Я едва не разрыдалась от осознания того, что я не одинока. От них я узнала, что мой сын – один из сотен детей по всей стране, чувствующих себя некомфортно в школе, а я – одна из сотен родителей, интуитивно почувствовавших, что не стоит заставлять ребенка продолжать учебу в школе, и учившихся принимать последствия своих поступков. По словам родителей, на это нужно время, но вне стен школы их дети были намного счастливее, чем внутри.
– Теперь это совсем другой ребенок, – сказала одна из матерей. – Она вновь стала такой, какой, мы думали, уже не будет.
Проследив за ее взглядом, я увидела прыгающую и кружащуюся на батуте маленькую девочку – воплощение свободы. Рядом и мой сын играл с другим мальчиком.
– Глядите-ка на них, – сказала женщина. – Как две капли воды.
И впервые за несколько месяцев я почувствовала, что меня понимают.
Есть в зимовке и еще одна простая истина: она принесет с собой мудрый совет, а когда закончится, его нужно будет передать по наследству. Наша обязанность – прислушиваться к тем, кто уже перезимовал до нас. Это обмен дарами, беспроигрышная лотерея. Быть может, вам придется отказаться от давней привычки, аккуратно передававшейся из поколения в поколение: привычки искать в других людях недостатки и причины их собственных несчастий, будучи уверенными в том, что с вами-то ничего подобного не произойдет. Подобное отношение попросту недобро. Оно вредит нам самим, мешая усвоить, что несчастье может приключиться с каждым и, когда это произойдет, нужно уметь адаптироваться. Оно мешает нам проявлять доброту и сочувствие по отношению к тем, кому больно.
И когда в нашей жизни случится катастрофа, нам придется замкнуться в убежище, пытаясь анализировать ошибки, которых не совершали, и ошибочные взгляды, которых никогда не придерживались.
Или же мы убеждаем себя в необходимости найти виноватого. Приняв зиму и прислушавшись к ее голосу, мы поймем, что последствия не всегда соразмерны причине. Что мелкие ошибки могут привести к гигантской катастрофе. Что жизнь порой чертовски несправедлива, но она продолжается, не спрашивая нашего согласия. Мы учимся добрее относиться к чужой беде, ведь эта беда может стать предзнаменованием нашего будущего.
Однажды я разрешила Берту лечь спать позже, чтобы досмотреть последний фильм о Гарри Поттере. В самом начале его кризиса мы начали читать книги этой серии, и вскоре стало совершенно ясно, что он сам отождествляет себя с Гарри – объектом насмешек и унижений, склонным к резким перепадам настроения, но в то же время смелым и верным, способным преодолеть трудности и радоваться жизни. Вскоре он переключился на фильмы – их просмотр требовал гораздо меньше времени, чем книги. Досмотрев первую часть «Даров Смерти», он так расстроился, что мне пришлось показать ему, чем все закончится, – что добро в конце концов победит.
В начале фильма я беру карандаш и листок бумаги и рисую тот же график, что когда-то рисовала и своим студентам: кривую, весьма похожую на широкую улыбку.
– Вот так выглядит хорошая история, – говорю ему я. – Здесь начало, а здесь – конец. А в середине – видишь? – низшая точка. Называется «надир». Тот момент, когда все становится настолько плохо, что просто невозможно представить себе выход из положения.
Берт некоторое время смотрит на график.
– Значит, мы здесь, – говорит он, указывая на низшую точку кривой. – Вот тут.
Я не знаю, что именно он имеет в виду, нашу собственную жизнь или историю Гарри.
– Да, – отвечаю я, чуть сдвигая карандаш вправо. – А вот тут должен быть ответный бой.
– Значит, потом дела пойдут на лад?
– Не совсем. Всегда будут взлеты и падения. Но с этого момента герой истории начинает искать и находить решение проблемы. Даже после сокрушительного падения он встает на ноги и идет дальше.
Берт берет у меня карандаш и рисует свою черту – в том же направлении, что и моя, но только по пути она несколько раз уходит вниз, а потом взлетает вверх.
– Вот, значит, как это выглядит на самом деле, – говорит он. – Вот как развивается сюжет.
– Да, – отвечаю я. – Вот только в реальной жизни приключения не заканчиваются на последней странице.
В этом году я собираюсь провести рождественский период по-новому – чтобы каждый из этих двенадцати дней был наполнен смыслом. Все начинается в день зимнего солнцестояния и заканчивается под Новый год.
На закате после дня солнцестояния я вместе с несколькими друзьями зажигаю костер на берегу. С собой у меня специально привезенная для этих целей костровая чаша и дрова в старой сумке-тележке для шопинга. Погода стоит на удивление настолько мягкая и теплая, что утром я обнаруживаю, что моя кошка начала линять, как будто зима уже позади и пора встречать весну. И все же нет-нет да и налетают резкие порывы ветра, сводящие на нет все мои попытки разжечь костер, – так что я извожу целых пятнадцать спичек и уже бормочу ругательства себе под нос. Я уже отчаиваюсь справиться с этой задачей, когда ко мне подходит кто-то с зажигалкой, отчего все мои усилия кажутся еще более примитивными и нелепыми. Вскоре занимается бледный и робкий огонек, и мы собираемся вокруг него, сжимая в руках бутылки с пивом и фляги с чаем и глинтвейном. Наши тени на прибрежной гальке вытягиваются в лучах заходящего солнца.
Волн нет, и наши дети играют у самой кромки воды, обсуждая, что они получат завтра в подарок, и вслух решая еще на один год поверить в Санта-Клауса. Солнце золотит серые облака, все дальше и дальше уходя за горизонт. Пляж Уайтстейбл славится своими закатами, и летом я обожаю купаться здесь по вечерам. В такие дни солнце словно само окунается в море справа от острова Шеппи. Сегодня оно в своей высшей зимней точке, вот-вот спрячется за крыши домов деревни Сисолтер. Я всегда знала, что солнце в течение года меняет свое положение на небе, но никогда не видела этого своими глазами. Зимой его дом совсем в другом месте: над болотом, а не за морем. Мы смотрим, как прячется последний его краешек, и тогда костер как будто бы становится ярче. Жаль, что нам нечего спеть, думаю я про себя, какой-нибудь гимн прихода света.
– Вот и год позади, – говорю я те слова, что несколько часов назад произнесла у Стоунхенджа. Остальные присутствующие эхом подхватывают:
– Вот и год позади.
– Вот и год позади.
Это все равно произошло бы, даже если бы мы этого не заметили, но так у нас появляется некое мимолетное ощущение, что мы держим под контролем если не смену времен года, то хотя бы свою реакцию на нее. Небо нежно-голубого оттенка; еще светло, но в воздухе стало заметно свежее и прохладнее. Дети убегают к кромке воды и вскоре возвращаются, все в грязи и уставшие. Кто-то уводит их домой смотреть фильм «Эльф», а мы, взрослые, молча стоим у костра, каждый со своими мыслями. Мы подбрасываем дров в огонь. Над городком восходит полная луна, словно воздушный шар, занявший место солнца и ярко озаряющий чернеющее небо.
На пляже никого, кроме нас. Мы подходим ближе к костру, глядя на догорающие и тихо потрескивающие поленья. Когда я жила в доме с видом на пляж, то часто наблюдала, как люди возводят высоченные костры и пламя от них поднимается высоко в небо. Моя же чаша намного скромнее, но щедро одаривает нас теплом. Мы тихо высказываем пожелания, чтобы следующий год прошел легче, повторяя, словно зачарованные: «Вот и год позади». Вдруг откуда-то из черноты ночи доносится шелест волн, и мы понимаем: грядет прилив.
В который раз я осознаю важность ритуала в своей жизни и вспоминаю слова Д. Г. Лоуренса: «Мы должны восстановить эту связь – живую и дающую силы связь с космосом и Вселенной… Мы должны вновь воскресить забытый ритуал приветствия рассвета, зенита и заката, ритуал огня и воды, ритуал первого вздоха и последнего».
На другое утро, после неудачной попытки уговорить хоть кого-нибудь вернуться на пляж и встречать рассвет, я выхожу в сад и любуюсь им в одиночестве.
Горизонт едва различим, и я просто стою с чашкой чая в руках и смотрю, как просыпается новый день.
Еще видны звезды, словно алмазы, ослепительно сверкающие в черном небе. Но вот уже начинают петь первые птицы, предчувствуя восход солнца. Громче становится крик хохотушки, и я вижу тут и там их тени. Звезды гаснут, небо синеет, и начинают петь снегири. И вот между крыш показываются первые золотистые лучи, и мир снова окрашивается красками.
В этот день для меня начинается рождественская пора. Год выдался не из легких, и я оставила предрождественские хлопоты на потом. Но в это утро все же отправилась в магазин, чтобы закупиться разной рождественской снедью: сыром «стилтон», ветчиной, брюссельской капустой. Купила даже невероятных размеров каплуна и запаслась картошкой. Еще взяла красного и белого вина, бутылку «Марсалы»; лукума и конфет с вишневым ликером; пакет мандаринов в нарядных голубых с золотом обертках; несколько баночек сливок – на всякий случай.
Заодно накупила подарков. Когда покупаешь все за раз, то чувствуешь себя щедрее, чем если постепенно накапливать подарки в течение нескольких месяцев. Вот почему в моей корзине теперь громоздится внушительная стопка ярких коробок, и на кассе я отдаю головокружительную сумму денег. Как и в прошлые годы, с тех самых пор, когда Берт был совсем еще малышом, я покупаю ему пижаму – на этот раз светло-голубую, с велосипедами. Придя домой, я чувствую, что готова к празднику. Я вовсе не сопротивлялась ему до последнего – скорее отложила приготовления до нужного момента, чтобы они были в радость, а не в тягость.
В канун Рождества принято накрывать стол и для Санты. Берт придумал целое меню закусок для этого замечательного человека и еще больше – для его оленей (и все их нужно подписать). Когда дело сделано, мы подвешиваем Бертов чулок на дверную ручку, и я вдруг замечаю, что он привязал к нему ремень в надежде проснуться и хоть одним глазком взглянуть на Санту. Я втайне горжусь его наивностью – хотя позже мне приходится попотеть, распутывая этот морской узел после двух бокалов «Марсалы». Но этот момент, когда я на цыпочках спускаюсь вниз и кладу в чулок рождественский подарок, пожалуй, один из любимых в году; момент проявления заботы и щедрости. Я люблю и традиционные сувениры (золотые монетки и шоколадную апельсинку для моего противника фруктов), и разные безделушки, бессмысленные сами по себе, но представляющие особую эмоциональную ценность и дарящие радость ребенку.