Дверь сама собой открылась, и Муми-тролль шагнул в снега.
— И всё-таки, — сказал он на прощание, — чтоб вы знали, в шкафу висит мой синий купальный халат. Спасибо за суп.
Дверь закрылась, и вокруг снова остались только лунный свет и тишина. Муми-тролль покосился на лёд, и ему показалось, что он видит, как по берегу ползёт огромная неуклюжая Морра.
Морра поджидала за валунами на берегу. И когда Муми-тролль шёл через лес, тень Морры упрямо кралась за деревьями. Морры, которая садится на свечки, от которой блёкнут все цвета.
Наконец Муми-тролль добрался до своего спящего дома. Он медленно вскарабкался на большой сугроб с северной стороны и влез в чердачное окошко — оно так и стояло приоткрытым.
В доме было тепло, пахло муми-троллями, и когда Муми-тролль сделал шаг, люстра знакомо зазвенела. Он стянул свой матрас на пол и подтащил к маминой кровати. Мама тихонько вздохнула во сне и что-то пробормотала. Потом она засмеялась про себя и придвинулась поближе к стене.
«Я больше не принадлежу этому миру, — подумал Муми-тролль. — И тому тоже. Я не знаю, где сон и где явь».
И он моментально заснул, и летняя сирень распахнула над ним свою дружескую зелёную тень.
Недовольная малышка Мю лежала в проеденном спальнике. К вечеру поднялся холодный ветер, он задувал прямо в грот. Мокрая коробка прорвалась в трёх местах, утеплитель из спальника летал туда-сюда.
— Эй, старушка! — крикнула малышка Мю и ткнула Мюмлу в спину. Но та крепко спала и даже не шевельнулась.
— Я сейчас разозлюсь, — предупредила малышка Мю. — В кои-то веки понадобилась сестра — и здрасьте вам!
Она пинками расшвыряла остатки спальника, подползла к входу в грот и теперь с восторгом вглядывалась в холодную тьму.
— Вот я вам покажу… — пробормотала малышка Мю сурово и поехала по склону вниз.
Снаружи было пустыннее, чем на краю света, если бы кому-нибудь удалось туда добраться. Снег с тихим шёпотом подметал лёд большими серыми метёлками. Берег терялся во тьме — луна уже зашла.
— Уж поехала так поехала, — сказала малышка Мю, победно развевая юбкой на злом северном ветру. Она неслась, огибая сугробы, и крепко стояла на ногах, как это свойственно мюмлам.
К тому времени как малышка Мю проехала по льду мимо купальни, свеча на столике давно догорела. Мю увидела только острую крышу на фоне тёмного неба. Но она даже не успела подумать: «Это наша старая купальня». Она принюхалась к острому, опасному запаху зимы, остановилась и прислушалась. В Одиноких горах, далеко-далеко, выли волки.
— Да, дело серьёзно… — проговорила малышка Мю и ухмыльнулась во тьме. Нюх подсказывал ей, что где-то тут проходит дорога в Муми-долину, к Муми-дому, в котором наверняка найдутся тёплые одеяла, а может, даже новый спальник. Она, не задумываясь, вернулась к берегу и нырнула в просвет между деревьями.
Она была такая маленькая, что почти не оставляла следов.
Глава третьяВеликая стужа
Часы снова шли. Чтобы было не так одиноко, Муми-тролль завёл их все. Поскольку неизвестно было, который час, он завёл их на разное время — может, хоть с одними да угадает.
Иногда часы начинали бить, порой звонил будильник, и от этого немного легчало. Но Муми-тролль никак не мог смириться с ужасным открытием: оказалось, что солнце больше не встаёт. Каждое утро светало до серых сумерек, а через какое-то время всё погружалось в длинную зимнюю ночь — но солнце не показывалось. Оно просто исчезло, может, укатилось в космос. Поначалу Муми-тролль не хотел этому верить. Он ждал.
Каждый день он приходил на берег и садился мордой к востоку. Но ничего не происходило. Тогда он возвращался домой, закрывал за собой чердачное окошко и зажигал на краю изразцовой печки несколько свечей. Тот, кто жил под тумбочкой на кухне, так ни разу и не вышел поесть, но, похоже, продолжал жить своей загадочной и замечательной жизнью. Морра бродила по льду, исполненная собственных мыслей — о чём только она размышляла? В купальном шкафчике за халатами притаился неизвестно кто…
И ничего с ними не поделаешь. Все они зачем-то да существуют, и тебе остаётся только смириться.
Муми-тролль нашёл на чердаке большую коробку вырезных картинок и, не в силах оторваться, с тоской вглядывался в их летнюю красоту. На них были цветы, рассветы, вагончики с весёлыми разноцветными колёсами — блестящие и безмятежные картинки, напоминающие о безвозвратно утраченном мире.
Сначала Муми-тролль разложил их на полу в гостиной. Потом решил наклеить на стены. Он делал это медленно и аккуратно, чтобы занятия хватило надолго, и самые красивые приклеил над маминой кроватью.
Муми-тролль уже дошёл со своими картинками до зеркала, когда вдруг заметил, что большой серебряный поднос исчез. Он всегда висел справа от зеркала на вышитой красным крестиком ленте, а теперь осталась только ленточка и тёмный овал на обоях.
Муми-тролль страшно расстроился — он знал, что это мамин любимый поднос. Это была фамильная драгоценность, которой никогда не пользовались, единственная вещь, которую начищали перед Рождеством.
Муми-тролль в тревоге забе́гал по дому, разыскивая поднос. Тот так и не нашёлся, зато оказалось, что пропало ещё много вещей: подушки, одеяла, сахар, мука, кастрюли. И даже вышитая грелка на чайник со всеми своими розочками.
Муми-тролль очень переживал — он чувствовал ответственность перед спящим семейством за эти пропажи. Сначала он заподозрил существо из-под кухонной тумбочки. Потом подумал на Морру, потом на того, кто живёт в купальном шкафу. На самом деле похитителем мог оказаться кто угодно — зима кишмя кишела странными существами, от которых всего можно было ожидать.
«Надо спросить у Туу-тикки, — решил Муми-тролль. — Вообще-то я собирался наказать солнце и не выходить, пока оно не вернётся. Но теперь не до этого».
Когда Муми-тролль вышел в серый сумрак, у крыльца обнаружилась незнакомая белая лошадь. Лошадь смотрела на Муми-тролля блестящим глазом. Он осторожно поздоровался, но лошадь даже не шевельнулась.
Тогда Муми-тролль заметил, что она из снега. Вместо хвоста был веник из дровяного сарая, вместо глаз — маленькие зеркальца. Муми-тролль увидел своё отражение в лошадином глазу, отшатнулся и торопливо отбежал к голому жасминовому кусту.
«Встретить бы хоть одного знакомого из прежней жизни, — подумал Муми-тролль. — Кого-нибудь нормального, а не таинственного. Кого-то, кто тоже проснулся и ничего не понимает. Чтобы можно было сказать ему: „Вот это холодина, а? А снег — ну и странный же он! А видел, во что превратился жасмин? А помнишь, прошлой весной…“ Или ещё что-нибудь в этом роде».
Туу-тикки сидела на перилах моста и распевала:
Я, Туу-тикки, вылепила лошадь,
Быструю, дикую белую лошадь,
Ту, что по льду унесётся галопом —
Гулким галопом в ночной тишине,
Белую стужу помчит на спине[1].
Затем последовал какой-то невообразимый припев.
— Ты это к чему? — мрачно поинтересовался Муми-тролль.
— К тому, что вечером мы её обольём водой из реки, — ответила Туу-тикки. — Ночью она застынет, а когда наступит великая стужа, ускачет и никогда больше не вернётся.
Муми-тролль помолчал. Потом сказал:
— У нас из дома кто-то таскает вещи.
— Это же хорошо, — откликнулась довольная Туу-тикки. — А то у тебя слишком много вещей. И ты слишком много о них думаешь и слишком часто их вспоминаешь.
И она запела второй куплет.
Муми-тролль развернулся и пошёл прочь. «Она меня не понимает», — подумал он. Торжественная песня позади продолжилась как ни в чём не бывало.
— Давай-давай, пой, — сердито бормотал Муми-тролль, чуть не плача. — Пой про свою противную зиму, которая вся из чёрного льда, про невоспитанных лошадей и про этих странных, которые только прячутся и никогда не показываются!
Он побрёл вверх по склону, пиная снег, с застывающими на морде слезами, и вдруг запел свою собственную песню.
Он вопил и горланил назло Туу-тикки — пусть слышит!
Вот такая у него получилась сердитая летняя песня:
Ужасные животные, не знающие дня,
Которые упрятали всё солнце от меня,
Я так устал шататься в снегу совсем один,
Тоскую я напрасно по зелени долин.
Я помню дом без снега и синий блеск волны
И жить я не желаю среди вашей белизны![2]
— Пусть только солнце выглянет и поглядит на вас, тогда поймёте сами, что все вы дураки! — кричал Муми-тролль, не заботясь уже о рифме и ритме. — Я здесь лежал на солнышке и грел песком живот, и окна можно было открывать хоть целый день, в саду жужжали пчёлы, а сверху в синеве сияло моё собственное солнце оранжевого цвета!
Когда ответная песнь Муми-тролля закончилась, наступила ужасающая тишина.
Муми-тролль стоял в тишине и прислушивался, но никто ему не отвечал. Ну должно же что-то произойти, подумал он, весь дрожа. И что-то произошло.
С вершины холма кто-то понёсся вниз, окружённый сверкающим снежным потоком, крича:
— С дороги! Берегись!
Муми-тролль стоял неподвижно и лишь смотрел.
Прямо на него летел серебряный поднос, а на подносе — пропавшая грелка на чайник. «Туу-тикки облила их водой, — подумал он в ужасе, — они ожили и поскакали прочь и никогда больше не вернутся…»
Столкновение было неизбежно. Муми-тролль отлетел в глубокий снег и услышал, как смеётся Туу-тикки.
А вместе с ней смеялся кто-то ещё, и этот смех мог принадлежать только одному существу в целом свете.
— Малышка Мю! — с полным ртом снега закричал Муми-тролль. Радостный и взволнованный, он пополз вверх. И там на снегу действительно сидела малышка Мю. Она проре́зала в грелке дырки для головы и для рук, а вышитая розочка оказалась на животе.
— Мю! — воскликнул Муми-тролль. — Ты просто не представляешь… Тут всё совсем по-другому, и мне было так одиноко… Ты помнишь, как раньше, летом…