– На нее заявила родственница, найдя в ее комнате записную книжку с шифром, – сказал Маке. – Русский шифр, по пять цифр.
– А почему она так идет?
– Последствия допроса. Да только ничего мы от нее не добились.
Лицо Вернера осталось бесстрастным.
– Досадно, – сказал он. – Она могла бы привести нас к другим шпионам.
Маке не заметил признаков неискренности.
– Она знала лишь, что человека, который с ней работал, звали Генрих. Фамилия ей неизвестна. Да и имя, возможно, не настоящее. Я заметил, что от ареста женщин редко бывает польза – они слишком мало знают.
– Но у вас хотя бы есть ее блокнот с шифром.
– Какой от него толк… Они постоянно меняют ключевое слово, так что расшифровывать их сообщения – работенка та еще…
– Жаль.
Один из присутствующих откашлялся и начал говорить – достаточно громко, чтобы всем было слышно. Он заявил, что он председатель суда, затем зачитал смертный приговор.
Охранники подвели Лили к деревянному столу. Они дали ей возможность лечь добровольно, но она отпрянула, и они подтащили ее. Она не сопротивлялась. Ее уложили лицом вниз и пристегнули ремнями.
Капеллан начал читать молитву.
И тут Лили заговорила.
– Не надо, – просила она, не повышая голоса, – не надо… Не надо, пожалуйста, отпустите меня. Отпустите меня.
Она говорила связно, словно просила кого-то об одолжении.
Человек в цилиндре посмотрел на председателя, тот покачал головой и сказал:
– Еще рано. Надо закончить молитву.
Голос Лили взвился до испуганного крика.
– Я не хочу умирать! Я боюсь! Не убивайте меня, ну пожалуйста!
Палач снова посмотрел на председателя суда. На этот раз председатель просто не обратил на него внимания.
Маке внимательно наблюдал за Вернером. Тот выглядел подавленным – впрочем, как и все в комнате. В качестве проверки это не годилось. Реакция Вернера лишь показывала, что он человек впечатлительный, а не предатель. Придется Маке придумать что-то еще.
Лили закричала.
Даже Маке занервничал.
Пастор торопливо дочитал окончание молитвы.
Когда он произнес «аминь», Лили перестала кричать – словно поняла, что все кончено.
Председатель кивнул.
Палач повернул рычаг, и тяжелое лезвие упало.
Оно со свистом разрезало бледную шею Лили. Отрубленная голова отлетела вперед, и кровь хлынула потоком. Голова упала в корзину с громким стуком, и казалось, в комнате отозвалось эхо.
Нелепая мысль пришла в голову Маке: было ли голове больно?
Карла столкнулась с полковником Беком в коридоре госпиталя. Он был в форме. Она взглянула на него с внезапно накатившим страхом. Хоть его уже выписали, она каждый день дрожала от ужаса: ей казалось, что он ее предал и за ней уже едет гестапо.
Но он улыбнулся и сказал:
– Я пришел на прием к доктору Эрнсту.
И это все? Неужели он забыл об их разговоре? Или делал вид, что забыл? Может быть, снаружи уже ждет черный «мерседес» гестапо?
В руках у Бека была зеленая больничная папка.
В их сторону направился врач-онколог в белом халате. Когда он прошел, Карла с радостной улыбкой спросила Бека:
– Как ваши дела?
– Хорошо, насколько возможно. Лучше уже не будет. Я уже никогда не поведу батальон в бой, но без физических нагрузок я еще могу жить нормальной жизнью.
– Я рада это слышать.
Мимо то и дело проходили люди. Карла испугалась, что у нее так и не получится поговорить с Беком наедине.
Но он оставался невозмутимым.
– Я лишь хотел сказать вам спасибо за доброту и профессионализм.
– Пожалуйста.
– До свидания, сестра.
– До свидания, господин полковник.
Когда Бек ушел, у Карлы в руках осталась зеленая папка.
Она быстро направилась в сестринскую раздевалку. Там никого не было. Она поставила ногу под самую дверь, чтобы никто не мог войти.
В папке был большой конверт из дешевой коричневой бумаги – такими пользуются во всех учреждениях. Карла открыла конверт. В нем лежало несколько машинописных страниц. Она посмотрела на первый, не вынимая его из конверта. На нем был заголовок:
«Оперативный приказ № 6
Кодовое название «Цитадель»
Это был план летнего наступления на восточном фронте. У Карлы бешено забилось сердце. Настоящее сокровище.
Конверт надо было передать Фриде. К сожалению, Фриды сегодня в госпитале не было: у нее был выходной. Карла подумала, не уйти ли из госпиталя прямо сейчас, в середине смены, но она тут же отказалась от этой мысли: лучше вести себя как обычно, не привлекать внимания.
Она сунула конверт в свою сумку, висевшую на одном крючке с пальто. Сверху она его накрыла синим с золотом шарфом, который всегда носила с собой на случай, если надо будет что-нибудь спрятать. Несколько секунд она постояла неподвижно, чтобы дыхание пришло в норму. Потом она вернулась в отделение.
До конца смены она работала не покладая рук; потом надела пальто, вышла из госпиталя и направилась к станции. Проходя мимо разрушенного дома, она увидела на руинах надписи. Какой-то неустрашимый патриот написал: «Можно сокрушить наши стены, но не наши сердца». А рядом еще кто-то насмешливо процитировал лозунг Гитлера на выборах в тридцать третьем году: «Дайте мне четыре года – и вы не узнаете Германии!»
Она взяла билет до станции «Зоо».
В поезде она чувствовала себя отщепенкой: все остальные пассажиры были законопослушными немцами, а она везла в сумке секретные документы, чтобы предательски послать их в Москву. Не нравилось ей это чувство. Никто на нее не смотрел, но от этого ей лишь казалось, что все намеренно избегают ее взгляда. Она не могла дождаться, когда наконец отдаст конверт Фриде.
Станция «Зоо» была на краю Тиргартена. Деревья казались карликовыми рядом с огромной зенитной башней. Этот бетонный бункер, один из трех в Берлине, возвышался на добрую сотню футов. По углам крыши располагались четыре гигантских 128-миллиметровых противовоздушных зенитных орудия весом в 25 тонн каждое. Грубый бетон выкрасили в зеленый цвет, питая ложные надежды, что тогда это чудовище в парке будет меньше раздражать взгляд.
Как ни уродлива была эта башня, а берлинцы ее любили. Когда падали бомбы, ее грохот их успокаивал: кто-то ведет ответный огонь.
Все еще в состоянии крайнего волнения, Карла дошла от станции до дома Фриды. Было около трех, и родителей Франков скорее всего нет дома: Людди, должно быть, на заводе, а Моника навещает кого-нибудь из подруг, а может, и маму Карлы. На подъездной дорожке стоял мотоцикл Вернера.
Дверь открыл слуга.
– Госпожа Фрида ушла, но ненадолго, – сказал он. – Она пошла в «Кадеве»[11] купить перчатки, а господин Вернер – в постели, у него сильная простуда.
– Я подожду Фриду, как обычно, в ее комнате.
Карла сняла пальто и поднялась наверх, с сумкой через плечо. В комнате Фриды она сбросила туфли и легла на кровать – читать план операции «Цитадель». Она чувствовала себя, как до предела заведенные часы, но надеялась, что ей станет лучше, как только она отдаст кому-нибудь украденный документ.
Из соседней комнаты донеслись рыдания.
Она удивилась. Это была комната Вернера. Карла с трудом могла себе представить этого манерного плейбоя в слезах.
Но это определенно плакал мужчина. Видимо, пытался справиться со своим горем – и не мог.
Против собственной воли Карла почувствовала к нему жалость. Должно быть, сказала она себе, какая-нибудь стерва его бросила, а возможно, у нее были на то серьезные причины. Но Карла не могла не сочувствовать, так как слышала, что горе – настоящее.
Она встала с кровати, убрала план назад в сумку и вышла из комнаты.
Она послушала у двери Вернера. Здесь было слышно еще лучше. Она была слишком мягкосердечна, чтобы не обращать внимания. Она открыла дверь и вошла.
Вернер сидел на краю кровати, обхватив голову руками. Услышав, что дверь открылась, он испуганно поднял голову. Его лицо покраснело и было мокрым от слез. Галстук не затянут, воротник расстегнут. Он смотрел на Карлу с болью во взгляде. Он был в смятении, опустошен и слишком несчастен, чтобы беспокоиться, кому станет об этом известно.
Карла не могла делать вид, что у нее нет сердца.
– Что с тобой? – сказала она.
– Я не могу больше этим заниматься! – сказал он.
Она закрыла за собой дверь.
– Что случилось?
– Лили Маркграф отрубили голову… и я должен был смотреть.
Карла замерла, глядя на него с раскрытым ртом.
– Что ты такое говоришь?!
– Ей было двадцать два года… – Он вынул из кармана платок и вытер лицо. – Ты и так уже в опасности, а если я тебе расскажу, будет намного хуже.
У нее возникло множество ошеломляющих предположений.
– Я, наверное, и сама догадаюсь, но лучше расскажи мне, – сказала она.
Он кивнул.
– Ты все равно скоро поняла бы сама… Лили помогала Генриху передавать сообщения в Москву. Дело идет гораздо быстрее, если группы цифр тебе диктуют. А чем быстрее ты передашь, тем меньше вероятность, что поймают. Но у Лили несколько дней жила двоюродная сестра – и нашла ее кодовую книжку. Нацистская тварь.
Его слова подтвердили ее догадку.
– Ты знаешь о шпионской организации?
Он взглянул на нее, насмешливо улыбаясь.
– Я ею руковожу.
– О господи!
– Потому-то мне и пришлось отойти от дела об убитых детях. Мне приказали из Москвы. И были правы. Если бы я потерял работу в Военном министерстве, у меня бы не было доступа ни к секретным материалам, ни к другим людям, которые могли бы снабжать меня сведениями.
Карлу не держали ноги. Она присела рядом с ним на краешек кровати.
– Почему ты мне не говорил?
– Мы работаем, помня, что под пытками заговорит любой. Если ты ничего не знаешь, то не сможешь предать остальных. Бедную Лили пытали, но она знала лишь Володю, который теперь уже в Москве, и Генриха, причем ни фамилии Генриха, да и ничего больше она о нем не знала.