на сваях, тех самых, что маячили у меня за спиной, когда мы впервые встретились на пляже.
– Сейчас вернусь! – кричит он то ли кому-то конкретному, то ли никому. Волосы бьются и трепещут за спиной, точно море вороновых перьев, и он летит, летит, летит к дубовой роще, исчезая в густых тенях под пологом крон. И вот его нет.