Вот если бы у нее было неопровержимое доказательство того, что нацисты это делают… У нее самой не было сомнений, что они уничтожают инвалидов: в результате последних действий гестапо это казалось ей очевидным. Но убедить других без конкретных доказательств она не могла.
Как же их получить?
После службы она вышла из церкви с Фридой и Вернером. Отведя их в сторонку от родителей, она сказала:
– Я думаю, нам надо получить доказательства происходящего.
Фрида сразу же поняла, что она имеет в виду.
– Мы должны поехать в Акельберг, – сказала она. – Нужно побывать в госпитале.
Вернер предлагал это с самого начала, но они решили тогда начать расследование здесь, в Берлине. Теперь Карла снова вернулась к этой идее.
– Нужно будет получить разрешения на поездку.
– А как нам это сделать?
Карла щелкнула пальцами.
– Мы же обе входим в клуб велосипедистов «Меркурий»! Они получают разрешения на велосипедные поездки в выходной день. – Это было как раз в духе нацистов: физические упражнения на свежем воздухе для молодежи.
– А мы сможем проникнуть внутрь больницы?
– Можем попытаться.
Вернер сказал:
– Я думаю, вам следует оставить эту затею.
– Что ты имеешь в виду? – ошарашенно спросила Карла.
– Совершенно ясно, что пастор Охс напуган до полусмерти. Это дело очень опасное. Вас могут посадить в тюрьму, пытать… А Курта с Акселем все равно не вернуть.
– Ты что, хочешь, чтобы мы прекратили все это? – воскликнула она, изумленно глядя на него.
– Вы должны прекратить. Ты говоришь так, словно Германия – свободная страна. Да вас просто убьют, обеих!
– Мы должны рискнуть! – сердито сказала Карла.
– Я в этом не участвую, – сказал он. – Ко мне тоже приходили из гестапо.
Карла немедленно заволновалась.
– Ох, Вернер! И что было?
– Пока что лишь угрозы. Если я буду продолжать задавать вопросы, меня отправят на фронт.
– Ох, слава богу, что хоть не хуже…
– Да и это достаточно плохо.
Девочки несколько секунд помолчали. Потом Фрида сказала то, о чем Карла подумала:
– Но ведь это важнее твоей работы, ты должен понимать…
– Не говори мне, что я должен понимать! – ответил Вернер. Он говорил сердито, но Карла догадалась, что на самом деле ему стыдно. – Это ведь не твое будущее поставлено на карту, – продолжал он. – И с гестапо ты пока что не встречалась.
Это Карлу потрясло. Она думала, что знает Вернера. И была уверена, что он относится к этому как она сама.
– Вообще-то встречалась, – сказала она. – Они забрали папу.
– Ах, Карла! – в ужасе воскликнула Фрида и обняла ее за плечи.
– Мы не можем выяснить, где он, – добавила Карла.
Вернер сочувствия не проявил.
– Тогда тем более ты должна понимать, что нельзя им противостоять! – сказал он. – Тебя тоже могли бы арестовать, если бы инспектор Маке не считал, что девчонки угрозы не представляют.
Карла едва не заплакала. Она уже готова была влюбиться в Вернера, а он оказался трусом.
– Значит, ты говоришь, что не поможешь нам? – сказала Фрида.
– Да.
– Потому что хочешь остаться на своей работе?
– Это бессмысленно! Вам с ними не справиться!
Его трусость и пораженческие взгляды Карлу разозлили.
– Но мы же не можем просто мириться с тем, что это происходит!
– Открытое противостояние – это безумие. Есть другие способы с ними бороться.
– Как? Работать медленно, как советуют в этих листовках? Это не помешает им убивать детей-инвалидов!
– Но выступать против правительства – это самоубийство!
– А все остальное – трусость!
– Еще не хватало, чтобы меня судили две девчонки! – сказал он и с гордым видом отошел.
Карла пыталась сдержать слезы. Не могла же она расплакаться на виду у двух сотен человек, стоявших на солнышке вокруг церкви.
– Я думала, он не такой, – сказала она.
Фрида тоже была расстроена, но еще и сбита с толку.
– Он действительно не такой, – сказала она. – Я его всю жизнь знаю. Происходит что-то еще, что-то такое, о чем он нам не рассказывает.
Подошла мама Карлы. Она не заметила слез на глазах у Карлы, что было необычно.
– Никто ничего не знает! – с отчаянием сказала она. – Я пыталась выяснить, где может быть твой папа.
– Мы не оставим попыток, – сказала Карла. – У него ведь были друзья в американском посольстве?
– Знакомые. Я уже их спрашивала, но у них пока нет никакой информации.
– Завтра спросим снова.
– О господи, наверное, сейчас миллион немецких женщин в такой же ситуации, как я…
Карла кивнула.
– Мам, пойдем домой.
Они медленно пошли в сторону дома, не разговаривая, каждая со своими собственными мыслями. Карла злилась на Вернера, еще больше – за то, что так ошиблась в нем. Как она могла заинтересоваться человеком, который оказался таким слабым?
Они добрались до своей улицы.
– С утра пойду в американское посольство, – сказала Мод, когда они подошли к дому. – Буду ждать в вестибюле хоть весь день, если потребуется. Буду их умолять сделать хоть что-нибудь. Если они действительно захотят, то смогут послать полуофициальный запрос о родственнике министра английского правительства… О! А почему у нас дверь открыта?
Карла первым делом подумала, что им снова нанесли визит гестапо. Но на обочине не было черного автомобиля. А в замке торчал ключ.
Мод шагнула в прихожую и вскрикнула.
Карла вбежала следом за ней.
На залитом кровью полу лежал человек.
Карла смогла удержаться от крика.
– Кто это? – спросила она.
Мод опустилась рядом с ним на колени.
– Вальтер… – сказала она. – Вальтер, что они с тобой сделали?
Тогда Карла увидела, что это ее отец. Его так страшно избили, что его едва можно было узнать. Один глаз распух, рот – сплошной громадный синяк, все волосы – в засохшей крови. Одна рука неестественно вывернута. На груди пиджака – пятна от рвоты.
– Вальтер, скажи хоть что-нибудь, – просила Мод, – скажи что-нибудь!
Он приоткрыл разбитый рот и застонал.
Карла подавила рвущиеся из груди истерические рыдания – профессионализм взял верх. Она взяла подушку с дивана и положила ему под голову. Принесла воды с кухни и налила чуть-чуть ему на губы. Он глотнул и снова открыл рот, ожидая еще. Когда ему было, по-видимому, достаточно, она пошла в его кабинет, достала бутылку шнапса и дала ему несколько капель. Он проглотил и закашлялся.
– Я съезжу за доктором Ротманом, – сказала Карла. – Омой его лицо и дай ему еще воды. Только не пытайся его двигать.
– Да, да… Скорее! – сказала Мод.
Карла выкатила из дома свой велосипед и помчалась. Доктору Ротману уже нельзя было заниматься врачебной практикой – евреи не имели права быть врачами, но тайком он продолжал лечить бедняков.
Карла гнала как сумасшедшая. Как отец попал домой? Наверное, его привезли в машине и оставили на обочине, а там он уже сам смог добраться до прихожей и потом упал в обморок…
Она доехала до дома Ротманов. Как и ее собственный, их дом был в плохом состоянии. Большинство окон было разбито евреененавистниками. Дверь открыла фрау Ротман.
– Отца избили, – выдохнула Карла. – Гестапо.
– Сейчас мой муж придет, – сказала фрау Ротман. Она обернулась и громко позвала: – Исаак!
Спустился доктор.
– Господин фон Ульрих, – сказала фрау Ротман.
Доктор взял стоявшую у двери хозяйственную сумку. Поскольку ему запретили заниматься лечением, он не мог носить ничего напоминающего медицинский саквояж, поняла Карла.
Они вышли из дома.
– Я поеду вперед, – сказала Карла.
Подъезжая к дому, она увидела, что мама сидит на ступеньках и плачет.
– Доктор идет! – крикнула Карла.
– Поздно, – сказала Мод. – Твой папа умер.
Володя стоял возле универмага «Вертхайм», на краю Александерплац, в половине третьего. Он несколько раз обошел все вокруг, высматривая среди людей тех, кто мог быть переодетым в гражданскую одежду полицейским. Он был уверен, что «хвоста» за ним не было, но нельзя было исключить возможность, что его узнает проходящий мимо агент гестапо и задумается, что ему здесь нужно. Людное место, где проходят толпы, – хорошее место, но не идеальное.
Правдива ли информация о нападении? Если да, то Володе недолго оставаться в Берлине. Придется попрощаться с Гердой и Сабиной. Скорее всего, он вернется в штаб разведки РККА в Москве. Ему страшно хотелось провести хоть немного времени с семьей. У сестры Ани родились близнецы, а он их ни разу не видел. Да и отдохнуть бы не помешало. Работа под прикрытием означала постоянный стресс: избавляться от слежки, встречаться тайком, вербовать агентов и опасаться предательства… Сейчас он бы охотно поработал годик-другой в штабе – в том случае, конечно, если Советский Союз столько протянет. Или же его могли послать в другую зарубежную командировку. Ему хотелось в Вашингтон. Всю жизнь он мечтал увидеть Америку.
Он вынул из кармана комок смятой оберточной бумаги и бросил в урну. Без одной минуты три он зажег сигарету, хоть и не курил. Он аккуратно бросил в урну зажженную спичку так, чтобы она попала в середину комка оберточной бумаги. И пошел прочь.
Через несколько секунд кто-то крикнул: «Пожар!»
Как раз тогда, когда все вокруг смотрели на горящую урну, ко входу в магазин подъехало такси – обыкновенный черный «мерседес 260-D». Из него выскочил красивый молодой человек в форме лейтенанта ВВС. Пока лейтенант расплачивался с водителем, Володя сел в машину и хлопнул дверцей.
На полу такси – где водитель не мог его заметить – лежал журнал «Нойес фольк», нацистский журнал расовой пропаганды. Володя поднял его, но читать не стал.
– Какой-то идиот поджег урну с мусором, – сказал таксист.
– Отель «Адлон», – сказал Володя, и машина тронулась.
Володя быстро пролистнул страницы журнала и убедился, что внутри спрятан коричневый конверт.
Ему страшно хотелось его открыть, но он сдержался.