А может, просто дело в том, что я наконец вместе со Старлой. Не знаю. Из-за бешеной кутерьмы сборов и благовоний, горящих в каждом углу, – потому что она обязана как-то защитить себя от злоумышленников во время своих странствий – меня так мучают головокружение и тошнота, что приходится захлопнуть книгу, взять из шкафа игру «Лайт-Брайт»[49] и начать звучно втыкать крохотные колышки в доску, чтобы как-то отвлечься.
– Прямо не знаю, мама не хочет, чтобы я брала с собой много вещей, но ведь я не ношу лишь бы что! В смысле, я знаю, что мы пойдем только на пару маршей, но честное слово, разве не полагается делать заявление своим внешним видом каждый раз, когда выходишь на улицу? Какую, эту или красную?
Она показывает две хлопчатобумажные мини-юбки с добавленными ею самой украшениями из бусин и стразов. Почти идентичные. Понятия не имею.
– Обе, – решаю я. Ответ, к которому не подкопаешься.
Кер-плинч, кер-плинч, втыкаются колышки.
– Во-от, видишь? Ты сечешь. Ты абсолютно все сечешь! Ага, точно. Обе. Они совершенно разные. У каждой своя ценность, вид, ощущение, и… Да, детка, да, обе. Решено! Обе – и точка.
Господи помилуй! Она запихивает их в дорожную сумку, которая так и подпрыгивает на водяном матраце.
– А теперь аксессуары!
Старла снова срывается с места, роясь в пустом шкафу.
Кер-плинч, кер-плинч, кер-плинч.
– О, и конечно, я просто обязана взять швейную машинку, потому что джинсы выиграют этот ливайсовский конкурс, беби, только верь в это! Но у меня еще столько работы! – Она бегает из одного угла комнаты в другой, хватает швейные принадлежности и – «ой!» – наступает на пару пластиковых колышков, прежде чем вернуться к шкафу. – «Killing me softlyyy…»
– Эй, ты проигрыватель брать собираешься? – спрашиваю я.
– М-м? Что говоришь? Этот или этот? – Передо мной два пояса из макраме.
– Оба.
– Правильно. Оба. Кстати, что ты спрашивал?
– Проигрыватель. Ты его берешь?
Кер-плинч, кер-плинч.
– Нет. А что?
– Я бы с удовольствием позаимствовал эту пластинку на то время, пока тебя нет. – Она, слушая меня, садится на матрац, обвешанная тысячей поясов. – И еще альбом «First Take»[50]. Ну, понимаешь, чтобы ты всегда была рядом со мной.
– О Джонни, конечно, бери!
Сегодня она нарисовала черные линии под глазами, чтобы «быть похожей на Клеопатру», ее волосы украшает ярко-розовый ободок. В сочетании с ярко-розовым платьем он делает Старлу похожей на картину в стиле поп-арт. Или на сахарную вату на палочке.
Снова смотрю на светящиеся колышки.
– А еще, веришь, Уэб никогда не слышал Роберту Флэк! В смысле, ну кто же не знает Роберту Флэк? Глупыш…
Кер-плинч, кер-плинч. Скребу ногтями запястья и шарю в коробке. Там маловато зеленых колышков для того, что я хочу сделать, поэтому беру парочку красных, фиолетовых, и…
Когда снова поднимаю глаза, она сидит на ковре передо мной, скрестив ноги по-турецки.
– Закончила собираться?
Откладываю «Лайт-Брайт» в сторону и с наслаждением распрямляю спину. Наши колени соприкасаются. Она берет меня за руки и переплетает пальцы.
– Мне очень нравится Уэб, – говорит она.
– О. Мне тоже…
– Я рада, что вы общаетесь.
– Да… он… понимаешь… хороший парень…
– И особенно меня радует то, что он выручил тебя на днях. Не представляю, что бы я делала… – По ее лицу внезапно начинает извиваться пара черных ручейков.
– Старла!
– Прости, что меня там не было…
– Все нормально…
– Эти последние недели были такие…
– Ты не обязана…
– Я была настолько поглощена школой и отъездом и была так счастлива, видя, что ты работаешь с Уэбом, знаешь… В смысле, он кажется действительно милым. И этот доклад, который вы делали, был просто… запредельным, понимаешь? Так прекрасно…
– О… спасибо…
Она тоже видела тот момент между нами? Мне не удалось сделать его незаметным так, как я думал? А кто-нибудь другой видел? Может, поэтому у Скотти сорвало крышу? Может, это было на самом деле. Мне следовало бы рассказать ей все сейчас же. До отъезда. Может, она поймет, что мне делать, как исправить ту неразбериху, в которую я ввязался.
– Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, Джонни. Ты кажешься другим… счастливее, я имею в виду… – Она стирает слезу с моей щеки. Надо же, опять не заметил. – Ведь так?
Так ли? Это и есть оно, счастье? Пожимаю плечами.
– И знаешь… ты всегда можешь мне все рассказать. Вообще все… Ты знаешь это, правда?
Я так и знал! Она способна телепатически слышать меня! Да, Старла? Что ж, вот тебе правда: Уэб – самая что ни на есть голубая мечта, трах-бах-тибидох, прямое попадание в мое сердце. И когда он держал меня за руку, я думал, что рассыплюсь звездной пылью прямо здесь и сейчас. А когда он смотрит в мои глаза, я чувствую… защищенность. Как такое возможно? Как может подобное неправильное чувство ощущаться настолько правильным, Старла? А? Помоги мне, пожалуйста.
Вместо этого Роберта Флэк поет где-то на заднем плане, заполняя паузу вместо моего ответа.
– В любом случае, – говорит Старла, – поскольку меня здесь не будет, я хочу, чтобы ты был поосторожнее. Ладно? Больно много у нас ушлепков.
– Я знаю.
– Пообещай, что не станешь прятаться в комнате все лето и будешь тусить с друзьями.
– Ха! Ладно.
– Пообещай, что будешь проводить больше времени с Уэбом.
Ого. Она меня и вправду услышала. Ты слышала меня, да, Старла? Да. Мы просто друзья – и это, пожалуй, самое прекрасное, что случилось со мной с тех пор, как ты вошла в мою жизнь, – и когда тебя не будет, он сможет тебя заменить… не то чтобы тебя вообще-то можно было заменить, детка! Но ты понимаешь, о чем я. Да, это решение, правда? Это единственный способ… Просто. Быть. Друзьями.
Киваю.
– Хорошо, – говорит она, хлопая по моим ладоням. – Слушай, я знаю, это нелегко…
– Что?
– Все это. Жизнь. Понимаешь? – Она придвигается ближе, так что я улавливаю запах ирисок в ее дыхании. – Сейчас творится сущее безумие, Джонни. В наши дни каждый за что-нибудь дерется. Никто не чувствует себя в безопасности. Типа больше нет никаких правил, понимаешь? Все мы предоставлены самим себе. Но… с Божьей помощью ты справишься. Слышишь меня?
– О… Слышу.
– Пусть Его любовь будет единственным, что имеет значение, и ты…
– Старла, я…
– Я лишь пытаюсь помочь!
– Я знаю.
Беру ее лицо в ладони, ощущая кожей слезы. Мне хочется впитать в себя эти веснушки, чтобы со мной всегда была ее частица.
– У меня кое-что есть для тебя, – говорит она. – Закрой глаза.
– Что? Да не надо…
– Закрой, говорю!
Закрываю.
Чувствую, как в руки приземляется какая-то холодная увесистая штука. Мои глаза распахиваются. Крест, который Старла вылепила, когда миссис Оливер водила нас в художественный музей Сент-Луиса. Она дала каждому по комку красной глины, чтобы мы «вылепили из него абстрактное определение надежды». Старла, разумеется, придала своему форму креста и даже вырезала на нем скособоченную маленькую фигурку. Я свой комок выбросил.
– Я не могу его взять, это же твой любимый!
– Я хочу, чтобы он был у тебя. Бери его в руки, когда будешь чувствовать себя потерянным или напуганным, и Он будет рядом. Я буду рядом. Просто считай его Зигги на Кресте, – говорит она.
– Зигги на Кресте?!
– Да.
Мы смеемся. Типа того.
– Ладно, значит, Зигги на Кресте… Спасибо, – достаю из рюкзака конверт. – А это тебе…
– Что это?
– Открытки. Уже с готовыми марками и адресом. Чтобы ты могла взять частицу меня с собой и время от времени присылать мне кусочки своего приключения.
– О, непременно, детка! – Она обнимает меня. – Ты будешь со мной везде, где буду я…
– А теперь ты должна мне кое-что пообещать, – говорю я, отстраняясь.
– Что угодно.
– Забудь обо мне.
– Что? Я никогда не смогла бы…
– Со мной все будет в порядке, Старла. И я буду в порядке только в том случае, если буду знать, что ты просто фантастически проводишь время там, в этом большом потрясающем диком мире, отрываясь за нас обоих. Договорились?
Она вытирает глаза, размазывая дорожки слез по лицу.
– Обещаю.
– Хорошо.
– Ты идеальный, Джонатан Коллинз. Как раз такой, какой ты есть. Ты меня слышишь? – Она обнимает меня еще крепче.
Хотел бы я тебе поверить, Старла…
Она шепчет:
– Продолжение следует.
И по какой-то причине у меня мелькает мысль: «Это последний раз, когда мы с тобой обнимаем друг друга».
9 июня 1973 года, суббота
Распахиваю глаза. Субботнее солнце шпарит сквозь занавески. На будильнике 13:08. Ничего себе! Никогда столько не дрых… я проспал церковь!
Выскакиваю из кровати, потом понимаю: погоди-ка! На лето церковь отменяется. Выглядываю из-за занавесок, вижу подъездную дорожку Старлы, пустую.
Она уехала.
Натягиваю одежду, выбранную вчера вечером, и, пока не проснулся папа, оставляю ему записку, приклеенную к холодильнику:
«НА ВЕСЬ ДЕНЬ В БИБЛИОТЕКЕ. ДОМА БУДУ ПОЗЖЕ».
Потом сажусь на Стингреймобиль и снова еду на озеро.
Да к черту все! Я смогу справиться с этим, потому что мы просто друзья. Ничего больше.
Обещание Старле – сдержано.
Облачная перина прячет солнце, но послеполуденный воздух уже густ и влажен. Верный признак липнущего к коже сент-луисского лета. Оно уже настало. Перед грузовичком мороженщика мистера Фарли, припаркованного у самой воды, вьется очередь из детей, а родители ждут их в машинах с кондиционированным воздухом. Денек из тех, когда наружу и носа не высунешь.
Однако я здесь.
Догадываюсь, не надо было надевать черную футболку, ту, что с треугольником и бьющей из него радужной призмой – с обложки альбома «The Dark Side of the Moon». Но пришлось. К тому же в спешке я забыл побрызгаться дезодорантом. Вплоть до недавнего времени это не было проблемой. Теперь же я пахну горящей свалкой. Проклятье!