Некия – не бесцельное и чисто разрушительное падение в хаос, а имеющий смысл спуск в пещеру инициации и тайного знания. Как позднее заметил Юнг, целью путешествия через психическую историю человечества является восстановление цельности человека при помощи пробуждения его памяти. Однако подобное путешествие может оказаться непосильным для того, кто не способен вернуться из него обновленным.
Поэтому путешествие в свою Некию, погружение в бессознательное сопровождалось порой таким возбужденным состоянием, что Юнгу пришлось прибегать к занятиям йогой, чтобы как-то привести в порядок собственные эмоции. Он стремился перевести свои чувства в образы, что давало ему возможность вновь стать самим собой.
«В той мере, в какой мне удавалось перевести эмоции в образы, т. е. найти в них какие-то скрытые картины, я достигал покоя и равновесия. Если бы я не смог объяснить себе собственные эмоции, они взяли бы верх надо мною и в конечном счете разрушили бы мою нервную систему. Возможно, на какое-то время я бы сумел отвлечься, но это усугубило бы мой неизбежный невроз. Мой опыт показал мне, как полезно с терапевтической точки зрения объяснять эмоции, находить скрытые за ними образы и картины».
Юнг позволил внутренним образам выбраться наружу, хотя испытывал подчас неподдельный ужас перед ними и опасался того, что может стать добычей собственного бессознательного.
Путешествие в мир бессознательного заставило Юнга задаться вопросом, а чем, собственно говоря, он занимается. Ведь то, что он позволяет делать себе, не имеет ничего общего с наукой. Или все же это имеет отношение к научной деятельности?
И однажды его внутренний, явно женский голос сказал ему, что то, чем он занимается, является не наукой, а искусством. В ответ на это Юнг сказал сам себе, что, скорее всего, его бессознательное сформировало некую личность, которая, не будучи им самим, пытается выразить себя каким-то образом.
Он вступил в спор с этим голосом, но тот продолжал твердить, что то, чем он занимается, – это искусство. В свою очередь Юнг заявил, что это вовсе не так и вообще это не что иное, как сама природа. Словом, дискуссия продолжалась до тех пор, пока он не понял, что женский голос стремится заставить его поверить, будто он никем не понятый художник и его артистическая натура дает ему право уйти от реальности.
Если бы Юнг последовал этому голосу, то его бессознательное внушение могло бы выбить почву из-под ног. В конечном счете все должно решать сознание, которому следует определиться по отношению к различным проявлениям бессознательного. Словом, важно установить такие отношения с внутренними образами и голосами, которые бы не разрушали основания человека.
Диалог с бессознательным
После разрыва с Фрейдом необходимость в понимании происходящего была у Юнга столь насущной, что она не могла не привести к возникновению специфического видения и объяснения глубинных слоев бессознательного.
Отталкиваясь от представлений основателя психоанализа о сохраняющихся в бессознательном современного человека реликтах архаического опыта, он пришел к мысли, что речь может идти скорее не о реликтах утраченных форм, а о чем-то живом, присущем и действующем в глубинах человеческой души. На этом понимании возникла его концепция архетипов.
Вместе с тем его собственная Некия влекла Юнга в страну мертвых. Так, однажды он записал фантазию, в которой его душа отлетела от него. Сам он интерпретировал свою фантазию в том смысле, что душа устанавливает связь с бессознательным, с миром мертвых, поскольку бессознательное соответствует земле предков.
В стране мертвых душа обладает таинственной способностью оживлять призраки и облекать древние инстинкты в соответствующие видимые формы. Это связано с тем, что Юнг назовет коллективным бессознательным и выскажет мысль, в соответствии с которой душа дает возможность контакта мертвым с миром живых.
«С тех пор мертвые стали для меня некой очевидностью, тем, для чего нет ответа, нет решения, от чего не дано избавления. Однако судьбою мне предназначено было ответить, и эти обязательства я давал своему внутреннему миру, а не миру, окружавшему меня. Эти беседы с мертвыми были своего рода прелюдией к моим работам о бессознательном, адресованным в этот мир. Они определили смысл и порядок всему, что есть и было в бессознательном».
Как позднее признавался Юнг, в ту пору он рассматривал свой диалог с бессознательным в качестве научного эксперимента, который он проводил сам над собой и в результатах которого был жизненно заинтересован. Этот эксперимент включал в себя погружение в собственные фантазии, которые он старался записать. Пытаясь определить психологические предпосылки своих фантазий, он еще не знал, на каком языке говорило его бессознательное. Он просто записывал то, что слышал.
«Перед фантазиями, охватившими меня, столь волновавшими и, можно сказать, управлявшими мною, я чувствовал не только непреодолимое отвращение, но и неизъяснимый ужас. Я боялся потерять контроль над собой, я боялся сделаться добычей своего бессознательного, а как психиатр я слишком хорошо знал, что это значит. И все же я рискнул – и позволил этим образам завладеть мною».
Обнаружение тех или иных образов и взаимодействие с ними дали Юнгу пищу для последующих размышлений над их природой и сутью. В результате научного эксперимента над самим собой и диалогом с бессознательным он столкнулся с такими фигурами, которые получили у него различные имена, включая Саломею (слепая девушка), Филемона (старец, продолжатель дела Ильи-пророка), Ка (дух, олицетворяющий стихии земли).
Саломея, Илья-пророк и Филемон
Пытаясь удержать постоянно возникающие фантазии, Юнг включал свое воображение, чтобы иметь возможность проникнуть в их суть. С этой целью он все глубже погружался не столько в себя, сколько в неизвестное ему пространство, отмеченное печатью космической глубины.
Однажды Юнг настолько погрузился в какую-то пропасть, что у него возникло ощущение нахождения в стране мертвых. Там он обнаружил две неизвестные ему фигуры. Одна из них выступала в образе юной, прелестной девушки, другая – в образе седовласого старика с бородой.
Юнг приблизился к этим, воспринимаемым им живым фигурам в надежде услышать их разговор. Девушка, которая оказалась слепой, назвала себя Саломеей, а старик – Ильей-пророком. Эта пара библейских персонажей показалась Юнгу весьма странной, тем не менее он оставался какое-то время с ними.
Юнг с подозрением отнесся к Саломее, которая не внушала ему доверия. Судя по всему, он вообще не испытывал доверия к женщинам, что уходило корнями в его детство, когда из-за болезни его мать была вынуждена покинуть маленького мальчика на какое-то время.
Илья-пророк воспринимался Юнгом в качестве разумного и здравомыслящего старика, с которым было интересно беседовать. Вместе с тем смысл бесед оставался неясным для него, что вызывало недоумение и вопрошание.
Пытаясь найти какое-то разумное объяснение появлению этих образов в своей фантазии, Юнг соотнес их с теми воспоминаниями, которые сохранились в его памяти от общения с собственным отцом-священником, некогда введшим его в мир библейских персонажей. Однако это почти ничего не объясняло, поскольку он не мог понять, зачем появились эти образы в его фантазии и почему старик и слепая девушка находятся вместе.
Лишь по прошествии многих лет, когда Юнг стал глубже разбираться в мифологическом материале и обнаружил поразительные параллели в разных культурах, ему удалось найти объяснение странной связи старика с девушкой. Поясняя эту ситуацию, он писал:
«Саломея – фигура-Анима. Она слепа, потому что не видит значения вещей. Илья, напротив, – стар и мудр, он воплощает в себе гностическое начало, тогда как Саломея – эротическое. Можно сказать, что эти образы составляют антитезу: Эрос и Логос. Но подобные дефиниции чрезмерно интеллектуализированы. Имеет смысл оставить их такими, какими они тогда мне представлялись – некими знаками, объясняющими содержание бессознательных процессов».
Фантазии и видения продолжались. У Юнга появился еще один образ, который был своеобразным продолжением Ильи-пророка и который всплыл на поверхность его сознания из недр бессознательного во сне. Так, в одном из своих сновидений он увидел старика с рогами быка. Этот старик выступал в образе крылатого существа. Крылья были необычайной окраски и напоминали собой крылья зимородка. В руках же старик держал связку ключей, как будто собирался открыть какой-то замок.
Чтобы удержать в памяти этот необычный образ, Юнг сделал рисунок, а вскоре неожиданно для себя нашел на земле мертвого зимородка. Данная находка настолько потрясла его, что он воспринял все происходящее в качестве некоего знака, говорящего о чем-то важном. И хотя Юнг не понял значения появившегося в его сновидении образа, тем не менее он не только неоднократно обращался к нему, но и назвал его Филемоном.
«Филемон представлял некую силу, которая не была – я. Я вел с ним воображаемые беседы, и он говорил вещи, которые мне бы не пришли в голову. Я отдавал себе отчет в том, что это говорит он, а не я. Он объяснил мне, что я не должен относиться к своим мыслям так, будто я сам порождаю их. “Мысли, – говорил он, – живут собственной жизнью, подобно животным в лесу, птицам в небе или людям в какой-нибудь комнате. Когда ты видишь таких людей, ты же не станешь говорить, что ты создал их или что ты отвечаешь за их поступки”. Именно он научил меня относиться к своей психике объективно, как к некой реальности».
Будучи таинственной и непостижимой фигурой, Филемон представлялся Юнгу в качестве некоего высшего разума. Во всяком случае, он воспринимался им как некто, находящийся рядом, превосходящий его знаниями и опытом, а также способный распутать клубок фантазий, вызванных к жизни его бессознательным. Филемон стал своего рода наставником для Юнга.
Позднее соответствующие фантазии и сновидения привели его к рассмотрению архетипов Анимы и Анимуса, изучению алхимии, созданию рисунков с изображением мандалы, которые, наряду с записями различных видений и бесед с мертвыми, он поместил в свои дневники – «Черную книгу» и «Красную книгу».