Черчилль называл Эттли скромным человеком, который мог бы гордиться многими своими достоинствами. Острый ум Эттли был не столь жесток, а потому более эффективен; во всяком случае, по мнению Ллойда.
Двое избирателей упомянули действующего в настоящий момент члена парламента от Хокстона, либерала, и сказали, что будут голосовать за него, потому что он помог им решить одну проблему. К членам парламента часто обращался кто-нибудь из избирателей, считающий, что с ним обошлись несправедливо – правительство, или работодатель, или соседи. Такие дела отнимали много времени, но приносили голоса.
В целом Ллойд не мог определить, куда склоняется общественное мнение.
И лишь один избиратель упомянул о Дейзи. К двери он подошел с полным ртом еды.
– Добрый вечер, господин Перкинсон, – сказал Ллойд. – Насколько мне известно, вы хотели меня о чем-то спросить.
– Ваша невеста была в партии фашистов, – сказал Перкинсон, пережевывая.
Ллойд догадался, что он читал злобную статейку про Ллойда и Дейзи, озаглавленную «Социалист и виконтесса».
Ллойд кивнул.
– Фашизм ненадолго обманул ее, как и многих других.
– Как может социалист жениться на фашистке?
Ллойд оглянулся, нашел глазами Дейзи и поманил.
– Вот господин Перкинсон спрашивает меня о моей невесте, которая когда-то была в партии фашистов.
– Рада с вами познакомиться, господин Перкинсон, – Дейзи пожала ему руку. – Я вполне понимаю ваше беспокойство. Мой первый муж в тридцатые годы был фашистом, и я его поддерживала.
Перкинсон кивнул. Очевидно, он считал, что взгляды жены должен формировать муж.
– Как это было глупо с нашей стороны! – продолжала Дейзи. – Но когда началась война, мой первый муж пошел в ВВС Великобритании и сражался с нацистами так же смело, как остальные.
– Неужели?
– В прошлом году, когда он летел на своем «Тайфуне» над Францией, обстреливая немецкий поезд с войсками, его самолет был сбит, и он погиб. Так что я вдова погибшего на войне.
Перкинсон проглотил свою еду.
– Мне, конечно, очень жаль это слышать.
Но Дейзи еще не закончила.
– А я всю войну жила в Лондоне. В течение всех бомбардировок я на машине «скорой помощи» отвозила раненых в больницы.
– Я уверен, это было очень мужественно с вашей стороны.
– Ну, я надеюсь, вы признаете, что и мой покойный муж и я – оба заплатили свой долг.
– Я об этом не знал, – угрюмо сказал Перкинсон.
– Ну, не будем больше отнимать у вас время, – сказал Ллойд. – Спасибо, что объяснили мне вашу точку зрения. Хорошего вечера.
Они пошли дальше, и Дейзи сказала:
– Не думаю, что у нас получилось перетянуть его на свою сторону.
– Это никогда не получается, – ответил Ллойд. – Но теперь он увидел эту историю с обеих сторон, и, может, когда сегодня вечером в пабе начнут нас обсуждать, он хотя бы не будет громогласно выступать по этому поводу.
– Ну-ну.
Ллойд почувствовал, что ободрить Дейзи у него не получилось.
Они рано закончили обход избирателей, так как сегодня вечером на радио Би-би-си должна была выйти в эфир первая передача, посвященная выборам, и все партийные работники собирались ее слушать. Честь вести первую передачу была оказана Черчиллю.
Когда они сели в автобус, Дейзи сказала:
– Я так волнуюсь… Я стану тебе помехой на выборах.
– Не бывает идеальных кандидатов, – сказал Ллойд. – Имеет значение лишь, как ты справляешься со своими проблемами.
– Я не хочу быть твоим уязвимым местом. Может быть, я должна уйти с твоего пути.
– Напротив, я хочу, чтобы все знали все о тебе с самого начала. Если ты окажешься помехой – я уйду из политики.
– Нет-нет! Мне было бы невыносимо думать, что из-за меня ты отказался от своей мечты.
– До этого не дойдет, – сказал он, но снова заметил, что ему не удалось ее успокоить.
Когда они вернулись на Натли-стрит, семья Леквиз сидела на кухне вокруг радиоприемника.
Дейзи взяла Ллойда за руку.
– Я столько раз приезжала сюда, пока тебя не было, – сказала она. – Мы слушали свинг и говорили о тебе.
Ллойд представил себе это и почувствовал себя очень счастливым.
Заговорил Черчилль. Знакомый скрежещущий голос волновал, как прежде. Пять суровых лет этот голос давал людям силу, надежду и мужество. Ллойду показалось, что все безнадежно: даже ему захотелось отдать свой голос этому человеку.
– Друзья мои, – сказал премьер-министр. – Я должен сказать вам, что политика социалистов несовместима с британской идеей свободы.
Ну, это была обычная грубая манера. Все новые идеи клеймились как завезенные из других стран. Но что Черчилль предложит людям? У лейбористов был план, а вот что предложат консерваторы?
– Социализм неразрывно сплетен с тоталитаризмом, – сказал Черчилль.
Этель, мать Ллойда, сказала:
– Уж не заявит ли он, что мы такие же, как нацисты?
– Думаю, что может, – сказал Берни. – Он скажет, что мы разбили внешнего врага, а теперь должны справиться с врагом, находящимся среди нас. Обычная тактика консерваторов.
– Люди ему не поверят, – сказала Этель.
– Тише! – сказал Ллойд.
– Социалистическое государство, – говорил Черчилль, – устроенное с тщательной проработкой всех деталей и аспектов, не допустит противодействия.
– Это возмутительно, – сказала Этель.
– Но я пойду еще дальше, – сказал Черчилль. – Я заявляю вам, совершенно чистосердечно, что никакая социалистическая система не может быть установлена без политической полиции.
– Политической полиции? – возмущенно воскликнула Этель. – Где он набрался этой чуши?
– Ну, в общем-то, это хорошо, – сказал Берни. – Он не смог найти ничего, достойного критики, в нашем манифесте, и нападает, говоря о том, чего мы на самом деле не предлагали. Чертов лжец.
– Да слушайте же! – крикнул Ллойд.
– Им придется скатиться к какой-нибудь форме гестапо, – сказал Черчилль.
Все вдруг вскочили на ноги с возмущенными криками. Премьер-министра больше не было слышно.
– Подлец! – кричал Берни, грозя кулаком радиоприемнику Маркони. – Подлец, подлец!
Когда они успокоились, Этель спросила:
– Это что же, такой и будет их кампания? Просто лгать о нас?
– Такой и будет, – сказал Берни.
– А люди им поверят? – спросил Ллойд.
На юге штата Нью-Мексико, недалеко от Эль-Пасо, находится пустыня Хорнада дель Муэрто, «Путь Мертвых». Весь день безжалостное солнце льет жар на колючие мескитовые деревья и растения юкка с листьями, похожими на мечи. Населяют пустыню скорпионы, гремучие змеи, огненные муравьи и пауки тарантулы. Здесь участники «Манхэттенского проекта» проводили испытания самого мощного оружия, какое только изобретала человеческая раса.
Вместе с учеными за испытаниями – с расстояния в десять тысяч ярдов[15] – наблюдал и Грег Пешков. У него было две надежды: во-первых, что бомба взорвется, и, во-вторых, что десять тысяч ярдов – это достаточно далеко.
Отсчет начался в пять часов девять минут утра, в понедельник 16 июля. Был рассвет, и на востоке по небу пролегали золотые полосы.
Кодовое название испытаний было «Тринити»[16]. Когда Грег спросил почему – главный ученый, остроухий нью-йоркский еврей Дж. Роберт Оппенгеймер, процитировал строку из стихотворения Джона Донна: «Бог Триединый, сердце мне разбей!»
Грег в жизни не встречал человека умнее, чем Оппи. Гениальнейший физик своего поколения, к тому же он говорил на шести языках. Он прочитал «Капитал» Маркса в оригинале, на немецком. Ради удовольствия он выучил санскрит. Он вызывал у Грега симпатию и восхищение. Большинство физиков были чудаковатыми, но Оппи, как и сам Грег, представлял собой исключение: высокий, красивый, обаятельный и совершенно неотразимый для женщин.
В середине пустыни Оппи дал распоряжение армейскому инженерному корпусу построить стофутовую башню из стальных стоек с бетонным основанием. Наверху находилась дубовая платформа. В субботу на эту платформу на лебедках подняли бомбу.
Ученые никогда не произносили слово «бомба». Они называли ее «устройством». В ее сердцевине был шар из плутония – металла, который в природе не существовал, но был получен как побочный продукт «Чикагской поленницы». Шар весил десять фунтов и состоял из всего плутония мира. Кто-то подсчитал, что его стоимость – миллиард долларов.
Тридцать два детонатора на поверхности шара должны были сработать одновременно, создавая такое большое внутреннее давление, что плотность плутония возрастала и должна была дойти до критической.
Что произойдет дальше – точно никто не знал.
Ученые заключали пари, делали ставки – по доллару за билет, – какова будет мощность взрыва в тротиловом эквиваленте. Эдвард Теллер поставил на сорок пять тысяч тонн. Оппи – на триста тонн. Официальный прогноз был на двадцать тысяч тонн. А прошлым вечером Энрико Ферми предложил еще дополнительную ставку: снесет ли взрыв с лица земли весь штат Нью-Мексико. Генерал Гровс ничего смешного в этом не нашел.
Ученые уже провели довольно серьезную дискуссию, обсуждая, не произойдет ли от этого взрыва возгорание атмосферы всей Земли, а также разрушение планеты, но пришли к выводу, что не произойдет. Если же они были не правы – Грег лишь надеялся, что это будет быстро.
Изначально испытание было намечено на четвертое июля. Однако каждый раз, когда тестировали компонент, испытание оканчивалось неудачей; поэтому великий день откладывался уже несколько раз. Еще в субботу в Лос-Аламос при испытании макета, названного «Китайской копией», не произошло возгорания. Норман Рэмси, считая, что бомба не взорвется, поставил на зеро.
Сегодняшнее испытание было назначено на два часа ночи, но в это время была буря – в пустыне! На голову наблюдающих ученых обрушился бы радиоактивный ливень, так что взрыв отложили.
Буря улеглась на рассвете.