В заднюю дверь постучали, и вошел их сосед Шон Долан – он был одет так, как одевался всегда, когда шел в церковь.
– После службы я к вам присоединюсь, – сказал он Берни. – Где мы встретимся?
– На Гардинерз-корнер, и не позднее двух, – сказал Берни. – Мы надеемся, придет достаточно народу, чтобы остановить там фашистов.
– Портовые рабочие будут все до единого, – сказал Шон восторженно.
– А почему? – спросила Милли. – Разве фашисты вас ненавидят? Ведь нет?
– Милая девочка, вы слишком молоды, чтобы это помнить, но евреи нас всегда поддерживали, – пояснил Шон. – Во время портовой забастовки тысяча девятьсот двенадцатого года, когда мне было всего девять лет, наш отец не мог нас прокормить, и нас с братом взяла к себе миссис Исаакс, жена пекаря с Нью-роуд, да благословит ее господь за большое, доброе сердце. Тогда сотни ребятишек портовых рабочих оказались в еврейских семьях. И так же было в тысяча девятьсот двадцать шестом. И мы не позволим этой фашистской мрази появиться на наших улицах, – извините за выражение, миссис Леквиз.
Ллойд приободрился. В Ист-Энде были тысячи докеров. Если все придут, это значительно пополнит их ряды.
Снаружи раздался мужской голос, усиленный рупором.
– Не пустим Мосли в Степни! – сказал он. – Собираемся в два часа дня на Гардинерз-корнер!
Ллойд допил чай и встал. Сегодня ему отводилась роль наблюдателя, надо было узнавать, где находятся фашисты, и сообщать о происходящем Берни, в Еврейский народный совет. Его карманы были набиты большими коричневыми пенни, чтобы звонить из телефона-автомата.
– Я, пожалуй, пойду, – сказал он. – Фашисты наверняка уже собираются.
Мама встала и пошла за ним к двери.
– Смотри не ввязывайся в драку, – сказала она. – Помнишь, чем это кончилось в Берлине?
– Я буду осторожен, – пообещал Ллойд.
– Если тебе выбьют зубы, – попыталась пошутить мама, – ты перестанешь нравиться своей богатой американке.
– Я ей и так не нравлюсь.
– Не верю. Какая девушка перед тобой устоит?
– Мам, ну ничего со мной не случится, – сказал Ллойд. – Ну правда.
– Ладно, надо радоваться хотя бы тому, что ты не едешь в эту проклятую Испанию.
– Сегодня точно не еду. – Ллойд поцеловал маму и вышел.
Было ясное осеннее утро, солнце было не по сезону жарким. Посередине Натли-стрит несколько человек возвели платформу-времянку, и один говорил в рупор:
– Жители Ист-Энда! Мы не обязаны стоять и молчать, когда нас оскорбляет толпа наглых антисемитов! – Ллойд узнал в выступающем местного активиста Национального движения безработных. Из-за Депрессии тысячи еврейских портных оказались без работы. Каждый день они ходили на Сеттл-стрит отмечаться на бирже труда.
Не прошел Ллойд и десяти метров, как его догнал Берни и вручил ему бумажный пакет со стеклянными шариками, какими любят играть дети.
– Я много бывал на демонстрациях, – сказал он. – Если на толпу набросится конная полиция, бросай шарики под копыта лошадям.
Ллойд улыбнулся. Отчим был миротворцем, но при этом не был размазней.
Однако он сомневался, брать ли шарики. Он мало имел дело с лошадьми, но они казались ему терпеливыми, неопасными животными, и ему не хотелось, чтобы они падали на землю.
Берни правильно понял выражение его лица и сказал:
– Лучше пусть свалится лошадь-другая, чем они затопчут моего мальчика.
Ллойд положил пакет с шариками в карман, подумав при этом, что это еще не обязывает его ими воспользоваться.
Его радовало, что на улицах уже полно народу. Заметны были и другие обнадеживающие признаки. Везде, куда ни глянь, – написанный мелом по-английски и по-испански лозунг «Они не пройдут!». Повсюду коммунисты раздавали листовки. На многих подоконниках он увидел красные флаги. Группа мужчин с медалями Великой войны несли транспарант, на котором было написано: «Еврейская ассоциация отставных военных». Фашисты ненавидели, когда им напоминали, сколько евреев сражалось за Великобританию. Пять еврейских солдат получили Крест Виктории, высшую государственную награду за доблесть.
Ллойд начал думать, что, возможно, в конце концов у них и получится остановить это шествие.
Гардинерз-корнер представлял собой широкий перекресток пяти улиц, названный так по названию шотландского магазина одежды, «Гардинер и К°», занимавшего угловое здание с отличительной особенностью – часовой башней. Дойдя до места встречи, Ллойд понял, что неприятности ожидаются. Он увидел несколько медпунктов и сотни волонтеров в форме Ассоциации медицинской помощи святого Иоанна. Во всех переулках стояли машины «скорой помощи». Ллойд надеялся, что получится обойтись без драки, – но лучше пойти на этот риск, думал он, чем позволить фашистам без помех проводить свое шествие.
Он прошелся вокруг, чтобы осмотреться, и подошел к Тауэру с северо-запада, чтобы не догадались, что он житель Ист-Энда. Подходя, еще издали он услышал звуки духовых инструментов.
Тауэр, дворец, стоящий на берегу реки, восемь веков символизировал власть и угнетение. Вокруг него тянулась длинная стена из старого светлого камня, словно краску смыло веками лондонских дождей. С наружной стороны стены шел парк с названием «Тауэр-гарденз». Именно здесь договорились встретиться фашисты. Ллойд прикинул, что их там уже, должно быть, около двух тысяч, их колонна тянулась на запад, в финансовый район. То и дело они затягивали речевку:
Раз, два, три, четыре, пять,
Всех жидов пора прогнать!
Жидов! Жидов!
Всех жидов пора прогнать!
Они несли флаги Великобритании. И почему это, подумал Ллойд, когда кто-то стремится разрушить все лучшее в стране, они сразу же начинают размахивать ее флагом?
У них был внушительный вид военных – с широкими черными кожаными поясами и черными рубашками, и они выстроились на траве в ровные колонны. Их офицеры были в щегольской форме: черный китель военного кроя, серые брюки для верховой езды, черная кепка с сияющим козырьком и черно-белая нарукавная повязка. Несколько мотоциклистов в форме демонстративно разъезжали вокруг и, обмениваясь фашистским приветствием, передавали распоряжения. Прибывали все новые участники шествия, некоторые в бронированных фургонах с проволочной сеткой на окнах.
Это была не политическая партия. Это была армия.
Целью всей этой показухи было создать ложное впечатление власти. Они хотели выглядеть так, словно имели право закрывать собрания и опустошать здания, врываться в дома и учреждения и арестовывать людей, бросать их в тюрьмы и лагеря, избивать, допрашивать и мучить их, как коричневорубашечники в Германии, при нацистском режиме, которым так восхищался Мосли и владелец «Дэйли мэйл», лорд Ротермер.
Они пойдут наводить ужас на жителей Ист-Энда, людей, чьи отцы и деды бежали от преследований и погромов – из Ирландии, Польши, России.
Выйдет ли народ Ист-Энда на улицы, чтобы их остановить? Если нет, если сегодняшнее шествие пройдет как задумано – на что могут решиться фашисты завтра?
Он пошел по периметру парка – делая вид, что он один из сотни праздных зрителей. Боковые улицы расходились, словно спицы от оси. На одной из них он заметил знакомый черно-кремовый «роллс-ройс». Автомобиль остановился, шофер открыл дверцу, и, к ужасу и отчаянию Ллойда, из машины вышла Дейзи Пешкова.
У него не было сомнений в том, зачем она приехала. На ней была прекрасно пошитая женская форма с длинной серой юбкой вместо брюк, из-под черной шапочки выпущены светлые волосы. Как ни ненавидел Ллойд эту форму, но он не мог не признать, что Дейзи выглядит в ней непреодолимо привлекательно.
Он остановился, глядя на нее. Удивляться было нечему: Дейзи ведь говорила ему, что ей нравится Малыш Фицгерберт, и его политические взгляды определенно ей не мешали. Но, увидев, что она открыто поддерживает фашистов, когда они выступают против лондонцев еврейской национальности, он окончательно убедился в том, насколько далека она от всего, что имело какое-то значение в его жизни.
Ему следовало просто повернуться и уйти, но он не мог. Она торопливо пошла по тротуару, но он преградил ей путь.
– Какого черта вам здесь нужно? – грубо спросил он.
– Я могу задать вам тот же вопрос, мистер Уильямс, – спокойно сказала она. – Не думаю, чтобы вы собирались участвовать в нашем шествии.
– Вы что, не понимаете, что это за люди? Они прерывают мирные политические собрания, они запугивают журналистов, они бросают в тюрьму своих политических противников. Вы же американка, как вы можете быть против демократии?
– Не всегда демократия оказывается самой подходящей политической системой. Не для любой страны и не в любое время.
Ллойд догадался, что она повторяет слова пропаганды Мосли.
– Но эти люди истязают и убивают всех, кто с ними не согласен! – сказал он и подумал о Йорге. – Я видел это сам, в Берлине. Я попал в один из их лагерей, ненадолго. Меня заставили смотреть, как обнаженного человека загрызли насмерть голодные собаки. Вот чем занимаются ваши друзья-фашисты.
Ее это не тронуло.
– А кого именно фашисты убили в последнее время, здесь, в Англии?
– Британские фашисты еще не получили власти. Но ваш Мосли восхищается Гитлером. И если только у них появится возможность, они будут делать ровно то же, что и нацисты.
– Вы хотите сказать, они покончат с безработицей и вернут людям гордость и надежду?
Его влекло к ней с такой силой, что у него сердце разрывалось, когда он слышал, как она повторяет всю эту чушь.
– Вы же знаете, как фашисты поступили с семьей вашей подруги Евы.
– А Ева вышла замуж, вы знаете? – сказала Дейзи нарочито оживленным тоном человека, пытающегося перевести светскую беседу в более удобное русло. – За этого милого Джимми Мюррея. Теперь она английская замужняя дама.
– А ее родители?
Дейзи отвела взгляд.
– Я их не знаю.
– Но вы знаете, как с ними поступили нацисты! – Ева все рассказала Ллойду на балу в Тринити. – Ее отцу запрещено заниматься врачебной деятельностью, и он работает помощником аптекаря. Он не имеет права войти в парк, в библиотеку. В его родной деревне имя его отца сбито с памятника погибшим в войне! – Ллойд заметил, что почти кричит. – Как вы можете стоять бок о бок с людьми, которые творят такое? – гораздо тише сказал он.