Был ранний октябрьский вечер.
Как он и ожидал, его посадили в идущий в Барселону товарняк, битком набитый военнопленными мятежниками. Ехать было сто миль с небольшим, но путь занял у них три дня. В Барселоне им с Ленни пришлось расстаться, и они потеряли связь. Его подвез грузовик, шедший на север. Сойдя с грузовика, он шел пешком, ехал на попутных машинах или в железнодорожных вагонах, полных угля, щебня или – один раз ему повезло – ящиков вина. Перейти границу во Францию ему удалось ночью. Он спал под открытым небом, просил еду, брался за любую работу, получая жалкие гроши, и две счастливых недели зарабатывал себе на паром через Ла-Манш, собирая виноград на виноградниках Бордо. И вот – он дома.
Он вдохнул сырой, пахнущий дымом воздух Олдгейта, словно это были духи. Он остановился у садовой калитки и взглянул на домик с террасой, в котором он родился двадцать два с лишним года назад. В залитых дождем окнах горел свет: кто-то был дома. Ллойд подошел к парадной двери. У него остался собственный ключ: он хранил его вместе с паспортом. Он открыл дверь и вошел.
Вещмешок он бросил в прихожей, возле вешалки для шляп.
– Кто там? – услышал он из кухни. Это был голос его отчима Берни.
Ллойд вдруг обнаружил, что не может говорить.
Берни вышел в прихожую.
– Кто… – начал он. Потом узнал Ллойда. – Боже мой! – сказал он. – Это ты!
– Здравствуй, пап, – сказал Ллойд.
– Мальчик мой, – сказал Берни. Он обнял Ллойда. – Живой. – И Ллойд почувствовал, как он затрясся от рыданий.
Минуту спустя Берни вытер глаза рукавом свитера и подошел к лестнице на второй этаж.
– Эт! – позвал он.
– Что?
– К тебе пришли.
– Минуточку.
Через несколько секунд она появилась на лестнице, в голубом платье, хорошенькая, как всегда. На середине лестницы она разглядела его лицо и побледнела.
– О боже, – сказала она по-валлийски. – Это же Ллойд!
Оставшиеся ступеньки она преодолела в одно мгновение и бросилась ему на шею.
– Ты жив! – сказала она.
– Я же написал вам из Барселоны…
– Мы не получали этого письма.
– Так значит, вы не знаете.
– Чего?
– Дейв Уильямс погиб.
– О нет!
– Убит в битве за Бельчите. – Правду о том, как умер Дейв, Ллойд решил не рассказывать.
– А Ленни Гриффитс?
– Я не знаю. Я потерял с ним связь. Надеялся вот, что он добрался домой раньше меня…
– Нет, от него не было ни слова.
Берни спросил:
– Ну, как там было?
– Фашисты побеждают. И в этом вина в основном коммунистов, которых больше интересует война с другими левыми партиями.
– Не может быть! – поразился Берни.
– Это так. Главное, что я узнал в Испании, – что мы должны сражаться с коммунистами точно так же, как с фашистами. И те и другие – зло.
Мама горько усмехнулась.
– Подумать только.
Ллойд догадался, что она это поняла давным-давно.
– Ну, хватит о политике, – сказал он. – Как ты, мам?
– Да я – как обычно. Ты на себя посмотри – какой худой стал!
– С едой в Испании было не очень.
– Пойду-ка я приготовлю тебе что-нибудь.
– Не горит. Я голодал двенадцать месяцев, могу потерпеть еще несколько минут. Знаешь, что сначала лучше?
– Что? Все, что угодно!
– Чашечку чая, пожалуйста.
Глава пятая1939 год
Ведя наблюдение за советским посольством в Берлине, Томас Маке увидел выходящего Володю Пешкова.
Шесть лет назад прусская тайная полиция была преобразована в новую, более эффективную организацию – гестапо. Но комиссар Маке по-прежнему возглавлял отдел, занимавшийся выявлением шпионов и вредителей в Берлине. Самыми опасными из них, несомненно, были те, кто получал задания в доме № 63–65 по улице Унтер-ден-Линден. Поэтому Маке со своими подчиненными брал на заметку всех, кто входил в это здание и выходил из него.
Посольство представляло собой крепость из белого камня, выполненную в стиле ар-деко, слепящую глаза под августовским солнцем. Высокий фонарь стоял на страже у главного входа, в обе стороны отходили два крыла с рядами высоких узких окон, подобных часовым, замершим по стойке «смирно».
Маке сидел в уличном кафе напротив посольства. Самый элегантный бульвар Берлина был полон автомобилей и велосипедов; женщины в летних платьях и летних шляпках отправлялись за покупками; быстрым шагом проходили мужчины в костюмах или красивой форме. Трудно было поверить, что в Германии все еще оставались коммунисты. Как мог кто угодно быть против нацистов? Германия преобразилась. Гитлер покончил с безработицей – больше никто из европейских глав государств не смог этого сделать. Забастовки и демонстрации остались лишь в воспоминаниях об ужасном прошлом. Полиция обладала реальной властью искоренять преступность. Страна процветала: во многих семьях было радио, а скоро появятся и доступные народу автомобили и будут разъезжать по новым автобанам.
И это еще не все. Германия вновь стала сильной. Возросла ее военная мощь, Германия была хорошо вооружена. За последние два года Великая Германия включила в свой состав и Австрию, и Чехословакию, теперь она была в Европе доминирующей силой. Италия Муссолини подписала с Германией договор о дружбе, «Стальной пакт». В начале этого года мятежники Франко наконец захватили Мадрид, и новое правительство Испании поддерживало фашистов. Как мог кто бы то ни было из немцев стремиться разрушить все это и отдать страну в лапы большевиков.
В глазах Маке эти люди были подонки, отбросы, вредители, которых следовало тщательно выискивать и безжалостно уничтожать. При мысли о них его лицо исказила злобная гримаса, и он топнул ногой по тротуару, словно готовясь давить коммунистов.
И тут он увидел Пешкова.
Это был молодой человек в голубом саржевом костюме. Он нес на сгибе руки легкий плащ, словно ожидалась перемена погоды. Коротко стриженные волосы и быстрая походка выдавали военного, несмотря на гражданскую одежду, и то, как он осмотрел улицу – обманчиво безразлично, но тщательно, – свидетельствовало о том, что он имеет отношение либо к разведке Красной Армии, либо к НКВД, тайной полиции русских.
У Маке участился пульс. Конечно, в лицо он и его люди знали всех в посольстве, их паспортные фотографии лежали у Маке в папке, и сотрудники все время их просматривали. Но о Пешкове было известно немного. Он был молод – двадцать пять лет, как было записано в его документах, вспомнил Маке. Так что это, должно быть, один из младших сотрудников, мелкая сошка. Или он мог удачно притворяться мелкой сошкой.
Пешков перешел Унтер-ден-Линден и направился к месту, где сидел Маке, – к повороту на Фридрихштрассе. Когда Пешков подошел поближе, Маке заметил, что русский довольно высок, атлетического телосложения. У него был настороженный вид и пристальный взгляд.
Маке вдруг занервничал и отвернулся. Он схватил чашку с холодным кофейным осадком и стал допивать, закрывая чашкой часть лица. Не хотелось ему попасться на глаза этому голубоглазому.
Пешков свернул на Фридрихштрассе. Маке кивнул Райнхольду Вагнеру, стоящему на углу напротив, и Вагнер последовал за Пешковым. А Маке встал из-за стола и последовал за Вагнером.
Конечно, не все в разведке Красной Армии использовали тактику «плаща и кинжала». Основную массу информации они получали законным путем, в основном из немецких газет. Они вовсе не обязательно верили всему прочитанному, но замечали любой намек вроде объявления, что оружейному заводу требуется десять опытных токарей. Кроме того, русские могли свободно разъезжать по всей Германии и осматривать что пожелают – в отличие от дипломатов в Советском Союзе, которым не разрешалось выезжать из Москвы без сопровождения. Молодой человек, которого «вели» Вагнер и Маке, мог быть простым информатором, черпающим сведения из газет: все, что требовалось для такой работы, – это беглый немецкий и способность кратко пересказать содержание.
Так они дошли вслед за Пешковым до бистро брата Маке. Оно по-прежнему называлось «Роберт», но публика теперь сюда ходила другая. Не было больше богатых гомосексуалистов, еврейских дельцов с любовницами и актрисок, ни за что получающих баснословные деньги и вечно требующих розового шампанского. Теперь такие держались тише воды, ниже травы – если еще не угодили в концентрационные лагеря. Кое-кто уехал из Германии – и скатертью дорога, считал Маке, пусть даже это означало, увы, что бистро будет приносить меньше денег.
Интересно, подумал он мимоходом, что стало с прежним хозяином, Робертом фон Ульрихом? Ему вспомнилось, что вроде бы тот уехал в Англию. Может, и там открыл ресторан для извращенцев.
Пешков вошел в бар.
Через минуту-другую за ним последовал и Вагнер, а Маке наблюдал за зданием снаружи. Заведение пользовалось известностью. Пока Маке ждал, когда снова появится Пешков, он увидел, как вошли солдат с девицей, потом парочка хорошо одетых женщин да старик в поношенном плаще вышел из бистро и пошел своей дорогой. Потом появился один Вагнер и, открыто глядя на Маке, озадаченно развел руками.
Маке перешел дорогу.
– Его там нет! – обескураженно вскричал Вагнер.
– Ты везде смотрел?
– Да, и в туалетах, и на кухне!
– Ты спрашивал, не выходил ли кто через черный ход?
– Они сказали – нет.
Вагнер не зря боялся. В новой Германии, допустив ошибку, нельзя было отделаться легким нагоняем. Вагнер мог получить суровое наказание.
Но не в этот раз.
– Ничего страшного, – сказал Маке.
– Правда? – Вагнер не смог скрыть облегчения.
– Мы узнали важную вещь, – сказал Маке. – Тот факт, что он так легко от нас избавился, свидетельствует о том, что он шпион – и очень высокого класса.
Володя вошел на станцию метро «Фридрихштрассе» и сел в поезд. Он снял кепку, очки и плащ – маскировку, которая помогла ему выглядеть стариком. Он сел, достал платок и стер пудру, которой посыпал туфли, чтобы придать им поношенный вид.