На первый взгляд фотография этого не заслуживала: на ней просто был снят крупным планом стоявший на столе стакан с водой.
— Самое невероятное в этом изображении, — спокойным голосом сказал Марини, — то, что его никто никогда не снимал. Мы извлекли его из двадцатисекундной записи, на которой был запечатлен тот же стол, но стакан лежал на полу и был разбит, что произошло два часа спустя. Сейчас вы видите первое настоящее изображение прошлого, которое когда-либо представало глазам человека.
По лицу Элисы катились слезы.
Она подумала, что наука, настоящая наука, навсегда окончательно меняющая ход истории, заключается именно в этом — в слезах при виде яблока, падающего с дерева.
Или целого стеклянного стакана на столе.
Теперь настал черед Райнхарда Зильберга. Когда он встал перед экраном, создалось впечатление (на взгляд Элисы, соответствующее действительности), что он огромен. На нем была рубашка с коротким рукавом и хлопчатобумажные брюки с кожаным ремнем, и он был единственным, кто надел галстук, хоть узел и был ослаблен. Все в Зильберге выглядело внушительным, и, возможно, поэтому иногда создавалось впечатление, что он хочет сам стушеваться с помощью улыбки, которая на его безбородом полном лице с очками в золотистой оправе казалась на удивление детской.
Однако в эту минуту он не улыбался. И Элиса догадывалась почему. Наверное, ему досталась неприятная часть объяснении. С первых же слов немецкого историка и ученого она поняла, что не ошиблась.
— Меня зовут Райнхард Зильберг, моя специальность — философия науки. Меня наняли для проекта «Зигзаг», чтобы я консультировал вас по поводу того, что не является физикой, но имеет огромнейшее значение. — Он сделал паузу и шевельнул ногой, словно чертя что-то на металлическом полу. — Как вы уже знаете, этот проект считается сверхсекретным. Никто не знает о том, что мы здесь: ни наши коллеги, ни друзья, ни семьи, ни даже многие из руководителей «Игл Груп». Естественно, научное сообщество мы обмануть не можем, но с помощью конгрессов и статей мы выдаем им небольшие подачки. Они знают, что из «секвойи» можно много чего выжать, но не знают как. Таким образом, этот проект является уникальным, по крайней мере на данный момент. Всех нас отобрали после тщательного изучения нашей жизни, пристрастий, дружеских связей и стремлений. Мы будем работать над тем, в чем никто не имеет наработанного опыта. Мы пионеры, и нам понадобятся особые меры безопасности… по целому ряду причин.
Он снова сделал паузу и посмотрел на движения своей ноги.
— Прежде всего даже не думайте, что на этом экране вы увидите фильмы. В кино мы видим, к примеру, сцену смерти Цезаря так, как будто это любительская видеозапись римской эпохи. Но изображения, получаемые из открытых временных струн, — не кино, это даже не фильмы про реальную жизнь, это само прошлое. Мы можем увидеть их на экране, как кино, и записать на DVD, как кино, но вы всегда должны помнить, что это открытые временные струны, из которых мы извлекли информацию. Наше «убийство Цезаря» будет самим этим событием в таком виде, как оно навсегда запечатлелось в частицах света, отраженных во время реального события, то есть в реальном прошлом. Это влечет за собой определенные последствия. Мы не знаем, что может произойти, например, с людьми или событиями, ставшими частью нашей культуры или наших идеалов. Были проведены секретные исследования, но выводов еще не существует. Например, если мы увидим Иисуса Христа, Магомета или Будду… просто увидим, будучи уверены, что это именно они… Не говоря уже о том, что будет, если мы обнаружим какие-то аспекты жизни этих основателей религий, которые противоречат тому, в чем церкви каждого вероисповедания веками убеждают миллионы людей, возможно, включая и некоторых из нас. Все это является более чем достаточной причиной для засекречивания проекта «Зигзаг». Но есть и иная причина. — Он сделал паузу и моргнул. — Я хотел бы рассказать вам о ней, продемонстрировав другое изображение. Это единственное изображение, которое у нас есть, кроме снимка целого стакана. Большинство из вас не знает о его существовании… Жаклин, это будет для тебя сюрпризом… Колин, ты не мог бы?..
— Конечно.
Крейг снова что-то набрал на консоли. Свет в зале погас. Кто-то (Элиса узнала голос Марини) в темноте сказал: «Райнхард, только рекламу убери». Но на этот раз никто не засмеялся. Послышался голос Зильберга, силуэт которого виднелся в темноте, подсвечиваемый только бликами, идущими от консоли управления компьютером.
— Оно было получено так, как рассказал вам Крейг: спутник прислал изображение, мы рассчитали энергию, необходимую для раскрытия временных струн, и обработали…
Экран засветился. На нем появились какие-то формы тусклого красноватого оттенка.
— Цвет обусловлен тем, что конец «прошлого» этой струны находится в трехмерном пункте, который в пространственном понимании равнозначен удалению почти на миллион световых лет от нас, и продолжает удаляться, — пояснил Зильберг, — поэтому происходит красное смещение в спектре излучения, подобное тому, что наблюдается у космических объектов. Но на самом деле изображение земное…
Перед ними был пейзаж. Камера парила над горной грядой. Горы казались близкими, почти маленькими, и между ними выделялись долины круглой формы и сферические скалы. Казалось, какой-то известный кондитер покрыл все это толстым слоем взбитых сливок.
— Боже мой… — послышался дрожащий голос Жаклин Клиссо.
Склонившаяся вперед Элиса развела ранее скрещенные ноги. Ее охватило странное ощущение. Она не могла точно определить его причину, хотя знала, что оно связано с изображением, которое она разглядывала. От него как будто веяло беспокойством.
Смутной угрозой.
Но в чем именно заключалась угроза?
— Громадные предгорные ледники… — сосредоточенно бормотала Клиссо. — Ледники в состоянии эрозии и U-образные троги… Посмотри только на эти горные амфитеатры и нунатаки… Видишь, Надя? Что тебе это напоминает? Ты же у нас специалист по палеонтологии…
— Эти отложения — друмлины… — еле слышно прошептала Надя. — Но невероятного размера. И эти морены по бокам… Такое впечатление, что огромное количество осадочных горных пород протащили на большое расстояние…
Что со мной творится? Из горла Элисы рвался нервный смех. Это было глупо, но оттолкнуть эту мысль она не могла: в этих окрашенных в красный цвет снежных вершинах было что-то, что ее ужасно тревожило. Ей подумалось, что она сошла с ума.
Элиса заметила, что Надя дрожит, и подумала, что непонятно, связано это с волнением от увиденного или с ней происходит нечто подобное тому, что ощущает сама Элиса. На Валенте, кажется, это тоже подействовало. В тишине кто-то перевел дыхание.
Это абсурдно.
Нет, не абсурдно: в пейзаже было что-то странное.
— Похоже, в расселинах есть талая вода… — взволнованно прошептала Надя.
— Боже мой, это же оледенение на стадии таяния!.. — воскликнула Клиссо.
До них донесся ясный и твердый голос Зильберга, тенью стоявшего у экрана, в нем тоже звучало волнение.
— Это Британские острова. Восемьсот тысяч лет назад.
— Гюнцское оледенение… — сказала Клиссо.
— Совершенно верно. Плейстоцен. Четвертичный период.
— О Господи! — стонала Клиссо. — О Господи, Господи, Господи, Боже мой!..
Тошнит. От этого просто тошнит.
Но от чего?
Когда зажгли свет, Элиса обнаружила, что сидит, обхватив себя руками, как будто ее выставили нагишом на показ публике.
— И это вторая причина, по которой проект «Зигзаг» должен оставаться в тайне. Мы не знаем, что вызывает такую реакцию. Мы называем это Воздействием. — Зильберг написал это слово по-английски на маленькой белой доске, висевшей на стене рядом с экраном. — Мы всегда пишем это слово именно так: «Воздействие», с заглавной буквы. Все мы подвержены ему в большей или меньшей степени, хотя есть люди, которые к нему более чувствительны… Это какая-то особая реакция на изображения из прошлого. Я могу предложить гипотезу для объяснения этого феномена: возможно, Юнг был прав, и у всех нас есть коллективное подсознание, наполненное архетипами, что-то вроде генетической памяти вида, и изображения из открытых временных струн каким-то образом нарушают его равновесие. Вы только подумайте: эта часть нашего подсознания многие поколения оставалась незатронутой, а тут вдруг впервые дверь отворяется, и в эту темноту проникает свет…
— Почему мы не ощущали этого, когда видели целый стакан? — спросил Валенте.
— На самом деле мы это ощущали, — ответил Зильберг, и Элиса поняла, что частично ее волнение при виде того изображения могло быть вызвано именно им. — Просто не так сильно. Судя по всему, наиболее сильное Воздействие происходит при виде изображений далекого прошлого. Среди обнаруженных нами симптомов — невроз тревоги, деперсонализация и дереализация (ощущение, что нереальны мы сами или окружающий нас мир), бессонница и в некоторых случаях галлюцинации. Поэтому я с самого начала предупредил вас, что это не кино. Открытие временных струн — более сложное явление.
Элиса заметила, что Надя трет глаза. Клиссо села рядом с ней и что-то шептала ей на ухо.
— Мы не знаем, есть ли какие-то более серьезные симптомы, — продолжал Зильберг. — То есть серьезное Воздействие. В связи с чем мы вынуждены принять ряд мер безопасности, которые я прошу всех вас выполнять. Важнейшая из них следующая: первый просмотр изображения должен происходить в группе, как мы сделали это сегодня. Таким образом, мы сможем наблюдать за происходящими в нас реакциями. Кроме того, наше поведение за пределами этого зала, даже в уединении, будет неким образом контролироваться — этой цели служат смотровые окошки в дверях и отсутствие замков. Никто не говорит, что мы должны шпионить друг за другом, это за