Он откидывается на чей-то рюкзак за спиной.
— Как же описать Шарлотту, — говорит он.
Но ему уже не нужно ее описывать, потому что девушка, Люкс, заснула, опустив голову на руки, которые положила на чей-то чемодан.
Он тронут этим доверием. Ведь необходимо доверие, чтобы заснуть рядом с тем, кого совсем не знаешь.
Затем его трогает то, что он тронут.
Нарцисс. Она заснула, потому что ты ей неинтересен. (Голос Шарлотты в ушах.)
Он гадает, переспит ли с ней в конце концов…
нарци…
…она худая и гибкая. Ее тело выглядит моложе, чем она говорит. Ее голова слегка великовата. Ее запястья худые, как у ребенка, которым она была еще совсем недавно, лодыжки над ботинками голые: их худоба волнует и даже тревожит. Но ее лицо, отливающее металлом, ожесточенное, наводит на мысль, что она гораздо старше. Одежда чистая, но поношенная. Волосы чистые, но тусклые. Во сне она выглядит изможденной. Кажется, будто она слишком долго недоедала. Кажется, будто сон ударил ей кулаком в живот и сбросил в этот проход вагона с огромной высоты.
Тогда он спросил ее, почему она сидит на холоде, а не в теплой библиотеке через дорогу. Она ответила, что они разошлись во мнениях с женщиной за стойкой «Хранилища идей». «По какому вопросу?» — спросил он. «Это строго между нами», — ответила она. На автобусной остановке он предложил ей купить что-нибудь из меню «Чикен Коттедж». «Чтобы реальность разрушила мои идеальные фантазии?» — сказала она.
Он думает, идет ли ему эта водолазка.
Он бы проверил, как выглядит, на телефоне, если бы не пришлось его включать.
Нарцисс.
Он качает головой. Сам не ведает, что творит. Девушка, похожая на подбитую птицу.
«Сейнт-Эрт!» — скажет она через пару часов, когда они приедут на станцию и она увидит таблички. «Неправильно написали!» — скажет она.
А потом: «Когда мы пойдем смотреть на стену?»
«Какую стену?» — скажет он.
«Из зерна», — скажет она.
А потом: «Тут все похоже на старые открытки — скажет она, когда поезд потащится вдоль побережья. — Как на выцветших открытках из прошлого. Там зáмок? Это реальное место? Вы где-то здесь выросли?» — «Нет, — скажет он, — я вырос в Лондоне, но моя мать купила здесь дом пару лет назад, я его даже не видел, но мамина сестра, кажется, жила здесь и, возможно, присылала мне книги или что-то еще, когда я был ребенком, потому что я знаю много фольклорных преданий о ландшафтах, состоящих из спящих великанов, и тому подобном, и я знаю, что здесь говорят на своем древнем языке, который, видимо, никогда не вымрет, поскольку всегда возрождается, даже если кажется, что он исчезает, и его не убьет ничего на свете. Знаете, такой характерный местный говор. Идиолект».
«Как вы меня только что назвали?» — скажет девушка.
Потом она удивленно поднимет брови, подловив его на том, что он ее недооценивает, у него изо рта вырвется смех, и когда они приедут на станцию, Арт неожиданно рассмеется над собственными предрассудками.
На доске объявлений говорится, что автобусное сообщение отменено на неопределенный срок.
Полтора часа уходит на поиски такси. Потом, из-за рождественских пробок, еще полтора часа уходит на то, чтобы такси наконец довезло и высадило их в темноте у ворот.
По пути девушка вынимает фиксаторы из ушей, кольца из носа и губ, штифты и маленькую цепочку, соединяющую ноздрю с губой.
На воротах табличка с надписью: «CHEI BRES».
— Что это значит? — спрашивает девушка.
— Без понятия, — говорит Арт.
— Дом под названием «Без понятия», — говорит девушка.
Путь от ворот к дому оказывается неожиданно долгим, а тропинка вся раскисла после грозы. Арт включает свой телефон, чтобы осветить дорогу. В ту же секунду телефон начинает гудеть от уведомлений твиттера. Господи. А еще говорят, связь плохая. Арт переживает о том, о чем его уведомляют эти уведомления, но затем отгоняет от себя эти мысли и начинает переживать о своих ботинках и о том, чтобы напомнить девушке снять ботинки, когда они доберутся до входной двери освещенного дома, который четко виднеется прямо вон там, за изгородями.
Но затем, обогнув угол, они видят, что свет идет не от дома, а от машины, и обнаруживают машину, брошенную посреди дороги с распахнутой водительской дверью, возле хозпостройки, двери которой тоже широко раскрыты.
— Это здесь? — спрашивает девушка.
— Э, — говорит Арт.
Он ощупывает изнутри дверь постройки. Когда загораются люминесцентные лампы, он видит, что помещение огромное, намного длиннее простого гаража и забито коробками.
— Склад, — говорит он. — Сеть магазинов моей матери.
— Что за магазины? — спрашивает девушка.
Она тычет в старую картонную фигуру Годфри в натуральную величину, стоящую у стены с одной рукой на боку, а другой взмахом указывающую на надпись в виде радуги над головой: «Годфри Гейбл говорит: О, не будь таким!»
— А, — говорит Арт. — Это мой отец.
Девушка явно не узнает Годфри. Ну, она и не обязана. Слишком молодая. Если бы Годфри не был его отцом, наверное, Арт тоже не узнал бы его.
(Когда они познакомились, Шарлотта не только знала, кто такой Годфри, но у нее даже была виниловая пластинка с записью радиопостановки, которую, правда, не на чем было слушать. Когда Арт познакомился с ней, она знала о Годфри больше, чем сам Арт.)
— Офигеть, — говорит девушка.
— Долгая история, — говорит Арт. — Папочка, я едва его знал.
— Вы говорите такие странные вещи, — говорит девушка.
— Я встречался с ним всего дважды, — говорит Арт. — Он уже умер.
Это срабатывает, и потому, слегка опешив, она не называет его «странным», а, наоборот, смотрит на него с подобающей грустинкой.
Арт выключает свет в сарае, садится на водительское сиденье и находит выключатель фар. Щелк. Темнота.
— Это здание плюс вся эта земля — и вы говорите, что еще есть дом? — говорит девушка.
Они добираются по тропинке до дома. Тот маячит перед ними в темноте, сам погруженный во тьму. Входная дверь распахнута, внутренняя за ней — тоже.
— Снимите обувь, — говорит Арт.
Пока он стягивает с себя ботинки, загорается свет на крыльце, а потом и в прихожей. Он переступает в носках через нераспечатанные рождественские открытки. Девушка опережает его и находит выключатель: в общей комнате за прихожей загорается свет. Температура воздуха здесь очень высокая. Загорается свет в гостиной. Там очень жарко.
Арт открывает дверь и обнаруживает комнатку с унитазом и раковиной. Моет руки.
Он пересекает прихожую, проходя мимо шкафчика, заставленного драгоценной керамикой. Она принадлежала Годфри. Там царит хаос: некоторые предметы разбиты, большинство лежит на боку, друг на дружке или друг под дружкой, как будто сюда упал метеор.
Арт входит в огромную кухню. Девушка уже там, сидит напротив его матери за столом. «Ага»[18] пышет жаром. Радиатор, который он трогает на ходу, такой горячий, что обжигает руку, но мать — в застегнутом пальто, шарфе, овчинных перчатках и такой толстой меховой шапке, что похожа в ней на животное.
Она смотрит перед собой из-под меха, как будто в комнате нет никого, кроме нее.
— Это ваша мать? — спрашивает девушка.
Арт кивает.
Он озирается в поисках бойлера или термостата. Не находит ни того ни другого. Открывает холодильник. Там почти ничего нет. Полупустая банка горчицы, одно яйцо, нераспечатанная упаковка салата с коричневой жижей внутри. Он заглядывает в большой шкаф. Там пара пакетов кофе. Стаканчик органического бульона. Нераспечатанная упаковка лесных орехов.
Он возвращается к столу. В миске два яблока и лимон. Арт садится.
— Это ведь не нормально? — говорит девушка.
Арт качает головой.
Девушка кусает ноготь.
— Вы собираетесь выйти на холод? — спрашивает она его мать.
Его мать нетерпеливо, саркастично и презрительно фыркает.
— Я вызову врача, — говорит Арт.
Его мать грозно поднимает руку в перчатке.
— Ты вызовешь врача, Артур, — говорит она, — только через мой труп.
Девушка встает. Она снимает с его матери шапку и кладет ее на стол.
— Вам тут жарковато, — говорит она его матери.
Девушка развязывает шарф, снимает его и складывает, кладет перед его матерью на стол рядом с шапкой. Наклоняется, расстегивает пуговицы пальто и стряхивает его с плеч его матери. Однако девушка не может снять пальто с его матери, не стянув перчаток, а его мать теперь крепко сжимает руки в плотной овчине.
— Не хотели бы вы снять и перчатки? — говорит девушка.
— Нет, спасибо, — говорит его мать. — Но большое вам спасибо.
— Сними их, София, — говорит Арт. — Это моя подруга. Шарлотта.
— Приятно познакомиться, — говорит девушка.
— Мне очень-очень холодно, — только и говорит его мать.
Она пожимает плечами под пальто, чтобы натянуть его снова себе на шею.
— Что ж, — говорит девушка, — ладно. Если вам холодно.
Она открывает подряд все шкафчики, пока не находит стакан, куда набирает воды из-под крана.
— Интересно, знаете ли вы, известно ли вам о том, — говорит его мать, беря стакан воды овчинной лапой, — что у вас все лицо в маленьких дырочках.
— Известно, — говорит девушка.
— А еще мне интересно, знаете ли вы, что вам здесь совсем не рады, — говорит его мать. — На это Рождество у меня непривычно много дел и некогда развлекать гостей.
— Нет, об этом я до сих пор не знала, — говорит девушка, — но теперь буду знать.
— Вообще-то этот год такой загруженный, что вам, возможно, придется спать не в доме, а в сарае, — говорит она.
— Да где угодно, — говорит девушка.
— Нет, — говорит Арт. — Она не может. София. Мы не можем. Спать в сарае.
Мать не обращает на него внимания.
— Мой сын вскользь рассказывал, что вы виртуозно играете на скрипке, — говорит она.
— А, — говорит девушка.
— Так что раз уж вы здесь, то вполне можете развлечь меня в какой-то момент, — говорит его мать. — Я очень люблю искусство. Не знаю, рассказывал ли он вам об этом.