ных армий. Так говорит мой друг из министерства иностранных дел. Еще дальше на юг, – его палец снова двинулся вниз, – на границе с Германией Франция защищена линией мощных укреплений, которая называется «линия Мажино» и идет до самой Швейцарии. Но здесь, – его палец вернулся вверх, – между Бельгией и севером Франции – укреплений нет.
– Неужели никто об этом раньше не думал? – озадаченно спросил Ллойд.
– Конечно, мы думали. И разработали план на этот случай. Он носит название, – Билли понизил голос, – план «Д». Его больше нельзя держать в тайне, поскольку мы его уже воплощаем. Лучшие войска французской армии и все силы Британского экспедиционного корпуса, что уже находятся там, бросились через границу в Бельгию. Они сформируют прочную линию обороны на реке Диль. Это остановит наступление немцев.
Ллойда это не очень успокоило.
– Значит, мы отдаем половину наших войск на реализацию этого плана «Д»?
– Это необходимо, чтобы план наверняка удался.
– Да уж, лучше бы он удался.
Их разговор прервала хозяйка пансиона: она принесла Ллойду телеграмму.
Должно быть, это от начальства. Договариваясь об отпуске, он дал полковнику Эллис-Джонсу этот адрес. Еще странно, что его не вызвали раньше. Ллойд вскрыл конверт. Телеграмма гласила:
«ЭЙБРАУЭН НЕ ВОЗВРАЩАТЬСЯ ТЧК НЕМЕДЛЕННО ЯВИТЬСЯ ПОРТ САУТГЕМПТОНА ТЧК A BIENTOT[4] ПОДПИСЬ ЭЛЛИСДЖОНС»
В Ти-Гуин он уже не попадет. Саутгемптон, один из крупнейших портов Великобритании, из которого отправлялись на континент, находился от Борнмута всего в часе езды поездом или автобусом.
Он не увидит завтра Дейзи, понял Ллойд с болью в сердце. Может быть, он никогда так и не узнает, что она хотела ему сказать.
Слова полковника «A BIENTOT» подтверждали очевидное заключение.
Ллойд уезжал во Францию.
Глава седьмаяМай – декабрь 1940 года
Первые три дня французской кампании Эрик фон Ульрих провел в автомобильной пробке.
Эрик и его друг Герман Браун входили в медицинское подразделение, прикрепленное ко 2-й танковой дивизии. Проходя через южную Бельгию, военных действий они не видели, лишь на протяжении многих миль тянулись холмы и деревья. Насколько они понимали, они находились в Арденнском лесу. Их путь пролегал узкими дорогами, часто даже без покрытия, и сломавшийся танк мог моментально застопорить движение пятидесятимильной колонны. Они чаще стояли, застряв в «очередях», чем двигались вперед.
На веснушчатом лице Германа появилось выражение тревоги, и очень тихо, чтобы никто больше не услышал, он шепнул Эрику:
– Какая глупость!
– Ты сам знаешь, что не следует так говорить – ты же был в гитлерюгенд! – тихо сказал Эрик. – Нужно верить в фюрера. – Но он был не настолько сердит, чтобы ругать своего друга.
Когда они трогались наконец с места, ехать было страшно неудобно – они сидели на твердом деревянном полу армейского грузовика, а он подпрыгивал на корнях деревьев и вилял, объезжая ямы. Эрику хотелось поскорее в бой, чтобы уже выбраться из этого проклятого грузовика.
– Что мы здесь делаем? – сказал уже громче Герман.
Их начальник, доктор Райнер Вайсс, сидел на настоящем сиденье рядом с водителем.
– Мы выполняем приказ фюрера, а приказы фюрера всегда правильны. – Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он это говорил, но Эрик чувствовал насмешку. Майор Вайсс, худой черноволосый человек в очках, часто отзывался цинично о правительстве и армии, но каким-то таинственным образом всегда так, что доказать ничего было невозможно. Кроме того, армия просто не могла в тот момент позволить себе избавиться от хорошего врача.
В грузовике было еще двое санитаров, оба старше Эрика с Германом. У одного из них, парня по имени Кристоф, нашелся для Германа ответ получше.
– Может быть, французы не ожидают, что мы нападем здесь, из-за того, что местность такая пересеченная.
– Мы воспользуемся преимуществом неожиданности, – сказал его друг Манфред, – и встреченное нами сопротивление будет легким.
– Благодарю вас обоих за урок тактики, – саркастически сказал Вайсс. – Очень информативно. – Но он не сказал, что они ошибаются.
Несмотря на все произошедшее, к удивлению Эрика, все еще встречались люди, которым не хватало веры в фюрера. Его собственная семья продолжала закрывать глаза на победы нацизма. Его отец, человек, когда-то имевший положение и власть, теперь представлял собой жалкое зрелище. Вместо того чтобы радоваться захвату варварской Польши, он только сетовал, как плохо обращаются с поляками, – а это, видимо, он услышал, когда незаконно слушал иностранные радиостанции. Такое поведение могло навлечь на них всех беду – в том числе и на Эрика, который был виновен в том, что не сообщил местному нацистскому старосте.
С матерью Эрика дело обстояло так же плохо. Время от времени она исчезала из дома, унося пакетик c копченой рыбой или яйцами. Она никак это не объясняла, но Эрик был уверен, что она носит их фрау Ротман, мужу которой – он был еврей – больше не разрешалось заниматься врачебной практикой.
Несмотря на это, Эрик посылал домой значительную часть получаемых в армии денег, зная, что если он не будет этого делать, то родители будут жить в голоде и холоде. Он ненавидел их политические взгляды, но их самих любил. И они к нему и его взглядам относились, несомненно, так же.
Сестра Эрика, Карла, хотела быть врачом, как Эрик, и была вне себя, когда ей стало ясно, что в сегодняшней Германии эта работа – для мужчин. Сейчас она училась на медсестру – более подходящая роль для немецкой девушки. И она тоже поддерживала родителей своим скудным жалованьем.
Эрик и Герман хотели пойти в пехоту. В их представлении о войне они должны были бежать на врага, стрелять из винтовки и убивать или быть убитыми за отечество. Однако никого убивать им не придется: у обоих за плечами – год обучения в медицинском институте, и пренебрегать их знаниями было нельзя, так что их назначили санитарами.
Четвертый день в Бельгии, 13 мая, до полудня был похож на три предыдущих. За рокотом моторов сотен танков и грузовиков они начали различать другой, вскоре еще более громкий звук. Низко над их головами стали пролетать самолеты – и где-то близко сбрасывать на кого-то бомбы. У Эрика зачесался нос от дыма взрывчатки.
В середине дня они остановились на передышку – на возвышенности с видом на извилистую речную долину. Майор Вайсс сказал, что это река Маас и они находятся к западу от города Седана. Итак, они вошли во Францию. Мимо них, один за другим, с ревом проносились самолеты люфтваффе – они ныряли вниз, по направлению к реке, находящейся милях в двух, сбрасывая бомбы и обстреливая на бреющем полете рассыпанные по берегам деревушки, где предположительно находились французские оборонительные позиции. От бесчисленных пожаров среди разрушенных домов и сараев поднимался дым. Бомбардировка не прекращалась, и Эрик чуть ли не жалел всех, кто попал в эту адскую ловушку.
Это были первые увиденные им боевые действия. Скоро и он станет их участником, и, возможно, какой-нибудь молодой французский солдат, глядя с безопасного наблюдательного пункта, пожалеет этих искалеченных, умирающих немцев. При этой мысли сердце Эрика забилось в груди от волнения, как большая птица.
Взглянув на восток, где детали пейзажа были не видны из-за дальности расстояния, он тем не менее заметил точки летящих самолетов и поднимающиеся к небу столбы дыма и понял, что военные действия ведутся вдоль берега реки на несколько миль.
Пока он смотрел, бомбардировка прекратилась, самолеты развернулись и направились к северу. Пролетая над головами, они помахали крыльями, словно желая удачи, и улетели домой.
Недалеко от места, где стоял Эрик, на плоской равнине, ведущей к реке, в бой вступили немецкие танки.
Они были в двух милях от врага, но их уже обстреливала находившаяся в городе французская артиллерия. Эрика удивило, что после бомбардировки уцелело столько артиллерии. Но в руинах вспыхивал огонь, через поля доносился грохот орудий – и там, где падали снаряды, в небо поднимались фонтаны французской земли. Эрик увидел, как от прямого попадания взорвался танк – из жерла вулкана ударил огонь, дым, полетели куски человеческих тел, – и ему стало плохо.
Но французский артобстрел не остановил наступления. Танки неумолимо ползли к ленте реки, лежащей восточнее города, что Вайсс назвал Доншери. За ними двигалась пехота, в грузовиках и пешим ходом.
– Воздушного налета было мало, – сказал Герман. – А где же наша артиллерия? Если бы они уничтожили те большие пушки в городе и дали возможность нашим танкам и пехоте перейти на тот берег и занять плацдарм…
Эрику захотелось врезать ему, чтобы он заткнулся и не скулил. Они вот-вот вступят в бой и должны сейчас думать позитивно!
Однако Вайсс сказал:
– Вы правы, Браун, но боеприпасы нашей артиллерии застряли в Арденнском лесу. У нас лишь сорок восемь снарядов.
Мимо пробежал краснолицый майор, крича:
– Вперед! Вперед!
– Мы расположим полевой перевязочный пункт вон там, восточнее, где вы видите сельский дом. – Эрик разглядел метрах в восьмистах от реки низкую серую крышу. – Ладно, пора двигаться!
Они прыгнули в грузовик и помчались вниз с холма. Спустившись на равнину, они повернули влево и поехали по проселочной дороге. Интересно, что будет с семьей, которая, наверное, живет в этом доме, где будет размещен госпиталь, мельком подумал Эрик. Их вышвырнут из дома, догадался он, и пристрелят, если они поднимут шум. Но куда им идти? Они же посреди поля боя.
Но беспокоиться было не о чем, их в доме уже не было.
Оглядевшись, Эрик увидел, что строение находится в полумиле от эпицентра боя. Он догадался, что нет смысла устраивать перевязочный пункт в пределах досягаемости вражеского оружия.
– Санитары, берите носилки и отправляйтесь! – крикнул Вайсс. – К вашему возвращению мы все подготовим.