Айрис сразу ответила на эсэмэску, что было очень приятно в присутствии пусть даже липовой Шарлотты. У Айрис это заняло всего тридцать секунд. «Уже в пути х Айр».
«Если не трудно привези еды», — написал он в ответ, потому что об этом попросила Люкс.
— И поблагодари ее, — сказала Люкс.
Вот засада. Но он поблагодарил, ведь это была хорошая мысль: «Спасибо айр».
Придурок.
Ну, он-то знает, что она не хотела ему нагрубить, вовсе нет.
Интересно, есть ли у нее пирсинг в тех местах, которые не видны под одеждой.
— А какой работой вы вообще занимаетесь на работе? — спросила она его вчера в поезде. — Как проходит ваш день?
— Я сижу за столом перед экраном, — сказал он.
Он объяснил, что некоторую часть дня бродит по интернету. Он рассказал, что и раньше этим занимался, пока кто-то не предложил платить за это, и что однажды он случайно наткнулся на какие-то фильмы с крупными планами щелей между булыжниками, снятые художником из Португалии, использовавшим в качестве саундтрека музыку, права на которую принадлежали «СА4А».
— Значит, вы просто смотрели фильмы, а потом подумали: «Интересно, а у кого права на эту музыку»? — сказала Люкс.
— Ага, — сказала Арт. — Я поискал, и оказалось, что права у «СА4А». Поэтому я написал, чтобы предупредить их, и мне предложили работу. Вот и все.
— Зачем вы это сделали? — сказала Люкс.
— Что сделал? — сказал Арт.
— Зачем вы стали искать, у кого права? — сказала Люкс.
— Просто так, — сказал Арт. — У меня была чуйка.
Он сказал ей, что визуальный художник не указал в титрах, что получил разрешение. Потому он всё проверил, а затем написал в «СА4А».
— Зачем? — спросила Люкс.
Арт пожал плечами.
— Потому что я мог это сделать — сказал он.
— Потому что мог, — сказала Люкс.
— Ну и сами фильмы, — сказал Арт. — Что-то в них меня раздражало.
— Что же вас раздражало? — спросила Люкс.
— Не знаю, — сказал Арт. — Не столько сами фильмы, сколько то, что… ну, то, что они висели. В сети. Что их предлагали посмотреть. Как будто это так важно.
— Вы позавидовали творческой изобретательности художника, — сказала Люкс.
— Нет-нет, — сказал он. — Разумеется, нет.
Он сказал это довольно высокомерно.
— Это не имело никакого отношении к зависти. В любом случае, эти фильмы почти никто даже не смотрел. У них было что-то типа сорока девяти просмотров. Скорее, дело в том, что законы, например закон об авторском праве, ведь не зря придумали.
— Ясно, — сказала Люкс. — Вы типа охранников, что бродят вокруг тех мест в Лондоне, которые с виду кажутся общественными, а на самом деле являются частной собственностью и никакой общественности не принадлежат.
— По-любому, — сказал он. — В его фильмах не было природы. Он называл их фильмами о природе. Но никакой природы в них не было.
— А, — сказала Люкс.
— Это были фильмы… типа о песке и мусоре, — сказал Арт.
— Понятно, — сказала Люкс. — Это претило вашей природе.
Арту надоело говорить об этом. Он как можно короче объяснил, что «СА4А» удалило так называемые «фильмы о природе» этого португальца из сети, отсудило у художника весьма приличную сумму, а потом, к его собственному удивлению, команда «СА4А» через своего интернет-робота предложила Арту работу, и это оказался довольно выгодный контракт.
— Я получаю премии, если нахожу для них что-нибудь полезное, — сказал он. — Это не работа на комиссионной основе. То есть иначе на эти деньги невозможно было бы прожить, само собой.
— Само собой, — сказала она.
— Природа работы такова, — сказал он, — что это все равно что искать иголку в стоге сена. То есть вся огромная мировая паутина кишит нарушениями прав. Но ты должен их отслеживать. Их не принесут тебе на блюдечке. Ты должен смотреть в оба, держать ухо востро. По-любому это не работа всей моей жизни, и я занимаюсь ею, просто чтобы выплатить ипотеку. Настоящая моя работа, которая для меня важнее всего, это писать о природе…
— О природе вашей работы? — сказала она.
— …нет, о природе вообще. Дикие места, погода, угу, все, что происходит с окружающей средой, планетой, я поднимаю при этом политические вопросы, по крайней мере, стремлюсь к этому, то есть буду стремиться, когда вернусь к работе. Вообще-то в данный момент я взял заслуженный перерыв.
Люкс кивнула и спросила, не читали ли когда-нибудь планета в любой своей форме, погода или окружающая среда его самого в сети и не угрожали ли подать на него в суд за то, что он пишет о них или использует их фрагменты в своей работе?
Сначала Арт рассмеялся, но потом понял, что она действительно ждет ответа на этот бредовый вопрос.
— Ну, я никогда не нарушаю ничьих прав, — сказал он. — Разве такое возможно? Мир не защищен авторским правом. Погода не защищена авторским правом. Цветы на изгородях, палая листва, птицы, британские бабочки, лужи, обычная мошкара. Это просто некоторые из моих недавних тем. Они не защищены авторским правом.
— Лужи, — сказала она.
— Снег, — сказал он, — я собираюсь написать о снеге. Когда он в следующий раз выпадет. Снег не защищен авторским правом. Думаю, мне ничего не угрожает.
— Можно почитать ваши сочинения? — сказала она.
— Они есть в сети, — сказал он. — Можете читать сколько угодно, когда угодно. Любой может.
Потом она спросила, не слышал ли он о том, как ученые специально оставляли на полях человеческие трупы, чтобы посмотреть, что происходит, когда мы разлагаемся в реальных погодных условиях на открытом воздухе.
— Нет, — сказал он. Он не знал. Как интересно.
Он достал свой блокнот и пометил это себе в «Арте на природе».
— Представьте себе такое же поле, — говорила она, пока он помечал, — но только усеянное использованными машинами.
— Какими машинами? — сказал он, пряча блокнот обратно в передний карман своего рюкзака.
— Старыми, — сказала она. — Всеми теми вещами, которыми люди больше не пользуются. Большими компьютерами десятилетней, нет, меньше, пятилетней давности, даже прошлогодние, то есть всеми устаревшими вещами, принтерами, которые никто больше не может присоединить, ящиками со встроенными в них экранами — всеми вещами, вышедшими из употребления.
Арт снова достает блокнот и начинает что-то записывать. Закончив писать, он закрывает блокнот, но не прячет его — на тот случай, если она скажет еще что-нибудь интересное или полезное.
— Мне нравится мысленно их представлять, — говорила она. — Нравится думать о том, как они разбросаны по полю, а ученые ходят кругом и изучают их.
— Эти вещи никогда не умирают, — сказал он. — Их просто вывозят за границу, а мы покупаем себе новые, усовершенствованные модели. Ничего не выбрасывается. Устаревшие вещи модернизируют и отдают типа в страны третьего мира или в места, где люди беднее, в места, где нет такого доступа к быстрому технологическому прогрессу, как у нас. По крайней мере, я верю, что так происходит.
Она покачала головой.
— Мир, — сказала она и улыбнулась. — Щедрый. Но в том-то все и дело, разве нет?
— В чем? — сказал он. — В том, что мир щедрый?
— Нет, — сказала она. — В том, что мы просто верим, что так происходит.
В дождливую среду апреля 2003 года Арт с матерью сидят в церкви в переднем ряду на похоронах его деда. По словам матери, пришло «много людей», но церковь у них за спиной полупустая.
Человек из похоронного бюро останавливается у их скамьи с женщиной, которую он привел. Она садится рядом с ними.
— Арти, — говорит ему женщина.
— Привет, — говорит он.
— Соф, — говорит она его матери.
Мать кивает, но не смотрит.
Наверное, это какая-то подруга матери из тех времен, когда она здесь жила, женщина, которая познакомилась с ним, когда он был младенцем.
Она откидывается на спинку, когда мать встает, чтобы причаститься, и широко, грустно улыбается Арту. Для старухи она даже клевая. Одета в парку. Парка темного цвета, так что никакого неуважения нет, хотя внизу под ней — белоснежный брючный костюм. После похорон она стоит рядом с матерью у церковной двери и куча народу жмет ей руку, как будто все ее знают. Изредка кто-нибудь в очереди людей, приносящих соболезнования, сердечно с ней здоровается и даже крепко обнимает. Никто не обнимает так мать или его самого: наверное, она местная и знала деда, а сам Арт не знает никого из этих людей. Деда он знал всего чуть-чуть — по обедам в лондонских отелях, когда приходил из школы домой, а дед приезжал в город. Есть пара фотографий, на которых он, еще дошкольник, гостит здесь у деда, пока мать на работе.
— Мокрая одежда сушится перед камином, — говорит он во время поездки на север — на похороны, когда мать спрашивает, что он помнит о том времени. Стекла запотевали от пара, и он рисовал на окне, рисовал улицу, домá, парк, машины и людей на улице, а еще собаку — очень хорошую собаку.
Мать грустно вздыхает и одновременно улыбается.
— Я провела в этот дом дорогущее центральное отопление, и что же он сделал? Ни разу его не включил. Даже когда я предложила оплачивать счета, — говорит она. — Трубчатый электронагреватель в гостиной. Бутановый обогреватель на кухне.
— Он единственный из моих дедушек и бабушек, с кем я был лично знаком, и теперь я уже больше ни с кем не познакомлюсь, — говорит Арт.
— Что ж, это твоя жизнь и твое время, — говорит мать.
— Расскажи, что ты помнишь о нем из детства, — говорит Арт.
— Нет, — говорит она.
Арт хмурится. Он откидывается на спинку сиденья.
Мать шумно вздыхает. Потом она говорит:
— Помню, раз мы гуляли с ним по городу. Что случалось довольно редко, ведь он всегда пропадал в конторе, и мы почти никогда не общались с ним в будни, не считая отпуска в первые две недели июля. В общем, мы почему-то гуляли именно в этот день, да еще и нарядились, не помню, по какому поводу. Грузовик доставлял товар в паб, и несколько ящиков с бутылками опрокинулись и грохнулись сзади на проезжую часть. Мой отец пригнулся, подняв ладони над затылком, как будто взорвалась бомба.