И все же я здесь, все ближе и ближе к краю пропасти, вот-вот избавлюсь от жизненной опоры в виде своей надежной работы. При свете солнца я отдаю себе полный отчет в том, насколько стресс повлиял на мое решение и медленно прокрался в мою семейную жизнь. Но это – днем, когда я ценю такие вещи, как спокойствие и свобода. В темноте же на меня накатывает приступ консерватизма, вызывающий несварение желудка. Надо завести сберегательный счет, где будет храниться моя годовая зарплата. Надо сделать человеческую страховку. Я же все промотала. Не знаю, что именно и когда, но презираю себя за это. Мне страшно оттого, насколько в моей жизни все непрочно. Я чувствую, как это непостоянство вгрызается зубами в мой кишечник. Я ничто. Я никто. Я проиграла.
Эго вспыхивает, как зажженная спичка: яркая, синяя, трепещущая. Я рада, что в такие минуты я одна – пусть себе горит.
Нужно уметь быть благодарными за одиночество в ночи, за одиночество зимой. Именно оно спасает нас от того, чтобы явить пробуждающемуся миру свою худшую сторону.
Я вновь поворачиваюсь и поправляю одеяло, делаю еще глоток воды. Два бокала виски, выпитые поздно и в состоянии отчаяния, стучат в висках. Надо было думать лучше, а я вечно лечу вперед и делаю только хуже. Теперь мне не уснуть. Не стоит и пытаться. Я слышу под одеялом, как колотится сердце, но легкие не наполняются воздухом. Я сажусь на краешке кровати и озябшими ногами нашариваю под ней тапочки. Протираю глаза, нащупываю очки и на цыпочках спускаюсь вниз по лестнице, чтобы взять ноубук.
Хэйзел Райан открывает деревянный ящик и долго что-то ищет среди опилок и соломы.
– Да! – говорит она наконец. – Вот она!
Нащупав рукой, Хэйзел достает из коробки клубочек желтого меха размером с грецкий орех: соня в спячке. Зверек сжался в плотный круглый комок, подобрав лапки к животу, прижав уши и обернув хвост вокруг головы, словно старательно укладывая все на свои места. Хэйзел кладет соню в мою ладонь, и она перекатывается, словно камушек. Легче воздуха и удивительно прохладная, но в то же время мягкая и пушистая. Ошибки быть не может: она жива, просто спит крепким сном и проспит так до самой весны.
Из всех обитающих в Великобритании млекопитающих всего три вида впадают в спячку: ежи, летучие мыши и сони. Лягушки и барсуки лишь ненадолго, в самые холодные дни, погружаются в некое оцепенение, снижая температуру собственного тела, замедляя дыхание и сердцебиение, чтобы не тратить ценную энергию. Но настоящая спячка, когда понижение температуры и замедление естественных процессов занимают более длительный период и не являются реакцией на температуру окружающей среды или наличие пищи, происходит относительно редко. Сони не живут по жесткому графику: их спячка зависит от погоды. Ранней осенью они начинают накапливать жирок, отчего становятся мягкими и чуть влажными на ощупь. На шкурке сони даже остаются отпечатки пальцев, говорит Хэйзел, и все из-за этого подкожного жирка. Это источник энергии, к которому грызуны имеют непосредственный доступ и который обеспечивает их существование в течение долгих зимних месяцев. Вот почему начиная с сентября они вдоволь наедаются дарами леса – ежевикой, лесными орехами и каштанами, – стараясь удвоить массу тела, и в конце концов поправляются с 14 граммов до почти 50! Наращивать вес им приходится быстро, в день примерно по одному грамму. В период изобилия сони серьезно округляются. Когда же еды мало, они откладывают спячку до того момента, когда становятся достаточно толстенькими, чтобы пережить зиму. Как бы то ни было, им приходится серьезно готовиться к приходу холодов. У сонь очень высокое соотношение площади поверхности к объему. Это означает, что они могут быстро расходовать тепло.
В последние дни перед спячкой они обустраивают себе норку, таская плотные комочки мха, кору и листья. Летом зверьки живут на деревьях, но из-за больших колебаний температуры предпочитают на зиму перебираться ближе к земле и устраиваться меж корней. Сони стараются устроить свою норку так, чтобы в ней собиралась дождевая вода и роса, поддерживая в течение всего зимнего периода необходимый уровень влажности. Человеку подобные условия существования кажутся не очень уютными, но для сонь этот аспект является фундаментальным: из-за малого размера без постоянного источника влаги в течение зимней спячки они могут умереть от обезвоживания. Окончив все приготовления, они сворачиваются внутри своей норки в плотный комок и закупоривают вход.
– Если не можешь найти вход, – говорит Хэйзел, – значит, внутри соня.
Обычно грызуны спят поодиночке, но в ходе недавних радионаблюдений было обнаружено несколько совместных норок. Возможно, причиной тому – скудный выбор мест для спячки. Соня ищет идеальные условия для существования в зимний период и, если не находит достаточного пространства, может разделить свое гнездышко с другой соней – особенно часты подобные случаи в неволе.
Надежно устроившись в месте зимовки, соня снижает температуру тела до уровня окружающей среды, как правило в пределах +5 °C. Для оптимального существования в период спячки температура должна быть чуть выше обычной зимней стужи. Если же она превышает +6 °C, обмен веществ ускоряется, и сони начинают сжигать жир. При температуре ниже нуля им также приходится расходовать накопленный жир, чтобы не замерзнуть. Если температура будет правильной, зверек проспит с октября по май, постепенно замедляя обмен веществ, дыхание и подстраивая температуру собственного тела под окружающую среду. Так происходит вплоть до начала лета, когда снова появляются насекомые – еда для сонь. Но даже выйдя из спячки, грызуны могут вновь впасть в оцепенение, если не найдут достаточного количества пищи – например, в дождливую пору или в «голодные времена», когда нет привычных им лакомств. В спячке сони проводят гораздо больше времени, чем бодрствуя.
Я всегда представляла себе спячку как некий затяжной беспробудный сон, но, по словам Хэйзел, эти грызуны просыпаются примерно раз в десять дней, не покидая собственной норки, но ненадолго ускоряя метаболизм. Это нужно для того, чтобы выгнать из организма накопившиеся токсины, а заодно убедиться в том, что норке ничего не грозит и можно спать дальше.
Хэйзел – старший специалист по вопросам охраны окружающей среды благотворительной организации «Уайлдвуд Траст», и сони, за которыми она присматривает, частенько недоедают, готовясь к зиме. Нередко это те зверьки, которые остались без родителей или родились в неподходящее время года. Бывает и так, что их норки случайно раскапывают. В подобных условиях риск не пережить зимнюю спячку слишком велик, а потому их регулярно достают из уютных норок и взвешивают. Именно этот процесс я сейчас и наблюдаю. Мне бы очень хотелось помочь, но на самом деле я больше мешаю и создаю ненужную суету. Трудно представить себе более милое существо, чем соня, – такая маленькая, мягонькая, словно созданная для того, чтобы быть домашним любимцем. А между тем эти создания чрезвычайно уязвимы: в течение некоторого времени их популяция стремительно снижалась, и теперь они считаются вымирающим видом. Мир изменился, и перемены эти не пошли на пользу этим грызунам. Скачут туда-сюда времена года, сбивая с толку обитателей лесов и кустарников, лишая их необходимых запасов пищи. И все же при всей своей хрупкости в условиях современного, промышленно развитого мира они остаются эталоном неспешного, ленивого существования.
На часах четыре утра, а я принимаюсь за дело. Со стороны подобное поведение покажется безумием. Я же, устроившись поудобнее с чашечкой горячего чая, вижу в этом скорее путь к оздоровлению. Теперь, когда я встала и приняла вертикальное положение, мысли в голове уже не вьются бешеным вихрем, а тихо падают, как снег в звездную ночь. Все аккуратно ложится на свои места. Наведя порядок на столе и установив в нужное положение лампу, я иду за спичками и свечой. Теперь у меня два источника света: один – надежный и четкий, другой – мерцающий, колеблющийся. Я устраиваюсь между ними и открываю блокнот.
Надежность – это мертвое пространство, в нем нет места для роста, а постоянные колебания причиняют боль. Я рада, что нашла золотую середину между этими двумя полюсами.
Оставив все попытки вновь уснуть и решив воспользоваться этим внезапным приливом бодрости, я испытываю прилив любви к этому времени суток – «почти утру». Во всем доме я одна не сплю и потому могу сполна насладиться чашечкой чая в тишине. Это время, когда никто от тебя ничего не требует. Никто не ждет, что ты будешь проверять текстовые сообщения или электронную почту, даже лента соцсети молчит. В современном мире, где одиночество подчас превращается в непозволительную роскошь, именно в это время суток можно хоть ненадолго побыть наедине с собой. Даже кошки чувствуют, что еще рано просить, чтобы их покормили. Когда я прохожу мимо, они лениво поводят ушами и снова сворачиваются в клубочек.
В этот час вообще любая деятельность кажется странной. Я в основном читаю, доставая книги из стопки на тумбочке у своего кресла, выискивая в них любимые моменты. Могу прочесть всего одну главу или отрывок из нее или же пробежаться глазами по оглавлению в поисках ответа на вопрос, который тревожит меня в этот самый момент. Мне нравится расслабленное чтение. В такие редкие минуты я не бегу куда глаза глядят по страницам книг. Я возвращаюсь в давно любимые места, чтобы неспешно побродить, унять разбушевавшуюся внутри бурю сомнений и тревог, с головой уйти в эту сладостную игру. Говорят: танцуй так, будто тебя никто не видит. Думаю, это же можно сказать и о чтении.
Еще в такие предутренние часы хорошо писать. Слушать, как уютно шуршит ручка по бумаге, а страницы как по волшебству покрываются вереницами слов. Иногда письмо – это бег против течения твоего собственного разума, когда руки едва способны унять набегающую волну мыслей. Ночью я чувствую это особенно остро, ведь никто и ничто не отвлекает моего внимания.