– Уф, угу. Мы с удовольствием, – вставляет папа. – Позаимствуем у тебя лодку, я имею в виду.
Джо садится и снова принимается ковырять в зубах. Шеи у него нет, похож на разгневанного ваньку-встаньку.
– В любое время, – буркает он.
– Мы с удовольствием, верно, сынок?
– Ага.
– Сколько тебе годков, парень? – спрашивает Билли-Боб.
– Семнадцать, – пищу я тоненько, как москит.
– Че?
Откашливаюсь и повторяю басом, подражая «настоящим мужчинам»:
– Семнадцать.
А теперь будто бегемот рыгает. Отхлебываю еще глоток мочи.
– Ты же не из всяких этих хиппи, а, парень? – спрашивает Терри.
– Нет, сэр.
– «Нет, сэр»! Воспитанный, это точно, – кивает Билли-Боб. – Хороший паренек.
– Да, я хорошо его воспитал, – соглашается папа.
– Держись подальше от этих хиппи. От всей этой их любви, мира и прочего дерьма. Мерзкие гомики – вот кто они все.
Я усиленно пялюсь на огонь; папина рука на моих плечах каменеет.
– Сопливые пидарасы, вот и весь сказ! – вдруг взрывается Джо. – Они понятия не имеют, каково это – жить, когда у тебя ничего нет. Делают вид, будто это хорошо. Пусть попробуют ловить себе ужин в озере, тогда и поговорим! – орет, обращаясь к костру, будто огонь внезапно превратился в главного хиппи всего белого света. – Чертово правительство пытается вышибить нас отсюда, но мы никуда не уйдем, пока нас не загребут в каталажку, верно, Терри?
– Угу. Это наша земля…
– И это лучшее место на земле!..
– Вот верно, да! Власть реднекам! – Терри швыряет бутылку в костер.
– И кончайте протестовать против войны, о которой ничего не знаете! – снова рявкает Джо. – Те мужики, что оттуда возвращаются, – герои. А вы только и знаете, что орать на них, тыкать им в лицо цветочками да заниматься всей этой херней.
Полосует воздух ножом, словно готов идти резать всех хиппи в этом мире. Он что, психопат?
– Ну-ну-ну, будет, – урезонивает его Билли-Боб. – Что я вам говорил, парни? Успокойтесь. Вот эти джентльмены – наши гости. Мы должны оказать им сердечный прием, как-то так. Мы ж не знаем их политических взглядов, и вообще… – Он поворачивается к нам и улыбается. Сердечности в его улыбке нет. Скорее, он в любую секунду может перерезать нам глотки.
– Что? Нет-нет, приятель, – говорит папа. Его голос меняется, почти дрожит. – Мы за вас, приятель. Мы все понимаем. Верно, сынок?
Я киваю.
– Просто, видишь ли, – продолжает Билли-Боб, – у тебя есть этот твой большой-пребольшой дом. И тот большой и красивый золотистый «Ка-дил-лак». И я себе думаю: «Эге, у этого парня деньжата водятся. Ха! Да у него их куры не клюют. Может, он думает, что не такой, как мы. Может, считает себя лучше нас».
– Ага.
– Мгм.
– Вот уж верно!
Согласный дуэт остальных двоих. Возможно, у них уже наготове вилы; точно не знаю. Потому что не смотрю.
Папа пытается рассмеяться, но звук получается такой, словно он сношает белку.
– О, нет, приятель! Лучше вас? Ничего подобного! Мы так не думаем, верно, сынок?
Я мотаю головой.
Повисает молчание. Мое сердце бьется все быстрей. Я знаю, что за нами наблюдают. Понимаю, что в любой момент нас могут обмакнуть в цикориевый соус и подвесить на вертеле над огнем. Вот она, та сцена, которая была вырезана из «Избавления». Закрываю глаза, пытаюсь мысленно нарисовать карту окрестностей, чтобы понять, как и куда унести свою задницу за две секунды. Чистых путей отхода не намечается, поэтому решаю, что проще утопиться.
И только Хэл наконец нарушает молчание:
– Ну-ну, гляньте-ка, грязные краснокожие вернулись!
Рывком поднимаю голову. Все, как по команде, развернулись на креслах и смотрят в одну сторону. Кроме меня. Я сижу, не шевелясь. Боясь того, что могу сделать. Типа – прыгнуть в озеро и плыть к нему, как безумец, пусть и не умею плавать.
– Почему та семейка позволяет им жить у себя? – спрашивает Пятизубый Терри.
– Да выпнуть их вон с нашей земли, и весь сказ! – Свинота Джо.
– Я думал, ты уже избавился от этих помойных мешков, Хэл! – снова Терри.
– О, Хэл действительно выбил дерьмо из одного из них, – говорит Билли-Боб, утихомиривая приятелей.
– Точняк! – Хэл поедает меня взглядом. – Тут один индеец подбивал клинья к дочурке Джо. Вы бы видели его после того, как я надрал ему зад! Он уж и не дышал, когда я закончил. Весь в кровище. У слова «краснокожий» появилось новое значение.
Они смеются.
– Мог бы и получше постараться, – ворчит Свинота Джо, по-прежнему свирепо глядя на другой берег озера. – Они ошиваются здесь уже больше месяца. Это на целый месяц больше, чем нужно. Когда ты избавишься от них навсегда?
– О, не переживай так, – цедит Билли-Боб. – Мы планируем нечто особенное, чтобы решить эту проблему раз и навсегда. Будут знать свое место. Верно, Хэл? У-у-у, парень, это они, считай, еще ничего в жизни не видели!
Они снова хохочут.
О чем они, черт возьми, говорят? Уэбу что-то угрожает? Мне что-то угрожает? Что, если эти психопаты-хиллбилли считают меня одним из них? Что, если я становлюсь одним из них, просто сидя здесь? Это имел в виду Уэб тогда, на утесе, когда сказал: «Не будь таким, как они?» Пытаюсь сжечь все мысли в пламени костра, но они, шипя, возвращаются к жизни и снова выскакивают из шрама на лбу. И множатся.
А как эти люди говорят о Уэбе и его семье? Словно индейцы – ничто. Нет, не так. Словно они – грязь. Грязь, которую можно топтать просто потому, что они это могут. Не знаю… От этих мыслей что-то пузырится во мне. Вскипает.
Я настолько глубоко ухожу в себя, что не слышу, как умирают последние угольки. Не слышу, как уходят хиллбилли. Как папа заползает в трейлер. Не двигаюсь до тех пор, пока последний язычок пламени не становится светящимся угольком в песке… Тогда поднимаю голову и осознаю, что остался один. И почему-то все еще жив.
Крадучись захожу в трейлер, чтобы взять бинокль, потом снова выбегаю наружу и всматриваюсь.
О. Боже. Он действительно там. Мое сердце: прыг-прыг-прыгающий по воде через озеро камешек. Уэб сидит со скрещенными ногами на балконе… в одном белье!
Я сглатываю. Ощущаю щекотку в животе и между ног, и – ТЫ-ДЫЩ! Ай! Дыши, дыши, дыши – он без рубашки и сверкает, все мышцы переливаются рябью, точно вода. Словно он и есть вода.
И я хочу утонуть в нем.
Шш-КРАК. АЙ! Я будто снова пристегнут к электрическим проводам. Но, во всяком случае, если бы в моих руках была паническая кнопка, я не стал бы ее нажимать. Ни в коем случае. Я даже не хочу, чтобы этот слайд сменялся другим.
Он смотрит на звезды. Хотел бы я сейчас быть там. Тогда он смотрел бы на меня. Боже-боже-боже-боже.
У меня получается, получается… АЙ!
У меня определенно, абсолютно, без тени сомнения, на одну тысячу процентов не получается.
30 июня 1973 года, суббота
Утром я принимаю официальное решение, что утопление – НЕ ТОТ способ кончины, которого я для себя хочу.
После того как Свинота Джо дал папе алюминиевую лодку, две удочки, ящик для снастей – и, по всей видимости, ящик пива и бог-знает-что-еще, – мы описываем круги посреди озера, папа горланит тему из «Острова Гиллигана»[69], исполняя какой-то странный импровизированный стриптиз. О нет…
Полюбуйтесь – укрепление отцовско-сыновьих уз, день второй.
Я сто раз пытался всмотреться в дом Уэба – то ли помахать и дать ему знать, что я здесь, то ли увидеть, как он покажет мне кукиш, то ли не знаю что, – но нас крутит так быстро, что непонятно, как мы до сих пор не перевернулись. Не иначе как чудом.
– «Three-houurrrr touuuuurrr…» – Папа срывает с себя рыбацкую шляпу и что-то изображает «джазовыми ручками»[70]. Все страньше и страньше. – Эй, да расслабься же ты, сынок, Иисусе Христе… – Пытается задрать мои руки к небу, но они приклеены к моей груди суперклеем, так что все попытки оказываются тщетными. – Во-от ты прям как твоя мама. Она тоже ненавидела воду… Эй, а я тебе рассказывал, как мы с ней провели день на озере Озаркс и объелись хот-догами, а потом сели в лодку ее папочки, и ее ТАК ТОШНИЛО…
Да, вот так она и получила прозвище Энни Франкфуртер. Не лучший момент ты выбрал, папа. Меня вот-вот вывернет наизнанку.
– О ХОСС-ПА-ДИ, как это было забавно… немножко неприлично, но забавно. Эх… о-хо-хо…
Ну, хоть он в хорошем настроении. Для протокола: если мы таки перевернемся, буду использовать папу как плавсредство. «Управляй негативом».
После того, как он разворачивает лодку и из трейлеров нас больше не видно, отец бросает мне весло и откупоривает бутылку пива.
– Видел, как я это делал?
– Ага.
– Хорошо. Билли прав, у тебя ручонки, как у девчонки. Нужно нарастить их. В смысле, мышцы. Я готов тебе помочь, сынок. Итак, внимание!
– Угу.
– Урок первый, – объявляет он незримой аудитории. – Внешность – это все. Ты должен выглядеть как мужчина, чтобы люди считали тебя мужчиной и перестали до тебя докапываться.
Бульк-бульк – пиво, буэ – отрыжка.
– Урок второй…
ПЛЮХ. Он небрежно кидает пустую бутылку в озеро. Я подтаскиваю ее веслом и бросаю на дно лодки.
– Когда люди думают, что ты мужчина, ты начинаешь мыслить как мужчина… где мои чертовы сигареты?.. а когда начинаешь мыслить как мужчина, весь мир в твоих руках. Дошло? – Возится с зажигалкой, прикуривает мятую сигарету, найденную в ящике для снастей, отплевывается от табачных соринок. – Дошло?
– Дошло.
О чем он? Понятия не имею. Только бы перестал болтать, и только бы число «уроков» не дошло до тридцати, иначе я сам прыгну в воду. Кроме того, гребля – занятие для уток: прошло всего пять минут, а предплечья уже пылают огнем, кажется, я умираю.
– О! О, я знаю, что делать! – Долгая сиплая затяжка, и он тычет в мою сторону сиг