— Морозец — чудо! — восклицал он. — Именно зимой я всегда прекрасно себя чувствую! Не хотите тоже окунуться перед завтраком?
Муми-тролль смотрел на его яркий, в чёрную и лимонно-жёлтую полоску, свитер и пытался понять, чем же этот Хемуль ему так не нравится. Ведь он сам хотел, чтобы тут появился кто-нибудь не тайный и загадочный, а весёлый и деятельный, точь-в-точь как Хемуль.
Но теперь Хемуль казался даже более чужим, чем сердитое и несговорчивое существо из-под кухонной тумбочки.
Муми-тролль беспомощно посмотрел на Туу-тикки. Та изучала свою лопату, приподняв брови и слегка оттопырив нижнюю губу. Муми-тролль понял, что ей тоже не нравится Хемуль. Он повернулся к Хемулю и, мучимый угрызениями совести, сказал приветливо:
— Здо́рово, наверное, так любить холодную воду.
— А я что говорю! — просиял Хемуль. — Смывает все ненужные мысли и разгоняет бесполезные фантазии. Поверь мне, ничего нет опаснее, чем сидеть в четырёх стенах.
— Да? — удивился Муми-тролль.
— Точно. От этого возникают разные идеи, — заверил Хемуль. — А кстати, когда тут обычно завтрак?
— Когда я наловлю рыбы, — мрачно сообщила Туу-тикки.
— Рыбу я не ем, — объявил Хемуль. — Я питаюсь только овощами и ягодами.
— Клюквенное варенье подойдёт? — с надеждой спросил Муми-тролль. В погребе оставался один-единственный горшок протёртой клюквы, на которую никто не польстился.
Но Хемуль ответил:
— Не, лучше клубничное.
После еды Хемуль нацепил лыжи и полез на самый высокий склон, тот, который спускался от крыши грота в долину. Гости собрались поглазеть внизу, не зная, чего ждать.
Они топтались по снегу и время от времени растирали лапами морды — день был холодный.
Хемуль начал спуск. Это было зрелище не для слабонервных. Посреди горы он вдруг развернулся, рассыпав сверкающую пыль, и поехал в другом направлении. Потом хохотнул и повернул обратно. Он катался зигзагами туда-сюда, и от его жёлто-чёрного свитера рябило в глазах.
Муми-тролль зажмурился и подумал: «Какие же мы все разные!»
Малышка Мю стояла на вершине и верещала от восхищения. Она разломала бочку и привязала к подошвам ботинок две дощечки.
— А теперь я! — крикнула она.
Ни секунды не медля, она бросилась с горы вниз. Муми-тролль приоткрыл один глаз и понял, что Мю не пропадёт. Капризная мордочка была полна уверенности и восторга, ноги стояли твёрдо и прямо, как две спички.
Муми-тролль вдруг почувствовал гордость за неё. Малышка Мю катила вниз, несмотря ни на что, проскользила в опасной близости от одной из сосен, пошатнулась, выровнялась — и вот она уже внизу, сидит на снегу и хохочет во всё горло.
— Мы с ней старые друзья, — сказал Муми-тролль Филифьонке.
— Заметно, — кисло проговорила Филифьонка. — А в котором часу в этом доме пьют кофе?
Хемуль широкими шагами подходил к ним. Он уже снял лыжи, морда его лучилась теплом и дружелюбием.
— А теперь мы поучим кататься Муми-тролля, — сказал он.
— Спасибо, не надо, — пробормотал Муми-тролль, пятясь назад. Он поискал глазами Туу-тикки, но она уже исчезла — наверное, пошла ловить новых рыбёшек на суп.
— Не бойся, — ободряюще сказал Хемуль и прицепил лыжи Муми-троллю на лапы.
— Я не хочу, — с несчастным видом проговорил Муми-тролль.
Малышка Мю изумлённо подняла брови.
— Ну ладно, — смирился Муми-тролль. — Но только не с той верхотуры.
— Конечно-конечно, просто с холма и до моста, — разрешил Хемуль. — Подогни колени. Наклонись вперёд. Верхнюю часть тела держи прямо. Локти прижми. Всё запомнил?
— Нет, — сказал Муми-тролль.
Хемуль подтолкнул его в спину, Муми-тролль зажмурился и поехал. Сначала лыжи попытались разъехаться в разные стороны. Потом они скрестились и перепутались с палками. Муми-тролль, в странной позе, завалился сверху.
Гости оживились.
— Терпение, друг мой, — наставлял Хемуль. — Поднимайся и попробуй ещё раз.
— У меня лапы дрожат, — промямлил Муми-тролль.
Это было даже хуже, чем зима в одиночестве. Да ещё и солнце, которого он так ждал, освещало всю долину и было свидетелем его позора.
Теперь мост рванулся ему навстречу. Муми-тролль взмахнул одной лапой, чтобы удержать равновесие. Вторая продолжила спуск. Гости закричали «ура!», им явно казалось, что жизнь налаживается.
Муми-тролль уже не разбирал, где верх и где низ. Кругом были только снег, позор и отчаяние.
В конце концов он повис на прибрежной иве, уронив хвост в холодную воду. Весь мир был полон лыж, палок и мрачных перспектив.
— Не теряй присутствия духа! — бодро посоветовал Хемуль. — Ещё разок!
Но ещё разок не случился, потому что Муми-тролль всё-таки потерял присутствие духа. Так уж вышло, хотя потом он ещё долго мечтал о том, каким бы мог быть его третий победный раз. Он по красивой дуге подкатил бы к мосту, переехал на другую сторону и улыбнулся, а остальные закричали бы от восторга.
Увы, ничего этого не произошло. Муми-тролль просто сказал:
— Я пошёл домой. Катайтесь себе сколько влезет, я пошёл домой.
Не глядя ни на кого, он залез в свой туннель, в тёплую гостиную, в уютное гнёздышко под креслом.
Крики Хемуля доносились с холма даже туда. Муми-тролль сунул голову в печку и прошептал:
— Мне он тоже не нравится.
Предок натряс вниз немножко сажи — видимо, в знак сочувствия. Муми-тролль принялся безмятежно рисовать углём на спинке дивана. Он рисовал Хемуля, засунутого головой в сугроб. В печке была припрятана большая банка клубничного варенья.
На следующей неделе Туу-тикки в знак протеста засела подо льдом. Рядом с ней под зелёным ледяным потолком жалась стайка гостей, они тоже рыбачили. Это были гости, которые не поддерживали Хемуля. Те, которым было всё равно, и те, кто не умел или не решался высказать своё мнение, постепенно обосновались в Муми-доме.
С утра пораньше Хемуль засовывал голову в сломанное окно и светил своим факелом. Он любил факелы и костры — конечно, кто их не любит, но Хемуль выбирал для них не самое подходящее место.
Гостям нравились долгие праздные утра, когда день наступал постепенно, под разговоры о том, кто какой видел сон, под бульканье кофейника на кухне, где Муми-тролль варил для всех кофе.
Хемуль всё портил. Он всегда начинал с того, как душно внутри и как прохладно и замечательно снаружи. Потом он радостно рассказывал о том, чем ещё сегодня можно заняться. Он прилагал все усилия, чтобы их развлечь, и никогда не обижался, если кто-то отказывался. Он просто подталкивал упрямцев в спину, приговаривая:
— Ничего-ничего, скоро вы убедитесь, что я был прав.
Одна только малышка Мю ходила за Хемулем по пятам. Хемуль с готовностью рассказал ей про лыжи всё, что знал сам, и радостно сиял, видя, как быстро продвигается его ученица.
— Милая барышня, да вы просто прирождённая лыжница! — приговаривал он. — Вы скоро даже меня переплюнете!
— Я и собираюсь, — честно призналась Мю.
Выучившись всему, она укатила на дальние склоны, о которых никто, кроме неё, ничего не знал, и даже не вспомнила про Хемуля.
Но всё больше гостей присоединялось к подлёдной рыбалке, и в конце концов на склоне остался один только Хемуль в своём чёрно-жёлтом свитере.
Гостям не нравилось, когда их тащили силой к чему-то новому и утомительному.
Они больше любили сидеть и беседовать о том, какой была жизнь до того, как пришла Ледяная Дама и закончилась вся еда. Они рассказывали друг другу, какая мебель была у них в доме, кому они доводились родственниками и с кем встречались и как плохо стало, когда пришли большие морозы и всё переменилось.
Они придвигались поближе к печке и слушали других, пока не наступал их собственный черёд говорить.
Муми-тролль всё чаще видел Хемуля в одиночестве. «Надо выпроводить его отсюда, пока он не заметил это сам, — думал Муми-тролль. — И пока не закончилось варенье».
Но придумать что-то убедительное и одновременно необидное было нелегко.
Иногда Хемуль добегал на лыжах до моря и пытался выманить из купальни Хухрика. Но Хухрик не хотел быть ездовой собакой и кататься с гор тоже не хотел. Ночами он всё время выл на луну, а днём позёвывал и хотел спать.
Однажды Хемуль даже отставил лыжные палки в сторону и умоляюще сложил ладони:
— Послушай, я ужасно люблю собак. Я всегда мечтал завести собаку, которая тоже меня полюбит. Почему ты не хочешь со мной поиграть?
— Сам не знаю, — пробормотал Хухрик, покраснев.
При первой возможности он улизнул обратно в купальню и снова погрузился в свои мечты о волках.
Вот с ними он бы с удовольствием поиграл. Какое счастье — охотиться вместе с волками, ходить за ними по пятам, делать всё то, что и они, слушаться вожака. И понемногу становиться таким же диким и свободным.
Каждую ночь, как только луна освещала ледяные цветы на окнах, Хухрик просыпался и навострял уши. И каждую ночь надевал свою шапочку и выходил на улицу.
Он всегда шёл одной и той же дорогой, через берег и склон к южной опушке леса, заходил так далеко, что лес редел и показывались Одинокие горы. Там он садился на снег и ждал волчьего воя. Волки были то дальше, то ближе. Но они выли почти каждую ночь.
И всякий раз, слыша их вой, Хухрик поднимал морду и отвечал им.
По утрам он тихонько пробирался в купальню и залезал в шкафчик спать.
Однажды Туу-тикки, видя это всё, сказала:
— Так ты никогда их не забудешь.
— Я и не хочу забывать, — ответил Хухрик. — Затем я туда и хожу.
Как ни странно, малютка Саломея — самая робкая из гостей — очень привязалась к Хемулю. Она всегда рада была послушать, как он трубит в свой горн. Увы, Хемуль был такой большой и такой суетливый, что просто не успевал её заметить.
Как бы она ни бежала, как бы ни торопилась, он всегда уезжал раньше, и даже когда ей удавалось его застать, Хемуль уже не трубил, а занимался чем-то другим.
Пару раз малютка Саломея пыталась признаться Хемулю в любви. Но она была слишком застенчивой и многословной, а Хемуль — не очень хорошим слушателем.