– Крестный отец.
– Да прекрати! – в ее голосе зазвучало презрение.
– Почему ты так решила?
– Хоть он и черный, но похож на тебя. У него тоже постоянно развязаны шнурки и не заправлена рубашка, как у тебя. А когда он охмурял ту белокурую девочку, она слушала его, раскрыв рот. Конечно, он твой!
Грег сдался. Он вздохнул и сказал:
– Я собирался сказать тебе.
– Когда?
– Я ждал подходящего момента.
– Подходящий момент должен был настать прежде, чем ты сделал предложение.
– Прости, – сказал он. Он был смущен, но настоящего раскаяния не чувствовал, считая, что она делает из мухи слона.
Официантка принесла меню, и они стали выбирать блюда.
– Спагетти болоньез – то, что надо! – сказал Грег.
– А я буду салат.
Им принесли мартини. Грег поднял свой бокал и сказал:
– За умение прощать в браке!
Нелли не притронулась к бокалу.
– Я не смогу выйти за тебя замуж, – сказала она.
– Милая, ну ладно тебе, не перегибай палку. Я же извинился.
Она покачала головой.
– Ты правда не понимаешь?
– Чего я не понимаю?
– Эта женщина, которая сидела с тобой на скамейке в парке, – она же тебя любит!
– Любит? – Еще вчера Грег стал бы это отрицать, но после сегодняшнего разговора он был уже не так уверен.
– Конечно. Почему она так и не вышла замуж? Она достаточно красива. Если бы она действительно захотела, то уже нашла бы человека, готового воспитывать приемного сына. Но она любит тебя, прохвоста.
– Я в этом не уверен.
– И мальчик тебя обожает.
– Как любимого дядюшку.
– Вот только ты не дядюшка. – Она толкнула ему через стол свой бокал. – Сам пей мой мартини.
– Милая, ну пожалуйста, успокойся.
– Я ухожу, – сказала она, вставая.
Грег не привык, чтобы его бросали. И он обнаружил, что это неприятно. Неужели он теряет свое обаяние?
– Но я хочу на тебе жениться! – сказал он. И сам понял, как жалко это прозвучало.
– Ты не можешь на мне жениться, Грег, – сказала она. Она стянула с пальца алмазное кольцо и положила на красную клетчатую скатерть. – У тебя уже есть семья.
И она вышла из ресторана.
Мировой кризис достиг критической точки в июне, и Карла с семьей оказались как раз в центре событий.
План Маршалла был утвержден президентом Трумэном, и в Европу начали отправлять первые партии товаров – к ярости Кремля.
В пятницу 18 июня западные союзники предупредили немцев, что в восемь часов вечера будет сделано важное заявление. Семья Карлы собралась в кухне вокруг радиоприемника, включила «Радио Франкфурта» и взволнованно ждала. Вот уже три года как закончилась война, но они до сих пор не знали, что готовило им будущее: капитализм или коммунизм, объединение или разделение, свободу или рабство, процветание или нищету.
Вернер сидел рядом с Карлой, держа на коленях Валли, которому было уже два с половиной года. Год назад они без лишнего шума поженились. Карла снова работала медсестрой, к тому же она была депутатом городского совета от партии социал-демократов. Как и муж Фриды Генрих.
В Восточной Германии русские запретили социал-демократическую партию, но Берлин был в советском секторе оазисом, где управлял совет из представителей четырех союзных держав, называемый Комендатурой, который не утвердил этот запрет. В результате социал-демократы победили, а коммунисты заняли жалкое третье место, пропустив вперед консервативную христианско-демократическую партию. Русские были возмущены и делали все возможное, чтобы создать препятствия избранным депутатам. Карлу это приводило в отчаяние, но она не расставалась с надеждой на независимость от Советов.
Вернеру удалось начать свой маленький бизнес. Он обшарил руины отцовской фабрики и набрал небольшой запас электроматериалов и радиодеталей. Немцы не могли себе позволить покупать новые радиоприемники, но всем хотелось починить старые. Вернер нашел нескольких инженеров, работавших раньше на фабрике, и усадил за работу – чинить испорченные приемники. А сам стал управляющим и продавцом, ходил от дома к дому, от квартиры к квартире, обивал пороги, находил покупателей.
Мод, тоже сидевшая в тот вечер за кухонным столом, работала у американцев переводчиком. Она была одной из лучших и часто переводила на собраниях в Комендатуре.
Брат Карлы Эрик носил полицейскую форму. Вступив в коммунистическую партию – к огорчению всей семьи, – он получил работу полицейского в новых войсках Восточной Германии, созданных русскими оккупантами. Эрик говорил, что западные союзники пытаются расколоть Германию надвое. «Вы, социал-демократы – сепаратисты», – говорил он, цитируя точку зрения коммунистов, как прежде бездумно повторял слова нацистской пропаганды.
– Западные союзники не занимались никаким разделением, – возражала Карла. – Они открыли границы между своими зонами. Почему бы Советам не сделать то же самое? Тогда мы бы снова стали одной страной. – Но он, казалось, не слышал ее.
Ребекке было уже почти восемнадцать лет. Карла с Вернером официально ее удочерили. Она заканчивала школу и собиралась идти учиться на медсестру.
Карла снова была беременна, хотя Вернеру об этом пока не говорила. Она волновалась. У него были приемная дочь и сын, но теперь будет и собственный ребенок. Она знала, что он придет в восторг, когда она ему скажет. Но она решила подождать, чтобы быть до конца уверенной.
Но как же ей нужно было знать, в какой стране будут жить ее дети!
По радио выступал американский офицер по имени Роберт Локнер. Он вырос в Германии и говорил по-немецки без усилий. Начиная с семи часов утра в понедельник, сказал он, Западная Германия переходит на новую валюту, немецкую марку.
Карла не удивилась. Рейхсмарки с каждым днем обесценивались все больше. Большинство людей получали зарплату – если у них вообще была работа – в рейхсмарках, и можно было ими оплачивать траты первой необходимости – такие, как продовольственный паек и проезд, но все предпочитали работать за продукты или сигареты. Вернер своим работникам платил рейхсмарками, но выполнение срочных заказов предлагал клиентам за пять сигарет, доставку в любую точку города – за три яйца.
Карла знала от Мод, что новую валюту обсуждали в Комендатуре. Русские требовали печатные формы, чтобы иметь возможность печатать деньги. Но они уже обесценили прежнюю валюту, напечатав слишком много, и не было смысла вводить новую валюту, если с ней повторится то же самое. В результате Запад отказался, и Советы надулись.
Теперь Запад решил действовать, не ожидая сотрудничества Советов. Карла была довольна, так как с новой валютой Германии должно было стать легче, но она со страхом ждала реакции русских.
Живущие в Западной Германии могли обменивать шестьдесят старых рейхсмарок на три немецкие марки и девяносто новых пфеннигов, сказал Локнер.
Потом он сказал, что в Берлине это происходить не будет, во всяком случае поначалу – и по кухне пронесся общий стон.
Карла, ложась спать, все думала, что будут делать Советы. Она лежала рядом с Вернером, прислушиваясь краем уха, не заплачет ли в другой комнате Валли. Советские оккупанты в последние месяцы становились все более недовольными. Из американской зоны советской тайной полицией был похищен и содержался в заключении журналист Дитер Фрид. Сначала Советы заявляли, что им об этом совершенно ничего не известно, а потом сказали, что арестовали его за шпионаж. Троих студентов исключили из университета за критику русских в журнале. И что хуже всего, советский самолет-истребитель, пролетая рядом со снижающимся пассажирским самолетом «Британо-Европейских авиалиний», задел его крыло, вызвав крушение обоих самолетов, в результате чего погибли команда пассажирского самолета, десять пассажиров и советский пилот. Когда русские злились, всегда страдал и кто-то другой.
На следующее утро Советы объявили, что ввозить немецкие марки в Восточную Германию – преступление. Это относилось и к Берлину, было сказано в постановлении, как к «части советской зоны». Американцы немедленно осудили эту фразу, заявив, что Берлин – интернациональный город, но напряженность росла, и беспокойство Карлы не проходило.
В понедельник Западная Германия ввела новую валюту.
Во вторник у дома Карлы появился курьер Красной Армии и вызвал ее в муниципалитет.
Ее уже так вызывали, но все равно, когда она вышла из дома, ей стало страшно. Ничто не мешало русским ее арестовать. Коммунисты точно так же злоупотребляли властью, как и нацисты. Они даже стали использовать старые концентрационные лагеря.
Знаменитая Красная ратуша была разрушена бомбами, и городские власти располагались в новом здании на Парокельштрассе. Оба здания находились в районе Митте, где жила Карла, – теперь это была советская зона.
Явившись туда, Карла увидела исполняющую обязанности мэра Луизу Шредер и других, тоже вызванных на собрание, которое проводил офицер связи майор Очкин. Он проинформировал их, что валюта Восточной Германии будет изменена и в будущем в советской зоне будет иметь хождение только остмарка.
Исполняющая обязанности мэра немедленно увидела уязвимое место.
– Вы хотите сказать, что это положение будет действовать на всей территории Берлина?
– Да.
Фрау Шредер запугать было нелегко.
– По действующему в городе законодательству, советские оккупационные власти не могут вводить это положение для других секторов, – твердо сказала она. – Необходимо обсудить это с представителями других союзных государств.
– Они возражать не станут, – и он вручил ей листок бумаги. – Это декрет маршала Соколовского. Представьте его завтра городскому совету.
Вечером Карла, ложась с Вернером в постель, сказала:
– Видишь, какая у русских тактика. Если городской совет примет декрет, демократически настроенным западным союзникам будет трудно опротестовать его.
– Но совет его не примет. Коммунисты в меньшинстве, а больше никто за остмарку голосовать не будет.