— У нас нет валенок! — признались Ира и Юра. — Как ваши дела?
— Четырехкомнатные не строят! Считается, что они не нужны! А вы собираетесь доплатить?
— Что вы! У нас нет денег! Мы хотим пожениться, но нам негде. У Ириных родителей и без меня тесно. А я с братом живу на двенадцати метрах.
— Вы его комнату меняете?
— Ну да!
— Без доплаты никто не пойдет!
— Может быть, кто-нибудь найдется…
— Дураков мало!
— Все-таки есть, — сказала Ира с надеждой.
В отличие от Иры и Юры у Кирилла Ивановича Полотенцева была, быть может, самая большая квартира в городе — семикомнатная.
Чтобы обеспечить Кирилла Ивановича, пришлось объединить две соседние трехкомнатные квартиры. Кирилл Иванович и его жена Вера Фоминична нашли приют в лишней кухне, из которой, когда выкинули плиту и мойку, получилась отличная шестиметровая комната с окном. Две ванные и два туалета были сохранены. Иначе перед этими помещениями выстраивалась бы очередь.
Дело в том, что у директора фотографии, человека в общем-то смирного, было десять детей. Все население квартиры составляло шестнадцать душ: значит, Кирилл Иванович с женой, десять упомянутых детей, из которых старший, Сева, женился и старшая, Наташа, вышла замуж; Сева и его жена Муза успели обзавестись сыном Левочкой, и была еще жива и во все лезла мама Веры Фоминичны. Все ее звали по имени — бабушка Катя. Когда Кирилл Иванович, возвращаясь со службы, вошел во двор, то сразу увидел четырехлетнего внука Левочку. Он вел беседу с приятелем из соседнего подъезда.
— Мне папа купил заводной вертолет! — хвастал приятель.
— Подумаешь! Мне дедушка обещал заводную ракету! — сказал Левочка.
Приятель задумался, чем бы перещеголять Левочку, и, наконец, сообразил:
— А у меня дедушка умер!
Левочка не сдался:
— Подумаешь! Мой дедушка тоже скоро умрет!
Кирилл Иванович остановился и явственно ощутил, как его кольнуло в самое сердце. А внук Левочка, увидев деда, радостно кинулся навстречу:
— Дедушка, что принес?
Чтобы в колхозе Полотенцевых не было неразберихи, Вера Фоминична всегда назначала дежурных. Расписание дежурств висело в Коридоре возле вешалки.
Сегодня обязанности диспетчера выполнял Коля, восьмой по счету ребенок, ученик третьего класса.
— Докладывай! — сказал ему Полотенцев-старший, войдя в квартиру и раздевая Левочку, который оказывал посильное сопротивление.
— Значит, так, — приступил Коля. — Муза пошла к зубному, Сева пошел с ней, потому что она боится. Мама уехала на съезд металлистов, я ей помогал писать приветствие. Гена двойку схватил по алгебре, зато Люба сдала зачет.
— Какой? — спросил Полотенцев-старший.
— По спектральному анализу! — бойко ответил современней ребенок. — А Наташка беременная…
И прежде чем отец успел опомниться, дежурный закончил рапорт:
— Я принес белье из прачечной, а учитель в студии сказал, что мне нужен мольберт!
Кирилл Иванович всегда возвращался домой с опаской. Его десять отпрысков вечно нуждались в чем-то, и позарез!
— Без мольберта ты уже не можешь.
— Все говорят, что у меня способности, ты тоже любишь похвастать: мой Коля здорово рисует…
— Денег нет, — сказал отец святую правду. Попробуйте одеть, обуть и прокормить такую ораву на зарплату директора фотографии!
— Вот тебе письменная заявка, — Коля протянул отцу бумагу. — При распределения получки и пособия на многодетность учтите.
В это время со съезда металлистов вернулась глава колхоза Вера Фоминична. Она была единственной матерью-героиней в городе, и поэтому ее, как местную достопримечательность, бесконечно тягали на все городские собрания, заседания и митинги. Одобрить почин, зачитать приветствие или заклеймить империалистов было теперь для нее плевым делом. А дети тем временем росли по принципу самообслуживания. И хорошо росли!
Тем не менее Вера Фоминична царствовала в семье, а Кирилл Иванович занимал при дворе скромное положение, нечто вроде министра без портфеля.
Вера Фоминична вошла, остановилась возле двери и поставила на пол хозяйственную сумку, в которой лежали шестнадцать пирожных — на каждого по штуке.
— Коле нужен мольберт, — сообщил Кирилл Иванович.
— Конечно, нужен. А Пете необходима белая рубашка.
— Почему он не может носить Лешину?
— Не может! Теперь такие воротнички не носят.
— Наташа в положении!
— Кто сказал? — улыбнулась Вера Фоминична. В этой семье всегда радовались пополнению.
— Я сказал, — вставил Коля, добравшись до коробки с пирожными. — Я сегодня дежурный.
— Леше нужен гоночный велосипед, — вспомнила мама.
Гоночный велосипед был ударом ниже пояса. Полотенцев не нашелся, что сказать.
— Не надо было заводить столько детей, — традиционно пошутила Вера Фоминична.
— Все время что-то нужно. Этому нет конца. Я не миллионер!
— Твое богатство — это дети!
Трогательную сцену испортил Коля. Ему захотелось пирожного. Он снял с вешалки пионерский горн и протрубил сигнал: «Кушайте все!» Из всех дверей повалили в столовую Полотенцевы разного пола и возраста.
Пока семья Кирилла Ивановича шумно ужинала, Лидия Сергеевна возвращалась домой.
Женщина, даже самая красивая, перестает быть похожей на женщину, если после работы едет городским транспортом.
Когда Лидию Сергеевну вытолкнули из трамвая, ее просто нельзя было опознать. Она стала похожей на курицу, которую ощипывали и остановились где-то на полпути. Дышала Лидия Сергеевна, как бригада вокзальных носильщиков, когда у них еще не было тележек.
В таком непотребном виде она заявилась домой.
— Кто тебя мял? — неприветливо встретил ее муж. Лидия Сергеевна упала на стул, но муж не дал ей прийти в себя и привычно взял разгон:
— Где ты шатаешься?
Никто из знакомых не знал имени этого серого мужчины. Все называли его просто: «Муж Лидии Сергеевны». Он не смотрелся рядом с женой, как винегрет рядом с леопардом.
— Обед готов? — устало спросила Лидия Сергеевна. — Я очень голодна.
— Я знаю, ты вышла за меня замуж, чтобы я мотался по магазинам, варил обед и мыл посуду! Да, у меня заурядная внешность, я не знаменитый футболист, не модный поэт и не генерал. Я всего лишь рентгенолог. Я сижу целый день в темноте…
— Слушай, надоело! Перестань! Я тебя люблю, — отмахнулась жена, — только тебя. Успокойся.
— Я знаю, ты меня бросишь! — не унимался ревнивец. — Я, между прочим, студень сварил. А почему ты так поздно пришла?
— Понимаешь, я хотела сделать маникюр, но перед Новым годом ни в одну парикмахерскую невозможно пробиться, — монотонно оправдывалась Лидия Сергеевна.
— А в рабочее время ты не могла пойти в парикмахерскую? — заявил муж, зная, что обычно его жена делает личные дела именно в рабочие часы.
— Не могла. У нас было собрание.
— Собрание! Ты бы сначала думала, прежде чем врать!
— Понимаешь, мы не выполнили план, — стала рассказывать все как было Лидия Сергеевна, — и решили для выполнения сниматься сами. Может быть, ты тоже придешь и снимешься?
Это было чересчур. Муж завыл…
Он выл потому, что не верил красивой жене. Он выл потому, что боялся ее потерять. Он выл потому, что ее любил.
Пока он выл, Лидия Сергеевна ела студень.
Если семейную жизнь Лидии Сергеевны можно было считать устроенной, то у Алевтины Васильевны все обстояло значительно сложней.
Когда она вернулась домой, мама встретила ее в передней и прошептала на ухо:
— Жених пришел!
Алевтина вспыхнула и помчалась переодеваться.
Она появилась в столовой, одетая в лучшее платье, где пышный бант заменял отсутствующую грудь.
За столом пял чай с домашним вареньем жених лет пятидесяти. А в углу прятался за табачным дымом отец Алевтины, Василий. Александрович, который к сватовству относился с отвращением.
За последние десять лет, после ряда безуспешных попыток, требования Алевтины к кандидатам на пост мужа резко упали. И поэтому жених не произвел на нее отталкивающего впечатления. В самом деле, он не был горбат, одноглаз и не носил слуховой аппарат. Он сказал внятно, не шепелявя и не заикаясь:
— Ну, здравствуй!
— Здравствуйте! — ответила Алевтина, протягивая руку, сложенную совком.
Здороваясь, жених с места не приподнялся и руки не поцеловал.
— Меня зовут Иван Степанович. Фамилия Калачев. А тебя как?
— Аля, — она засмущалась и присела на краешек стула.
— Вы пейте чай, Иван Степанович, — вступила в беседу мама. — Это варенье Аля сама варила.
Иван Степанович разглядел невесту, и ее внешность ему не понравилась. Сразу встать и уйти было непорядочно. Иван Степанович завел вежливый разговор: — Значит, в фотографии работаешь, приемщицей?
— Да… — прошептала Алевтина… — прошептала Алевтина.
— Это ничего. У нас любой труд почетен.
Отец закашлялся от дыма и от гнева.
— Варенье у тебя вкусное… — Иван Степанович вовсе не хотел обижать Алевтину. Она же не виновата, что у нее такое лило.
— Аля замечательно готовит, — хлопотала мать. — Вот когда зайдете в следующий раз, Аля вам яблочный пирог спечет.
— Не знаю, когда еще выберусь, — вздохнул Калачев, — работа у меня беспокойная, я ведь директором автобазы… — Он поглядел на часы и фальшиво заохал: — Засиделся у вас. Пора мне. Спасибо за чай!
— Убирайся отсюда! — послал его подальше Василий Александрович. — Чтобы ноги твоей здесь больше не было!
— Не сомневайся! Не будет! — с достоинством ответил несостоявшийся зять, выходя в коридор.
Алевтина сидела красная, бант поник. Пока жених надевал калоши, мама пыталась спасти положение.
— Из-за тебя, — сказала она мужу, — дочь никогда замуж не выйдет! А ну-ка, проводи его! — приказала она Алевтине.
— Не пойду!
— А у меня нет больше сил женихов выискивать!
И Аля покорилась.
— Я вас провожу! — сказала она Ивану Степановичу, выйдя в переднюю и стараясь не реветь.
— Валяй! — разрешил бывший жених.