– Ничего не случилось. Я просто пытаюсь понять, насколько важны некоторые неясные данные.
– Мы что, наконец создаем атомную бомбу?
По ее реакции он понял, что полученная от Фрунзе информация наверняка была важной. Она сразу же поняла смысл его слов.
– Пожалуйста, ответьте на вопрос, – сурово сказал Володя. – Хоть мы и друзья, но это дело официальное.
– Хорошо. Вы знаете, что такое изотоп?
– Нет.
– Некоторые элементы существуют в нескольких различных видах. Например, у атомов углерода всегда шесть протонов, а вот нейтронов иногда шесть, а иногда семь или восемь. Эти различные виды – изотопы, их называют углерод-12, углерод-13 и углерод-14.
– Это достаточно просто, даже для студента языкового вуза, – сказал Володя. – А почему это важно?
– У урана два изотопа, У-235 и У-238. В природном уране эти изотопы смешаны. Но взрывается только У-235.
– Значит, нам надо их разделить.
– Теоретически один из способов это сделать – газовая диффузия. Когда газ пропускают через мембрану, более легкие молекулы проходят быстрее, поэтому появляющийся газ богаче более низкими изотопами. Конечно, в реальности я никогда этого не видела.
В сообщении Фрунзе говорилось, что англичане строят в Уэльсе, на западе страны, газодиффузионный завод. И американцы тоже строили такой завод.
– А может ли быть, что такой завод строят с какой-то другой целью?
– Для чего еще может понадобиться разделять изотопы, я не знаю… – Она покачала головой. – Подумайте, каковы шансы. Если в военное время кто-то включает в число первоочередных задач подобный процесс, то он или сошел с ума, или делает оружие.
Володя увидал, как к полосе противотанковых «ежей» подъехал автомобиль и стал пробираться по извилистому проходу. Это был «КИМ-10», маленький двухдверный автомобиль, предназначенный для элиты. Он развивал скорость до девяноста километров в час, но эта машина была так нагружена, что вряд ли смогла бы разогнаться и до шестидесяти.
За рулем сидел человек лет под шестьдесят, в шляпе и в пальто западного покроя. Рядом с ним сидела молодая женщина в меховой шапке. Заднее сиденье автомобиля было завалено картонными коробками. К крыше было тщательно привязано пианино.
Это был явно представитель правящей элиты, пытавшийся выбраться из города со своей женой или любовницей, прихватив все свои ценности, что был в состоянии увезти, как раз из тех, к кому Зоя причисляла и Володю – потому, наверное, и отказалась пойти с ним в кино. Может, теперь она изменит свое отношение к нему, мелькнула у Володи мысль.
Кто-то из добровольных строителей заграждений передвинул «ежа» так, что тот оказался на пути автомобиля, и Володя понял, что будут неприятности.
Машина медленно двинулась вперед, пока не уперлась в «ежа» бампером. Водитель, наверное, посчитал, что сможет столкнуть его с дороги. Несколько женщин подошли поближе, посмотреть, что будет. «Еж» был устроен таким образом, что его было не так просто столкнуть с пути. Его ноги зарылись глубоко в землю, и он крепко застрял. Раздался скрежет металла, и бампер стал сминаться. Водитель дал задний ход, и машина попятилась.
Он высунул голову в окно и заорал:
– Живо убирайте эту дрянь!
У него был вид человека, привыкшего командовать.
– Сам убирай! – крикнула, сложив руки на груди, одна из рабочих, невысокая и толстая женщина средних лет в мужской клетчатой кепке. – Дезертир!
Водитель вышел, красный от злости, и Володя с удивлением увидел, что это полковник Бобров, которого он знал еще по Испании. Бобров был известен тем, что убивал выстрелом в затылок собственных людей, если они отступали. «Никакой пощады трусам!» – был его девиз. В Бельчите Володя сам видел, как Бобров расстрелял троих бойцов интербригады, которые отступили, потому что у них кончились патроны. Сейчас Бобров был в гражданском. Не застрелит ли он и преградившую путь женщину, подумал Володя.
Бобров подошел к стоявшему перед машиной «ежу» и ухватился за него. «Еж» оказался тяжелее, чем Бобров предполагал, но, поднатужившись, ему все-таки удалось оттащить его в сторону.
Пока он садился в машину, женщина в кепке снова поставила «ежа» перед машиной.
Вокруг, наблюдая за скандалом, уже толпились другие рабочие, зубоскаля и отпуская шуточки.
Бобров подошел к женщине, вынимая из кармана пальто удостоверение.
– Я генерал Бобров! – сказал он. Должно быть, вернувшись из Испании, он получил повышение. – Дайте мне проехать!
– И ты говоришь, что ты военный? – фыркнула женщина. – Чего ж ты не сражаешься?
Бобров побагровел. Он знал, что упрек обоснован. Неужели жестокого старого солдата уговорила бежать молодая жена, подумал Володя.
– А я скажу так: ты – предатель! – заявила женщина в кепке. – Пытаешься смыться со своим пианино и молоденькой девкой! – и она сбила с него шляпу.
Володя остолбенел. Никогда еще в Советском Союзе он не видел, чтобы с вышестоящими вели себя так дерзко. Вот в Берлине – давно, еще до прихода к власти нацистов – его удивляло, когда приходилось наблюдать, как обычные немцы бесстрашно спорят с полицейскими; но здесь такого не бывало.
Толпа женщин довольно загалдела.
У Боброва по-прежнему были коротко стриженные седые волосы. Он проводил взглядом покатившуюся по мокрой дороге шляпу и даже сделал за ней шаг, но потом передумал.
Володя вмешиваться не собирался. Он ничего не мог сделать против толпы, и кроме того, у него не было сочувствия к Боброву. Ему казалось только справедливым, если к нему относятся с такой же жестокостью, какую он сам всегда проявлял ко всем остальным.
Другая женщина, постарше первой, замотанная в вонючее одеяло, открыла багажник автомобиля.
– Вы только гляньте на все это! – сказала она. Багажник был битком забит кожаными чемоданами. Она вытащила один и дернула застежки. Крышка открылась, и содержимое выпало на землю: кружевное белье, льняные нижние юбки и ночные сорочки, шелковые чулки и лифчики – все явно сделанное на Западе, и красивее всего, что могла обычная русская женщина увидеть, не то что купить. Вещи из тончайшей ткани упали в вонючую жижу и прилипли, как лепестки к коровьей лепешке.
Кто-то из женщин начал их подбирать. Другие хватали следующие чемоданы. Бобров бросился к багажнику и стал отталкивать женщин. Володя подумал, что дело принимает очень паршивый оборот. У Боброва наверняка есть оружие, и в любую минуту он может пустить его в ход. Но тут женщина в одеяле подняла лопату и сильно ударила Боброва по голове. Женщина, которая могла рыть лопатой траншею, была не слабого десятка, и удар прозвучал ужасно громко. Генерал упал на землю, и женщина ударила его ногой.
Из машины выбралась молодая любовница генерала.
Женщина в кепке крикнула:
– Идешь помогать нам копать?
Остальные засмеялись.
Подружка генерала – на вид ей было лет тридцать, – опустив голову, пошла назад по дороге – туда, откуда приехала машина. Женщина в кепке толкнула ее, но она метнулась между «ежами» и побежала. Женщина бросилась за ней. Любовница генерала была в замшевых туфлях цвета загара, на высоком каблуке, она поскользнулась на мокрых камнях и упала. С ее головы слетела меховая шапка, но, с трудом поднявшись на ноги, девица снова побежала. Женщина в кепке схватила шапку и не стала преследовать беглянку.
Все чемоданы уже лежали открытые вокруг брошенной машины. Женщины вытаскивали с заднего сиденья коробки и переворачивали вверх дном, вываливая содержимое на дорогу. Сыпались ложки и вилки, бились чайные сервизы, звенел хрусталь. По черной жиже возили вышитые простыни и белые полотенца. Около дюжины пар красивых женских туфель лежали разбросанные на дороге.
Бобров поднялся на колени и попытался встать. Женщина в одеяле снова ударила его лопатой. Она расстегнула его пальто из тонкой шерсти и стала стягивать с него. Бобров сопротивлялся. Она пришла в ярость и снова ударила его лопатой, потом еще и еще – пока он не затих. Вся его белая стриженая голова была в крови. Женщина бросила свое одеяло и надела пальто Боброва.
Володя подошел к неподвижному телу. Глаза смотрели безжизненно. Володя опустился на колени, послушал дыхание, сердцебиение, пульс – ничего не было. Бобров был мертв.
– Никакой пощады трусам, – сказал Володя, но глаза Боброву закрыл.
Несколько женщин отвязали пианино. Инструмент пополз с крыши автомобиля и рухнул на землю с нестройным звоном. Женщины, ликуя, стали крушить его кирками и лопатами. Другие ссорились над рассыпанным добром, выхватывали из грязи столовое серебро, вязали в узлы простыни, рвали друг у дружки кружевное белье. Тут и там начинались драки. Мимо Зоиной головы, едва не задев, пролетел фарфоровый чайник.
Володя поспешил вернуться к ней.
– Это переходит в серьезные беспорядки, – сказал он. – У меня армейская машина с шофером. Я вас отсюда вывезу.
Она задумалась лишь на секунду.
– Спасибо, – ответила она, и они бросились к машине, вскочили в нее и поехали прочь.
Когда немецкие войска вошли на территорию Советского Союза, вера Эрика фон Ульриха в фюрера окрепла. По мере продвижения по просторам России немецких армий, сметающих на своем пути войска Красной армии, как солому, Эрик все больше восторгался стратегической гениальностью вождя, которому он клялся в верности.
Не то чтобы это было легко. В дождливом октябре сельские дороги превратились в грязевые ванны. Это называлось «распутица», время без дорог. Санитарный фургон Эрика с трудом пробирался по сплошному болоту. Перед машиной нарастала волна грязи, все больше замедляя ее ход, и в конце концов ему и Герману приходилось выходить и убирать ее лопатами, чтобы машина могла двигаться дальше. Таким образом двигалась вся немецкая армия, и к Москве они шли уже не стремительным рывком, а ползком. Что еще хуже, заболоченность дорог означала, что грузовикам с припасами за армией не угнаться. Не хватало боеприпасов, топлива и продовольствия, а в медсанчасти Эрика было угрожающе мало лекарств и другого необходимого.