Поскольку трудно было заранее точно предугадать, как они будут перемещаться, было выбрано несколько сигналов, которые должны были обозначать одно и то же. Проще всего было бы хлопнуть дверью достаточно громко, чтобы слышно было во всем доме. Или же она могла нажать на кнопку возле камина, и на кухне раздался бы звонок – это были остатки вышедшей из употребления системы связи со слугами. Впрочем, они решили, что подойдет любой громкий звук. От безысходности она могла бы уронить на пол мраморный бюст Гете или «нечаянно» разбить вазу.
Карла вышла из столовой и остановилась в прихожей, глядя на лестницу. Сверху не доносилось ни звука.
Она заглянула на кухню. Ада мыла котелок, в котором варила суп, оттирая его с удвоенной от волнения силой. Карла улыбнулась ей, надеясь, что улыбка получилась ободряющей. Карла с Мод предпочли бы держать все это дело в секрете от Ады, не потому, что не доверяли ей – напротив, она ненавидела нацистов до фанатизма, – но потому, что осведомленность делала ее соучастницей предательства, достойной самого сурового наказания. Однако они слишком много прожили вместе, чтобы можно было что-то скрыть, и Ада знала все.
Карла услышала, как Мод заливисто рассмеялась. Карла знала этот смех. Она слышала в нем искусственные нотки, и это значило, что Мод пытается быть очаровательной изо всех сил.
Принес Хоаким план – или нет?
Через минуту-другую Карла услышала звуки рояля. Несомненно, играл Хоаким. Он играл простую детскую песенку про кошку в снегу: “A.B.C., Die Katze lief im Schnee”. Карла сто раз слышала ее от отца. Вспомнив об этом, она почувствовала комок в горле. Как смеют нацисты играть такие песни, оставив стольких детей сиротами?
На середине песня резко оборвалась. Что-то произошло. Карла пыталась услышать голоса, шаги, хоть что-нибудь – но не было ни единого звука.
Прошла минута, потом другая.
Что-то было не так, но что?
Через дверь кухни она взглянула на Аду, которая оставила свой котелок и развела руками, словно говоря: «Ничего не понимаю!»
Карла должна была выяснить.
Она тихо поднялась по лестнице, бесшумно ступая по вытертому ковру.
Теперь она стояла у двери в гостиную. Она по-прежнему ничего не слышала: ни звуков рояля, ни движения, ни голосов.
Как можно тише она открыла дверь.
Она заглянула. И никого не увидела. Она шагнула в комнату и внимательно осмотрелась. Комната была пуста.
Никаких признаков матерчатой сумки Хоакима Коха.
Она посмотрела на двойные двери, ведущие в кабинет. Одна створка была полуоткрыта.
Карла на цыпочках прошла через комнату. Здесь ковра не было, лишь полированный паркет, и совершенно беззвучно идти было невозможно. Но приходилось рисковать.
Подойдя ближе, она услышала шепот.
Она дошла до дверей. Прижалась к стене, потом рискнула заглянуть в комнату.
Они стояли, обнимаясь и целуясь. Хоаким стоял спиной к двери и к Карле: несомненно, Мод специально позаботилась о том, чтобы так его поставить. Карла увидела, как Мод прервала поцелуй, взглянула через плечо Хоакима и встретилась с ней взглядом. Она приподняла руку с шеи Хоакима и взволнованно указала на стул.
Карла увидела на стуле матерчатую сумку.
Она тут же поняла, что пошло не так. Когда Мод увлекла Хоакима в кабинет, он не почтил их доверием, оставив сумку в гостиной, а опасливо взял ее с собой.
Теперь Карла должна была ее заполучить.
С колотящимся сердцем она вошла в комнату.
Мод прошептала:
– Да, вот так, продолжай, мальчик мой милый!
Хоаким простонал:
– Я так люблю тебя, дорогая!
Карла сделала два шага вперед, взяла сумку, развернулась и тихо вышла из комнаты.
Сумка была легкая.
Она быстро прошла через гостиную и сбежала по лестнице, тяжело дыша.
В кухне она положила сумку на стол и расстегнула застежки. В сумке была сегодняшняя берлинская газета «Дер Ангрифф», новая пачка сигарет «Кэмел» и простая светло-коричневая картонная папка. Дрожащими руками она достала папку и открыла. В ней была отпечатанная под копирку копия документа.
Первая страница была озаглавлена: «Директива № 41».
На последней странице была пропечатана точками строка для подписи. От руки ничего вписано не было, конечно, потому что это была копия. Но под строчкой было напечатано имя – Адольф Гитлер.
Между первой и последней страницей был план операции «Блау».
В ее душе поднялось ликование, смешанное с прежним напряжением и ужасным страхом разоблачения.
Она положила документ на буфет у окна. Дернув за ручку, открыла ящик и достала фотоаппарат «Минокс» и две запасные пленки. Аккуратно разместив документ, она начала фотографировать страницу за страницей.
Много времени это не заняло. Там было всего десять страниц. Ей даже не пришлось перезаряжать пленку. Она это сделала. Она украла план наступления.
«Это за тебя, папа!» – подумала она.
Она положила фотоаппарат назад в ящик буфета, закрыла ящик, сунула документ в картонную папку, а папку положила в матерчатую сумку и закрыла сумку, застегнув застежки.
Двигаясь как можно тише, она понесла сумку обратно наверх.
Прокравшись в гостиную, она услышала голос матери. Мод говорила отчетливо, выразительно, словно хотела, чтобы ее подслушали, и Карла сразу же почувствовала, что это – предупреждение.
– Пожалуйста, не волнуйся, – говорила она. – Это потому, что ты был так взволнован. Мы оба были взволнованы.
Прозвучал ответ Хоакима – тихий и смущенный.
– Я чувствую себя глупо, – сказал он. – Едва ты до меня дотронулась, как все и произошло.
Карла поняла, что случилось. У нее не было собственного опыта, но девчонки болтали, и разговоры медсестер были отвратительно подробными. У Хоакима, должно быть, произошла преждевременная эякуляция. Фрида рассказывала ей, что так бывало у Генриха, несколько раз, первое время, когда они еще мало были вместе. Он готов был сквозь землю провалиться от стыда, однако скоро это прошло. Это было признаком сильного волнения, сказала Фрида.
То, что ласки Мод и Хоакима закончились так рано, создало Карле проблему. Сейчас Хоаким будет более бдителен, а не так слеп и глух ко всему происходящему вокруг, как раньше.
Все равно Мод должна изо всех сил стараться держать его спиной к двери. Если бы Карла могла лишь на секунду незамеченной проскользнуть в комнату и положить сумку на стул, все еще могло бы кончиться удачно.
С бьющимся сердцем Карла пересекла гостиную и остановилась у открытой двери.
– Так часто бывает, – сказала Мод, успокаивая его, – что тело не может ждать. Это ничего.
Карла заглянула в кабинет.
Они стояли на том же месте, все еще обнимаясь. Мод увидела за спиной Хоакима Карлу. Она погладила его по щеке, удерживая его голову, чтобы он не заметил Карлу, и сказала:
– Поцелуй меня еще и скажи, что ты не возненавидишь меня за эту маленькую неприятность.
Карла шагнула в комнату.
Хоаким сказал:
– Мне нужно покурить.
Пока он поворачивался, Карла выскочила назад.
Она ждала у двери. У него есть сигареты в кармане – или ему понадобится искать новую пачку в сумке?
В следующую секунду она получила ответ.
– Где моя сумка? – сказал он.
У Карлы замерло сердце.
Она услышала спокойный голос Мод:
– Ты оставил ее в гостиной.
– Ничего подобного.
Карла метнулась через комнату, бросила сумку на стул и вылетела из комнаты. На площадке она остановилась, прислушиваясь.
Она услышала, что они вышли из кабинета в гостиную.
– Ну вот же она, как я и говорила, – сказала Мод.
– Я не оставлял ее здесь, – упрямо сказал он. – Я поклялся, что не спущу с нее глаз. И нарушил клятву – когда целовал тебя.
– Дорогой мой, ты просто расстроен из-за того, что у нас произошло. Постарайся успокоиться.
– Кто-то, должно быть, вошел в комнату, когда я отвлекся…
– Это же нелепо.
– А я так не думаю.
– Давай сядем за рояль, бок о бок, как ты любишь, – сказала она, но в ее голосе зазвучало отчаяние.
– Кто еще находится в доме?
Догадываясь, что сейчас случится, Карла сбежала по ступенькам и метнулась на кухню. Ада встревоженно взглянула на нее, но объяснять не было времени.
Она услышала на лестнице стук сапог Хоакима.
В следующий момент он уже был на кухне. В руке он держал свою матерчатую сумку. Лицо у него было злое. Он посмотрел на Карлу и на Аду.
– Одна из вас заглядывала в эту сумку! – сказал он.
– Не понимаю, почему вы так решили, Хоаким, – сказала Карла как можно спокойнее.
Из-за спины Хоакима появилась Мод.
– Ада, пожалуйста, сделай нам кофе, – бодро сказала она. – Хоаким, садитесь, пожалуйста!
Он не обратил на нее никакого внимания. Его взгляд обшаривал кухню и вспыхнул, остановившись на буфете у окна. К своему ужасу, Карла увидела, что, хоть она и убрала фотоаппарат, но оставила на буфете две запасные кассеты.
– Это же восьмимиллиметровые кассеты для фотоаппарата, нет? – произнес Хоаким. – А фотоаппарат такой у вас тоже есть?
Он вдруг перестал напоминать маленького мальчика.
– Ах вот это что такое! – сказала Мод. – А я-то думала… Их оставил другой ученик, офицер гестапо, по правде говоря…
Выдумка была удачная, но Хоакима провести не удалось.
– Интересно, не оставил ли он и фотоаппарат? – сказал он. И выдвинул ящик.
Там, на белом полотенце, лежал маленький изящный стальной фотоаппарат, свидетельствующий о преступлении, как пятно крови.
Хоаким потрясенно смотрел. Возможно, он до конца не верил, что стал жертвой предательства, а весь этот шум поднял, чтобы оправиться от своей неудачи в постели; теперь же впервые ему открылась правда. Какой бы ни была причина, но она повергла его на миг в оцепенение. Как загипнотизированный, смотрел он на фотоаппарат, все еще держась за ручку ящика. В этот краткий миг, глядя на молодого человека, Карла поняла, что его мечта о любви осквернена и ярость его будет ужасна.