Он все со временем разобраться пытался, с петлями какими-то… Нет никаких петель, и времени, по большому счету, тоже нет. Есть тиканье часиков, но оно само по себе.
Все-таки Стоянова молодец, подумал Егор. Как она про ноты… Музыка звучит непрерывно лишь до тех пор, пока ее играют. Захотел – остановил, захотел – задом-наперед исполнил. Да кто захотел-то?.. Пес его знает. Только композитор этот, скрипач-барабанщик долбаный, снова кое-что переиграл. И пропало: служба в метео, десяток приятелей, короткий роман с Маришкой Стояновой и еще так, по мелочам. И появилось: фирма, десяток приятелей, но уже других, долгий роман с Маришкой – Воиновой. И по мелочам, опять же.
– Книжка моя далеко? – Спросил Егор.
– Книжка? – Засуетился Топорков. – Вот она, на столе.
– Открой. Что там? Что написано?
– Ничего.
– Полистай, там должно быть. Ближе к концу.
– Гм… Белая бумага.
– Брось ее в мусорку.
– Зачем? Лежит, не мешает никому.
– Брось, брось. Она больше не нужна. Три запятых с Земли получили? Расшифровали? Там и расшифровывать нечего. Все.
– Ты пессимист, Егор.
– От этого сигнала одна морока была. То дети на рельсах, то утопленники, то вот с самолетом… Нервы мотаешь, а сделать ничего не можешь. Тайну мироздания в нем искали? Так он же про тайну не говорит. Он, в основном, про переломы да про дожди. Теперь проще станет. Я сниму погоны, пойду в метео. Может, не все еще забыл. Ты в фирме останешься – шпионов отлавливать. Тоже польза.
– Ну-у, завелся!
– А ты, Сережа, не обращал внимания, что сигнал в оригинальном виде смахивает на язык КИБа? И что три запятых в конце – это…
– Ерунда.
– Но три запятых!..
– Чего ты к ним привязался? Пробовали мы его на обычном КИБе. Ни фига. Языки похожи – для неспециалиста. Разные они. Многое не совпадает.
– А если на необычном? На необычном КИБе.
– Да, да… где-то есть огромный квазиинтеллект, который всеми нами управляет. С помощью особых лучей, естественно. А им тоже кто-то управляет. И тем, в свою очередь, тоже…
– Ладно, Сережа, заглохни. У меня последний час пошел, а ты с шуточками. В буфет проводишь? На картинку на свою полюбуюсь.
– Ну, хватит.
– На Землю посмотрю. Мы с Голенко однажды чуть не подрались. Он все баб в окне заказывает, а мне зима нравится. Представляешь, люди катали из снега шары, ставили их друг на друга и морковку втыкали. Получался человек…
Егор умолк и поджал губы.
– Выдумки все это, – сказал он через минуту. – Сигнал не с Земли шел. Съезди в музей протоистории, найди Катерину Старь. Она тебе все подробненько…
– Небось, сумасшедшая какая-нибудь?
– Ну так что у нас с буфетом? Выпустишь меня из этой конуры?
– Нет, не выпущу, – ответил Топорков. – В конуре спокойней. А подохнуть тебе не удастся. Помнишь?
Он порылся в карманах и достал сложенную бумажку. Края были желтыми, потрепанными, а середина протерлась до дырки.
Егор неуверенно сел на кровати и, взяв листок, прочитал:
ПОСТОРОННИЙ ОСМЫСЛИТ ОДИН
– Помню, – сказал он. – У тебя это вроде гарантии, да? Мол, обещали – извольте выполнить. Когда уж осмыслит, тогда с ним и кончайте.
– Вроде того. А раз понять послание невозможно, жить ты будешь до-олго.
Егор опять прилег и вперился в пустой аквариум. На дне, путаясь в мокрых водорослях, прыгали задыхающиеся рыбки. Когда воды было много, они едва шевелили плавниками, а сейчас, за секунду до смерти, вдруг стали на удивление живыми.
– Сергей Георгиевич! – Крикнули в динамике. – Я к вам, откройте!
За поднимающейся панелью нетерпеливо переминалась Маришка.
– Сергей Георгиевич, сигнал!..
– Что случилось? – По-отечески улыбнулся он. – Что у нас с сигналом?
– Его больше нет. Радисты потеряли и… все. Сигнал пропал.
– Перерыв?
– Их никогда не было, Сережа, – возразил Егор. – За пять лет – ни одного перерыва. Просто передача прекратилась.
– Пойду, выясню…
– Пойди, пойди.
– Сергей Георгиевич, а я тут посижу, – вопросительно сказала Маришка.
Тот, не оборачиваясь, что-то промычал и втиснулся в узкий проем.
Егор положил руку на глаза и попробовал расслабиться. Ему хотелось уснуть – надолго, может быть, навсегда. Скоро это наступит. Все проходило, осязаемо кончалось – время, сигнал, вода у рыбок. Все становилось проще и мельче.
– Егор… Егор!..
Он замотал головой, но ничего не понял и отодвинулся подальше.
– Выспался? На работу опоздаешь.
– Работы нет…
Егор отнял от лица ладонь и посмотрел из-под нее на Маришку. Маришка, в бежевых шортах и прозрачной блузке, ерзала перед зеркалом.
– Как это нет? Ты чего? – Бросила она. – Облака без тебя не полетят.
– Какие еще облака?..
– Перистые, какие.
Егор сфокусировал взгляд на окне – в нем торчали две жилых башни. Небо даже сквозь тонированное стекло светило резкой утренней желтизной. Этот неуютный цвет осел на стенах и превратил квартиру в подобие больничной палаты. Егор недоуменно помял матрас, цапнул простынь – все родное, знакомое.
– Опоздаешь, – предупредила Маришка. – На кухне еда. Почту я проверяла, одна реклама. Так, мне уже бежать… Ты встанешь, или надо, чтоб Сосед звонок включил?
– Сосед?.. Ах, Сосед!.. Встаю, не крякай. Шефа сегодня не будет, можно понаглеть.
– На зарплате твоя наглость не отразится?
– Бежишь, так беги, – скривился он. – Зачем с утра про деньги?
Маришка торопливо нагнулась, поцеловала Егора в щеку и, помахав пальчиками, ушла.
Он еще немного повалялся, лежа выполнил комплекс упражнений для инвалидов и, посмотрев на часы в мониторе, встал.
– Сосед! Телесеть давай, – сказал Егор и, посвистывая, направился в ванную.
Время поджимало, но от душа он отказаться не смог. Вволю наплескавшись, Егор вернулся в комнату и поправил репродукцию с праисторической картины «Дети лепят снежного человека». Сертификат на раме подтверждал сходство с музейным оригиналом вплоть до последнего пиксела, но Егору было дорого совсем не это. Что-то иное.
Недавно в центральном парке открыли новый аттракцион: наморозили искусственного снега и покрыли им большую лужайку. Пускали бесплатно, но никто не зашел. Ведь снег – это так странно. Пока детей уговаривали не бояться, он уже растаял. А через пару дней трава на поляне почернела и погибла.
– Сосед! Спорт убери. Включи новости, – распорядился Егор.
– Это новости. Вчера олимпиада началась.
– Значит, по всем программам та же канитель. Ты все-таки пощелкай.
– Предлагаю режим мозаики, – дипломатично отозвался мажордом. – Выбери сам.
– Валяй…
На экране возникли девять окошек – три ряда по три – и каждое показывало либо старт, либо финиш, либо потную морду победителя.
– Поприличнее ничего? – На всякий случай осведомился Егор.
– Все девять каналов в твоем распоряжении. Был бы в сети десятый или одиннадцатый, я бы…
– Не философствуй, – строго произнес Егор. – Отбой.
Он с отвращением понаблюдал за багровой метательницей чего-то-куда-то и, спохватившись, перешел в кухонный отсек. Маришка приготовила запеченную форель и бутерброд с икрой. Егор соскреб ножом икру и, проглотив, запил минералкой. Хлеб с маслом полетел в утилизатор. Прикасаться к форели почему-то не хотелось.
Егор обулся и выключил в комнате монитор. Остальное – уборка, проветривание, получение почты, можно было доверить мажордому. Телесеть тоже можно было доверить, но это Егору хотелось сделать самому: погасить одно за другим все девять окошек с мячами, гирями и клюшками.
Вызвав лифт, он одернул плащ и застегнул его на все пуговицы – сегодня обещали жару не простую, а какую-то особую, неслыханную. А Маришку он, кажется, не предупредил. Она все без капюшона норовит, прическу ей жалко. Сколько раз уже ругались! Может, у женщин потому мозгов и меньше, что защитой пренебрегают? Они у них плавятся, мозги.
Дверцы тренькнули и раскрылись, но горящая стрелка показывала вверх, и Егор отступил. Лифт был занят – вероятно, жилец направлялся на сто десятый, на этаж фешенебельных магазинов. Егор откровенно рассмотрел пассажира – это был невзрачный мужчина с маленьким круглым лицом и таким же маленьким, таким же круглым носиком. Руки у него были, как у автопогрузчика, – длинные и по виду ухватистые. Еще Егор обратил внимание на смешные торчащие уши. Все это вместе что-то напоминало – не то известного комика, не то друга детства, впрочем, пока Егор перебирал в памяти друзей и комиков, дверцы уже закрылись.
Спустившись в вестибюль, он ради интереса взглянул на табло левого лифта, в котором ехал незнакомец. Если верить мигающим цифрам, кабина по-прежнему двигалась вверх, причем где-то на том же уровне.
Возможно, на сто десятом распродажа, отметил Егор.
Он поприветствовал знакомого портье и, вдохнув прохладного воздуха, вышел на солнце.
Жара оказалась терпимой. К полудню могло припечь не на шутку, но пока было около пятидесяти – обычное дело.
Обогнув серую башню, Егор прошагал двести метров до станции и привычно посетовал на колонистов. Перевези они на Близнец несколько транспортных камер, и такой неприятности, как ожидание электрички, можно было бы избежать.
Погуляв туда-сюда, он тоскливо попинал ногой пластиковую бутылку и отфутболил ее к урне. Рельс тоненько заныл – поезд был уже близко.
Егор устроился в мягком кресле и, выдохнув, вдруг засомневался: а дышал ли он на улице? Он хорошо помнил, как набрал воздуха, выходя из дома, и вот теперь, уже в электричке, его выпустил. Что было между – почему-то не отложилось.
Подумав хорошенько, Егор обозвал себя дураком и повернулся к окну. К чему забивать голову всякой ерундой? Этим займется шеф, у него лучше получается. Вот сейчас, только проехать шестой от города холм – с кривым откосом и служебной постройкой на макушке. Сейчас, после пятого будет шестой, а за ним…
Он вскочил и, прижавшись к стеклу, заглянул вперед. За шестым холмом возвышался седьмой – за ним, очевидно, восьмой и девятый, но так далеко по этой ветке Егор никогда не ездил. Его маршрут заканчивался возле здания метеослужбы, он даже не знал, как называются следующие станции – ему это было не нужно.