— Он заправлен сливочным маслом, — говорит его мать.
— В самом деле, — говорит Люкс. — Как говорится, райский вкус.
— В таком случае спасибо, нет, Шарлотта, — говорит его мать.
— Соф больше по душе ад, — говорит Айрис.
— Но я возьму кусочек хлеба, — говорит его мать. — Спасибо, Шарлотта.
Айрис протягивает хлебную корзинку. Его мать не берет ни кусочка, Айрис смеется и передает корзинку Арту, который протягивает ее своей матери, но та все равно не берет ни кусочка. Тогда Арт передает корзинку Люкс, которая тоже протягивает ее. Мать тут же берет кусочек.
— И простите, но меня поражает, — говорит Люкс, заботливо, как отмечает Арт, ставя корзинку рядом с его матерью, которая почти сразу украдкой берет другой кусочек и ест очень быстро, как белка, — что эта комната сейчас немного напоминает ту шекспировскую пьесу, в которой кто-нибудь все время выходит вперед и говорит то, что должен услышать и о чем должен узнать человек, читающий пьесу, или, возможно, зрители, а остальным людям на сцене этих слов почему-то не слышно, или они должны играть так, как будто им не слышно, хотя этот человек произносит их очень четко и все в зале их слышат.
— Кажется, ты имеешь в виду не Шекспира, а пантомиму, — говорит Арт. — Там все зрители дружно освистывают злодея, когда тот выходит на сцену.
— Нет, — говорит Люкс, — я имею в виду ту пьесу, где есть король, и лживая королева-мачеха, и дочь короля, и человек, который прячется в ящике в комнате дочери, а потом вылезает из ящика посреди ночи, чтобы взглянуть на нее без ничего, и что-то крадет, чтобы доказать, что он там был, а потом лжет о том, что переспал с дочерью, ее мужу, который был выдворен из страны, лишь бы выиграть пари и получить деньги, а королева, ее мачеха, пытается ее убить, потому что ненавидит ее, и теперь изгнанный муж дочери тоже пытается ее убить, потому что он в ярости, так что дочь переодевается мальчиком и идет в лес, где лесник должен убить ее по приказу ее мужа, который поверил лжи о том, что она переспала с кем-то другим.
О боже. Наверное, стремясь быть похожей на воображаемую Шарлотту, Люкс придумывает сюжет страшной примитивной сказки, совершенно не похожей на Шекспира, и утверждает, что это Шекспир.
— Но лесник — хороший человек, и он не убивает ее, — продолжает Люкс, — а вместо этого дает ей то, что считает лекарством, которое поможет ей выжить в одиночку в лесу, однако на самом деле это яд, который дала ему королева, сказав, что это сильное лекарство, но втайне надеясь, что он именно так и поступит: отдаст его падчерице. И он оставляет ее в лесу, где она встречает каких-то дикарей, и только в самом конце выясняется, что никакие они не дикари, а принцы, и не просто принцы, а ее давным-давно потерянные братья, и какое-то время они все вместе живут в лесу, пока однажды ей не поплохело, и она принимает лекарство и погружается в глубокий сон, похожий на смерть. Но это не смерть. Потому что это все-таки не яд. Потому что врач, которому велели его приготовить, решил не готовить яд, хотя ему приказала сама королева, поскольку не хочет делать ничего дурного и считает, что королеве совсем нельзя доверять. Вообще-то ей хочется травить всех подряд. Так что в конце концов дочь, которая должна была умереть, просыпается.
— Фух! — говорит Айрис.
— Но это только половина истории, — говорит Люкс. — В оставшейся части людей посещают видения, умершая семья возвращается и мстит, божество прилетает верхом на орле и бросает узнику книгу, где рассказывается, что произойдет в будущем, только в форме загадки, которую он должен разгадать.
— Наверное, это… э… одна из шекспировских пьес, — говорит Арт, — которую очень мало ставят или которую ему приписывают.
— «Для тебя не страшен зной… — говорит его мать. — Дева с пламенем в очах или трубочист — всё прах»[40]. Трубочист — старинное название головки одуванчика, который уже пошел в семена. Так красиво. «Цимбелин».
— «Цимбелин», — говорит Люкс.
— Пьеса о королевстве, погрязшем в хаосе, лжи, властолюбии, раздорах и великом множестве отравлений и самоотравлений, — говорит его мать.
— Где каждый притворяется кем-то или чем-то другим, — говорит Люкс, — и, хоть убей, не поймешь, как все это разрешится в конце, потому что это такой запутанный, беспорядочный фарс. Это первая его пьеса, которую я прочитала. Так уж вышло, что из-за нее-то я и захотела приехать сюда учиться. Я прочитала ее и подумала: если этот писатель из этой страны способен такую безумную и озлобленную мешанину превратить в конце в такую прекрасную вещь, где равновесие восстановлено, вся ложь раскрыта, а все потери возмещены, и если он родом из этого места на земном шаре, это место его породило, то я поеду в это место и буду там жить.
— А, — говорит Арт. — Да, конечно. Циммелин.
— Я рассказала вам об этом, — говорит Люкс, — потому что люди в пьесе как будто живут в одном мире, но отдельно друг от друга, как будто их миры почему-то разобщены или оторваны от других миров. Но если бы они могли просто выйти наружу или просто услышать и увидеть, что происходит прямо у них перед глазами, они бы поняли, что все играют в одной пьесе, живут в одном мире, что все они — участники одной и той же истории. Вот.
— Вот, — говорит Арт. — О чем теперь поговорим? Этой ночью мне приснился сон, он был удивительно ярким.
Айрис смеется.
— Каково это — жить с моим племянником? — говорит она.
— Без понятия, — говорит Люкс.
— Ха-ха! — говорит Арт.
— Большую часть времени я живу на складе, на котором работаю, — говорит Люкс.
— Она шутит, — говорит Арт.
— Они не знают, что я там сплю, — говорит Люкс. — Я сплю в одной из пустых комнат на верхнем этаже над офисным пространством.
— Она любит выдумывать всякую чепуху, — говорит Арт. — Она бывает очень убедительной.
— Дело в том, — говорит Люкс, — что эта работа гораздо лучше той, что была у меня в «Клингрин», когда приходилось каждый день искать место для ночевки, потому что у «Клингрин» нет своего помещения, поэтому большую часть времени я проводила у подруги на диване, но потом моя подружка Элва получила работу получше и переехала в Бирмингем, да и по-любому «Клингрин» начали нанимать африканцев, которых привозит босс, потому что им не надо ничего платить. Ну и в разы лучше работать на доставке и упаковке, чем на продаже мыла, потому что в торговом центре никак не заночуешь, если только не спать с охранниками. В смысле заниматься с ними сексом. Чего я делать не собираюсь. Так что склад — это хорошо. Но я не могу зависать там в выходной или спать там ночью после выходного, если только не удастся незаметно проскользнуть мимо ночной смены.
Арт понимает, что у него открыт рот. Он закрывает его.
— Почему же вы не живете у Арта? — говорит Айрис.
— Она живет, — говорит Арт. — Само собой. Так ведь, Шарлотта?
— Честно? — говорит Люкс. — Нет.
— Они живут вместе, — говорит его мать. — Так он, по крайней мере, мне сказал. Но кто я такая, чтобы знать о жизни своего сына? Просто его мать. Кто я такая, чтобы что-нибудь знать о нем? Кто я такая, чтобы думать, что знаю правду?
— Дело в том, что мы еще не зашли в наших отношениях так далеко, — говорит Люкс.
— Я так поняла, что прошло уже почти три года, — говорит его мать.
— Да нет, я не та Шарлотта, — говорит Люкс.
— А, верно. Вы другая Шарлотта, — говорит Айрис.
— Какая другая Шарлотта? — говорит его мать.
Арт откашливается. Мать смотрит на него.
— Почему все в этой комнате, кроме меня, знают о существовании другой Шарлотты? — говорит его мать.
— Это я виновата, — говорит Люкс. — Я нарочно попросила Артура не говорить об этом вам, миссис Кливз. Потому что… э… потому что стеснялась приезжать сюда в гости на Рождество, хотя мы еще так мало знаем друг друга. Плюс к этому — на самом деле я не считаю себя Шарлоттой. Вообще-то я была бы не против, если бы вы все называли меня тем именем, которым меня называют в моей семье.
— Не Шарлоттой? — говорит Айрис.
— Люкс, — говорит Люкс.
Арт протирает глаза основаниями ладоней. Убирая руки с глаз, он успевает заметить, что лицо матери неожиданно подобрело.
— Как мыльные хлопья? — говорит мать. — Какие она были чудесные! Растворялись в воде, и вода становилась мягкой и скользкой, помните?
— В рекламе по телевизору они сыпались, словно снег, — говорит Айрис. — И Соф нарисовала «дом будущего» для школьного проекта, так ведь? Ты еще должна была спроектировать «комнату будущего». И она получила приз за свой «дом будущего» от мэрии: она спроектировала зимнюю комнату и летнюю комнату, а я помогала.
— Она посадила хлопья «люкс» на скотч, и получился коврик из овечьей шерсти для зимней комнаты, — говорит ее мать. — Это была такая находка. Не помню, что мы сделали для летней комнаты.
— А я помню, — говорит Айрис. — Я вырезала картинки из конверта лингафонной пластинки «Говори по-итальянски» и приклеила их в виде картин на стену, нарисовала вокруг них рамки черными чернилами…
— Да, — говорит его мать. — Там был официант с бокалами и бутылкой вина, французский полицейский, человек, взбирающийся на Альпы и пьющий пиво, и женщина в каком-то традиционном костюме, возможно голландском…
— …и мы повесили их на стены «летней комнаты будущего», — говорит Айрис, — а мне пришлось отнести порезанный конверт из-под пластинки в город и выбросить его в мусорную урну подальше от дома. Я очень боялась, что отец узнает, и мы засунули в один из конвертов с другим уроком еще одну сорокапятку…
— Lezione, — говорит его мать. — I suoni italiani, Prosessore Paganini…[41]
— Professor Paganini, — поет Айрис.
Обе поют:
— Профессор Паганини, что у вас в штанине? Конвертик от пластины?..[42]