– Ты же говорил, они спят так, что и ураганом не разбудишь! О господи!
– Он просто дразнится. Никто ничего не слышал.
– Почему они ушли?
Его взгляд снова превращает мой мозг в кисель, мгновенно переношусь в прошлую ночь, под полог из звезд… но когда присматриваюсь внимательнее, вижу: что-то изменилось – глаза ничего не скрывают.
– Что-то не так? – спрашиваю.
– У меня новости, – говорит Уэб, глядя под ноги и елозя ими по камням. – Помнишь того копа, которого я избил?
– Он, что…
– Нет. Живой… в смысле, я догадываюсь, что довольно сильно намял ему бока… но… В общем, мы узнали, что на прошлой неделе его арестовали. То ли за домашнее рукоприкладство, то ли еще за что. Короче, как я понимаю, он на какое-то время сел в тюрьму… Поэтому мне теперь снова безопасно, понимаешь…
– О. Ну это… хорошая же новость, верно?
Лишь пожимает плечами, качает головой, подбивает в костер камешек.
– Тогда почему ты такой?.. А… точно…
– Вот ведь забавно. – Он отклоняется назад, подставляя лицо солнцу. – С тех пор как попал сюда, я мог думать только об этом дне – когда наконец смогу поехать домой. А теперь, когда этот день настал… в смысле, я хочу вернуться, я скучаю – много по чему, но… ну ты понимаешь…
– Да…
Уэб потихоньку двигает босую ступню по песку и накрывает ею мою. Может, пламя костра сплавит их вместе, чтобы у нас не оставалось выбора, кроме как быть связанными до конца жизни. Может быть.
Долго сидим в молчании. Солнце начинает посверкивать сквозь кроны дубов за нашими спинами.
– Я рад, что ты можешь вернуться домой, – говорю я.
Он сжимает мою руку.
– Ты должен приехать. В любое время. Пожить у нас столько, сколько захочешь. Даже остаться навсегда.
– Навсегда, правда?
– О, приятель, тебе понравится! Мы не так уж богаты, но то, что есть, – это что-то. И у тебя не будет иного выбора, кроме как спать со мной в одной постели, потому у нас в доме и комнат-то нет… – Подмигивает.
– Да ну?
– Ну да… Слушай, может, мы могли бы открыть собственный бизнес и торговать мороженым…
– И продавать только «пушапы» и «бомбочки»…
– Заработаем кучу денег, сможем купить трейлер…
– И объехать всю страну в поисках лучших пирогов в каждом городе.
Уэб улыбается – снова на щеках ямочки.
– Это было бы замечательно…
– Да… Я бы с удовольствием…
Он берет мое лицо в ладони, смотрим друг другу в глаза, его руки так нежно прикасаются к… и я не дергаюсь. Меня не обжигает и не щемит нервы, не бьет разрядом… прикосновение просто… теплое. Даже безопасное… впервые в жизни…
Притягиваю его, вдыхаю аромат мыла и пота, до сих пор ощущаю на языке вкус с прошлой ночи, и закупориваю этот момент в банку, чтобы жить в нем вечно.
– Останься на весь день, – шепчет он на ухо.
– Уэб…
– Сегодня к нам придут друзья. Семья, которой принадлежит этот дом, всегда приглашает гостей на Четвертое июля. Можешь остаться на праздник и…
– Рано или поздно папа начнет меня искать. И неизвестно, кто еще. Лучше, если я найду их первым.
– Слушай, я просто имею в виду, что твой отец, возможно, проснется только к вечеру, верно? А потом начнет пить и забудет, что тебя нет, а потом все будут слишком заняты праздником, понимаешь? Так что можем провести вместе еще один день и ночь.
Я смеюсь. Потому что на самом-то деле его слова очень похожи на правду. Смотрю на солнце. В этом нет никакого смысла. Во всем. Но, может быть, в том-то и весь смысл. Может, то, что наименее осмысленно, как раз и стоит делать. Не знаю. Смотрю на него, смотрящего на меня. Но одно знаю точно: мои чувства не делают меня сумасшедшим. Это они все сумасшедшие, потому что пытаются остановить меня. Если мне в жизни больше никогда не видать радости, я не дам им отобрать и эту.
– Уэб Астронавт?
– Слушаю вас!
– Чем бы нам сегодня заняться?
От его улыбки трескается, раскрываясь, небо.
– Твоя очередь, – говорит он.
Мы проводим день вдвоем в его комнате, затерянные в собственной маленькой галактике.
Окна нельзя открывать, и воздух внутрь не просачивается, но поскольку «питер-пол-и-мэри» наготове, нам обоим нет до этого дела. Мы уже через минуту сбрасываем с себя майки из-за жары. Дедушка не против, при условии, что мы «не опускаем занавеску». Уэб протестовал, но это был «абсолютно необсуждаемый вопрос». А я стоял и думал: «Это и есть реальная жизнь?»
После того, как мы наслушались Кэрол Кинг и вдоволь натанцевались медленных танцев, Уэб находит в моем рюкзаке магнитофон, и у него появляется желание еще что-нибудь записать.
– Чтобы ты никогда не забыл этот день, – поясняет он.
– Я бы и не смог, – уверяю я.
Но запись все равно делаем.
– Привет. Меня зовут Уэб Астронавт, и я сегодня снова здесь с репортером Джонатаном Коллинзом. Нынче… какой сегодня день?
– Четвертое июля, дурачок!
– А, точно! Итак, скажите, мистер Коллинз, кем вы хотите стать, когда ВЫРАСТЕТЕ?
– Не так близко, помнишь? Звук искажается.
– Точно! Извини.
– Ну, когда-то я хотел уехать в Калифорнию и стать звездой рок-н-ролла…
– Еще б ты не хотел, Зигги…
– Но теперь… не знаю. Если купим трейлер, то могли бы…
– Путешествовать вместе, и я мог бы учить…
– Погоди-ка! Ты что, вправду хочешь быть учителем?
– Ну да. Я хочу преподавать настоящую историю этой страны. Нашу историю.
– Из вас получится отличный учитель, мистер Астронавт.
– И мы могли бы проехать всю страну…
– И растолстеть на всех этих пирогах, которые ели бы в каждом придорожном дайнере…
– Любоваться закатами…
– Пока нас не окутают звезды…
– И жить долго и счастливо.
– Да…
– Да…
Лежим на его кровати, безмолвно мечтая и держась за руки до самого конца дня…
Папа наконец хватился меня несколько часов спустя, когда солнце садилось за Трейлервиллем. Мы наблюдаем за ним сквозь заколоченные окна: он прилепляет к двери трейлера записку и уходит, держа пакет с продуктами и огромную коробку с фейерверками, к пятачку для барбекю.
– Наверное, думает, что ты ушел гулять, – замечает Уэб.
– Может, но… – Я целую его в шею. Он отвечает тем же, щекочет уши.
– Мы должны остановиться. Твой дедушка может…
– Они во дворе, – говорит Уэб, снова увлекая меня в медленный танец.
– Да, но не спят и могут войти в любую секунду…
Опять падаем на постель.
– Уэб!
Он смеется и обнимает мое лицо ладонями.
– Ты такой красивый, знаешь?
Все, меня нет. Закрываю глаза. Он целует мои щеки… нос… уши…
– Уэб?
– М-м-м?
– Ты раньше был с другими парнями?
Он поднимает голову.
– Пару раз, да. – Его лицо снова занавешивается волосами. – Но такого у меня никогда не было.
– Какого такого?
– Даже не знаю, приятель… – Он медленно обводит контур моих губ. Я целую его палец. – Хочешь знать, что всегда говорил мне отец?
– Что? – заправляю ему волосы за уши.
– «Есть единственная сверхсила, за которую стоит сражаться и которая способна уничтожить любого врага. Она же – величайшая слабость, так что пользоваться ею надо разумно».
– И что же это за сила?
Он качает головой, улыбаясь.
– Твоя очередь, – объявляет он, укладывая голову мне на живот. – Когда ты впервые понял, что ты гей?
– Ну-у…
– Все нормально, – шепчет он. – Можешь мне довериться…
Закрываю глаза.
– Наверное… когда я был маленьким… и мне подарили первого Кена… думаю, я тогда уже знал…
– Правда?
– Да. Никому об этом раньше не рассказывал…
– Я рад, что рассказал мне…
Лежим в молчании, глядя в потолок.
– Уэб…
– Мгм-м-м?
– Ты можешь рассказать мне, почему для тебя это – дар?..
Смотрит на меня – улыбка с ямочками, – потом пристраивает голову обратно. Его волосы вьются вокруг нас обоих, точно «Звездная ночь» Ван Гога.
– Это… как Зигги, насколько я понимаю. Этот парень приходит со звезд, верно? Он блестит, искрится, похож на андрогина-мессию, поющего песни истины. И всем плевать, как он выглядит, кого любит, во что одет. Важны только его особые звездные силы, понимаешь, особые слова. Наверное, это я…
Глажу его волосы.
– Это необязательно означает, что я гей, просто не такой, как все, понимаешь, особенный… конечно, не все так это видят. Есть и коренные американцы, которым подобное поперек горла, потому что с годами понимание было утрачено. Белые и его отобрали – пытались отнять наш дух, сделать нас христианами и все такое прочее, так что это стало считаться злом… Мы до сих пор не можем даже практиковать духовность в общественных местах, приятель.
– Правда?
Он пристраивается подбородком мне на грудь.
– Однако моя семья помнит истину. «Повремени, – говорят они. Когда-нибудь все люди будут расценивать твою суть как дар». Но не знаю, не знаю. В любом случае, мы-то живем только сейчас, верно?
Уэб подхватывается одним слитным движением, снова целует меня, и…
– Уэб! Все уже здесь! – кричит дедушка. Мы замираем, тяжело дыша. – У вас, ребята, пятнадцать минут, чтобы отлипнуть друг от друга и спуститься сюда!
Я таращу глаза.
Уэб смеется.
– От дедушки ничего не утаишь.
– О боже, боже… – Зарываюсь лицом в его волосы.
– Наверное, следует подготовиться.
– Наверное.
Он снова начинает беспорядочно целовать меня, и тут…
– ДВЕНАДЦАТЬ МИНУТ!
Да, дед дразнится, но все же…
Уэб, сдаваясь, роняет голову на мой живот.
– Ладно. Нужно подготовиться. Действительно.
– Хорошо, – говорю я. – Хорошо…
Он не двигается.
– И-и-и?..
– Еще один поцелуй.
Он стремительно поднимается, целует меня прежде, чем успеваю что-то сказать, потом соскакивает с кровати.
– Слушай, можно, я по-быстрому поставлю тебе одну песню?
– Да, конечно.
Она дожидалась идеального момента. Еще с того вечера в моей комнате, наверное… И он определенно настал. Я чувствую… Включаю проигрыватель, ставлю у кровати и выбираю Роберту Флэк. Альбом «First Take». Я почти что слышу ее медовый голос, текущий по комнате, вынимая пластинку из конверта.