Такси привезло его в бедный квартал одноэтажных лачуг с низкими заборчиками вокруг маленьких двориков. Интересно, подумал он, как Джеки жила все это время? Что она делала, для чего ей были нужны свободные вечера? Конечно, ходила в кино с подружками. Выбиралась ли она на футбольные матчи «Вашингтон Редскинс» или болела за бейсбольную команду «Натс»? Когда он спрашивал, ухаживает ли за ней кто-нибудь, она отвечала загадочно. Может быть, она замужем, но не может себе позволить носить кольцо? По его подсчетам, ей сейчас двадцать четыре. Если она искала принца, то должна была уже найти. Однако она никогда не упоминала о муже, да и детектив тоже.
Он расплатился с таксистом перед маленьким аккуратным домиком с цветочными горшками на бетоне площадки двора – более уютным, чем он ожидал. Едва он открыл калитку, как услышал лай собаки. Это было понятно: одинокая женщина должна чувствовать себя спокойнее с собакой. Он шагнул на крыльцо и позвонил в дверной звонок. Лай стал громче. Судя по звуку, собака была большая, но Грег знал, что это впечатление могло быть обманчиво.
К двери никто не подошел.
Когда собака замолчала, чтобы перевести дух, Грег ясно услышал тишину пустого дома.
На веранде стояла деревянная скамья. Он сел и несколько минут подождал. Никто не шел, ни одна соседка не пришла на помощь – сказать, вернется ли Джеки через несколько минут, вечером или через пару недель.
Он прошел несколько кварталов, купил воскресную «Вашингтон пост» и вернулся на скамейку – читать. Собака, зная, что он здесь, время от времени лаяла. Было первое ноября, и он порадовался, что надел оливково-зеленую форменную шинель и шапку: погода была по-зимнему холодной. Во вторник должны были состояться промежуточные выборы, и «Пост» предсказывала, что демократы проиграют из-за Перл-Харбор. Тот инцидент изменил Америку, и Грег с удивлением осознал, что это произошло меньше чем за год. Сейчас американцы его возраста умирали на острове с названием Гуадалканал, о котором никто раньше никогда и не слышал.
Он услышал, как лязгнула калитка, и поднял голову.
Сначала Джеки его не заметила, и у него было мгновение, чтобы рассмотреть ее. Она выглядела скучно и прилично в темном пальто и простой фетровой шляпе, а в руке у нее была черная книжка. Если бы он хуже ее знал, то подумал бы, что она возвращается домой из церкви.
С ней был маленький мальчик. Он был в твидовом пальто и кепке. И держал ее за руку.
Мальчик первым заметил Грега и сказал:
– Мама, смотри! Там солдат!
Джеки взглянула на Грега, и ее рука взлетела к губам.
Грег встал. Они поднялись по лестнице на веранду. Ребенок! Вот какую тайну она скрывала. Это объясняло, почему ей нужно было быть дома вечерами. Об этом он и не подумал.
– Я же сказала тебе – никогда сюда не приходить, – произнесла она, вставляя ключ в замок.
– Я хотел сказать, что тебе больше не нужно бояться моего отца. Я не знал, что у тебя есть сын.
Она и мальчик вошли в дом. Грег в ожидании остановился у двери. Немецкая овчарка зарычала на него, потом посмотрела на Джеки, ожидая указаний. Джеки бросила на Грега взгляд, видимо думая, не захлопнуть ли дверь у него перед носом, – но, поразмыслив секунду, раздраженно вздохнула и отвернулась, оставив дверь открытой.
Грег вошел и протянул левую руку собаке. Та настороженно обнюхала его кулак и дала временное разрешение. Он прошел за Джеки в маленькую кухню.
– Сегодня День всех святых, – сказал он. Он не был религиозным, но в школе-пансионате ему пришлось выучить все христианские праздники. – Вы поэтому ходили в церковь?
– Мы ходим каждое воскресенье, – ответила она.
– Сегодня день сюрпризов, – пробормотал Грег.
Она сняла с мальчика пальто, посадила его за стол и дала чашку апельсинового сока. Грег сел напротив и спросил:
– Как тебя зовут?
– Джорджи, – ответил ребенок тихо, но уверенно: он не был стеснителен. Грег разглядывал его. Он был симпатичный, в маму, с такими же красиво очерченными губами, но у него кожа была светлее, цвета кофе со сливками, и глаза зеленые – что необычно для негра. Грегу показалось, что он немного похож на его сестру по отцу, Дейзи. Джорджи тоже рассматривал Грега внимательным взглядом, от которого Грег чуть ли не робел.
– Сколько тебе лет, Джорджи? – спросил Грег.
Тот взглянул на мать, ожидая подсказки. Она странно посмотрела на Грега и сказала:
– Ему шесть.
– Шесть! – сказал Грег. – Уже большой мальчик, а? Постой-ка…
Нелепая мысль пришла ему в голову, и он замолчал. Джорджи родился шесть лет назад. Грег с Джеки были любовниками семь лет назад. У него, казалось, остановилось сердце.
Он во все глаза смотрел на Джеки.
– Не может быть, – сказал он.
Она кивнула.
– Он родился в тридцать шестом, – сказал Грег.
– В мае, – сказала она. – Через восемь с половиной месяцев после того, как я уехала из той квартиры в Буффало.
– А мой отец знает?
– Черт, разумеется, нет! Это дало бы ему еще больше власти надо мной.
Ее враждебность исчезла, теперь она просто казалась беззащитной. В ее глазах он увидел мольбу, хотя не был уверен, о чем эта мольба.
Он увидел Джорджи по-новому: светлая кожа, зеленые глаза, странное сходство с Дейзи. «Неужели ты – мой? – думал он. – Неужели это правда?»
И он знал, что это правда.
Его сердце наполнилось странным чувством. Джорджи вдруг показался ему ужасно беззащитным, беспомощным ребенком в жестоком мире, и Грегу было необходимо о нем заботиться, быть уверенным, что с ним не случится беда. Ему захотелось взять ребенка на руки, но он сообразил, что это может испугать малыша, и удержался.
Джорджи поставил свой апельсиновый сок. Он слез со стула, обошел стол и остановился рядом с Грегом. Удивительно прямо глядя на него, спросил:
– Ты кто?
«Умеют дети задавать самые трудные вопросы – подумал Грег. – Что, черт подери, ему ответить? Узнать правду – было бы слишком для этого шестилетки. Я просто бывший дружок твоей мамы, – подумал он. – Просто мимо проходил, и подумал, дай зайду поздороваюсь. Не имеет значения. Может, еще увидимся, а скорее всего – нет».
Он посмотрел на Джеки и увидел, что выражение мольбы стало отчетливее. Он понял, о чем она думает: она отчаянно боялась, что он отвергнет Джорджи.
– Знаешь что? – сказал он и посадил Джорджи себе на колени. – Давай ты будешь звать меня «дядя Грег»?
Грег, дрожа, стоял на галерее зрителей неотапливаемого теннисного корта. Здесь, под западной трибуной брошенного стадиона, на краю чикагского университетского городка, Ферми и Силард построили свою атомную кладку. Грег чувствовал восхищение и страх.
Она представляла собой куб из серых кирпичей, поднимающийся до самого потолка корта, лишь немного отходя от торцевой стены, на которой до сих пор сохранились круглые отметины от сотен мячей. Построить эту поленницу стоило миллион долларов, и из-за нее мог взлететь на воздух весь город.
Графит – материал, из которого делали карандаши, и от него пол и стены корта были покрыты отвратительной пылью. Все, кто хоть немного пробыл в этом помещении, ходили с черными лицами, как шахтеры. И не было ни одного человека в чистом халате.
Графит был не взрывоопасен, напротив – он находился там специально, чтобы подавлять радиоактивность. Но в некоторых из кирпичей в этой кладке были просверлены узкие отверстия, заполненные оксидом урана, а это был материал, излучающий нейтроны. Через поленницу проходили десять каналов для стержней регулирования мощности реактора: это были тринадцатифутовые прутья из кадмия – металла, поглощающего нейтроны еще более активно, чем графит. Прямо сейчас, благодаря этим стержням, все было спокойно. А вот когда их вынут из поленницы, начнется веселье.
Уран уже излучал свою смертельную радиацию, но графит и кадмий поглощали ее. Радиация измерялась счетчиками, которые угрожающе щелкали, и цилиндрическим записывающим устройством, которое, к счастью, молчало. Набор контролирующих и измеряющих устройств в галерее возле Грега был здесь единственным источником тепла.
Посещение Грега пришлось на среду, 2 декабря – жгуче холодный, зимний день в Чикаго. Сегодня был первый день, когда состояние поленницы должно было стать критичным. Грег прибыл, чтобы наблюдать за экспериментом по поручению своего начальника, генерала Гровса. Он жизнерадостно намекал любому, кто спрашивал, что Гровс опасался взрыва и потому отрядил вместо себя Грега, чтобы рисковал он. На самом деле у Грега было более зловещее задание. Он должен был провести первоначальную оценку, чтобы в будущем решить, кто из ученых может оказаться ненадежным.
Безопасность для «Манхэттенского проекта» была кошмаром. Лучшие ученые были иностранцами. Большинство из оставшихся были сторонниками «левых», или являлись коммунистами, или либералами с друзьями-коммунистами. Если бы из проекта убрать всех подозрительных, то там вряд ли остались бы ученые вообще. Потому Грег и пытался определить, кто из них самые неблагонадежные.
Энрико Ферми было около сорока лет – невысокий, лысеющий человек с длинным носом, он возглавлял этот ужасный эксперимент с обаятельной улыбкой. Одет он был в прекрасный костюм-тройку. Утро перевалило за середину, когда он приказал начинать испытание.
Он дал инструкции техникам вынуть из поленницы все стержни регулирования мощности, кроме одного.
– Что, все сразу? – сказал Грег. Это казалось ему ужасно опрометчивым.
Ученый, стоящий рядом с ним – Барни Мак-Хью, – сказал:
– Ночью до этой стадии мы доходили. Все было в порядке.
– Рад это слышать, – отозвался Грег.
Мак-Хью, бородатый и приземистый, у Грега в списке подозреваемых был далеко не в первых рядах. Он был американцем, политикой не интересовался. Единственное черное пятно – жена-иностранка: она была из Англии, что ни к чему хорошему никогда не вело, но само по себе о предательстве еще не свидетельствовало.
Грег ожидал, что вынимать и ставить обратно стерж