Может быть, я и сердилась бы на Санту за то, что все лавры достаются ему, если бы не все это волшебство, витающее в воздухе.
На Рождество мы купаемся в деталях от «Лего», едим и пьем, играем в мяч на пляже. На другой день, приготовив жаркое из капусты и картофеля, завернув остатки с праздничного стола и разные соленья, идем в гости. Потом начинается странный период между Рождеством и Новым годом, когда все дни как будто перепутываются, и мы то и дело недоумеваем: какой сегодня день недели, какое число? В эти дни я всегда старалась занять себя чем-нибудь или хотя бы писать, но в этом году, как и во все предыдущие, никак не могу собраться. Раньше эти дни казались мне выброшенными впустую, но теперь я понимаю их истинный смысл. Я просто ничего не делаю – и при этом я даже не в отпуске. Навожу порядок в шкафах и на полках, готовясь к очередному кулинарно-поедательному марафону. Отвожу Берта играть с друзьями, а сама отправляюсь гулять на свежем воздухе, пока уши не замерзнут.
Я вовсе не ленюсь и не отлыниваю от работы – просто на некоторое время переключаю свое внимание, абстрагируюсь от повседневных амбиций и стремлений. Перезапускаю свой моторчик.
В канун Нового года меня охватывает уже знакомый ужас: еще немного, и праздничная лихорадка отступит. Кажется, мне ни разу так и не удалось как следует отметить Новый год. Ну, может быть, всего раз, но это было очень давно. В моей семье рождественский ужин всегда был скромным – жаль, что со временем мы отказались от этой традиции. Сейчас я и вовсе ничего не планирую заранее и жалею об этом, когда наступает праздничный день. Пожалуй, стоит приготовить хотя бы ужин для самых близких друзей. Но вся эта череда формальностей, связанных с празднованием Нового года, кажется мне чересчур сложной. Даже в свой почтенный сорок один год я стесняюсь заранее спрашивать людей об их планах, боясь показаться непопулярной. И каждый год с завидным постоянством на другой день после Рождества я узнаю, что многие мои друзья сидели дома и скучали, прокручивая в голове ту же мысль, что и я: «Все остальные точно где-нибудь веселятся сейчас. Почему же меня не пригласили?»
С детьми все становится еще сложнее. Пожалуй, заявить, что они портят все веселье, будет слишком жестоко, но они, безусловно, способствуют возникновению дилеммы. Разреши им бодрствовать вместе со всеми – и весь вечер придется унимать маленького человечка разной степени возбужденности; отправь спать рано – и тебя замучает чувство вины оттого, что лишил его возможности праздновать вместе со всеми. Лично я обещаю Берту, что он сможет отправиться спать поздно и мы вместе пойдем на пляж в полночь смотреть фейерверки – каждый год их запускают все желающие. Но уже в половине девятого он вполне недвусмысленно начинает клевать носом, и я проворачиваю хитрую операцию с немедленным разведением костра и отправкой его в постель; при этом все присутствующие должны сделать вид, что уже полночь.
Он нехотя соглашается, и мы поджигаем елку (срубленную накануне); затем мы с Х. попиваем дешевое шампанское. В целом отличное празднование конца года, только немного раньше, чем мне хотелось бы: за месяц в помещении елка высыхает настолько, что всякий раз, как мы бросаем в костер очередную ветку, иголки громко трещат. Мы смотрим, как они темнеют и тонут в пламени, а потом бросаем другую ветку, пока все дерево не превращается в гору пепла. Потому я ложусь рядом с Бертом, и он послушно засыпает. Я на цыпочках спускаюсь вниз, выпиваю последний бокал мартини и смотрю по телевизору концерт группы «Хутнэни» – извечный признак никудышного Нового года. Вот на будущий год, говорю я себе, мы точно продумаем все до мельчайших деталей. Х. надо мной смеется.
Так и прошел мой год: не одним нескончаемым значимым событием, но чередой жестов, мягко свидетельствующих о переменах и в то же время отмечающих преемственность традиций. Те же двенадцать рождественских дней, но со сдвигом. Никаких диет в последующие дни, клятвенных обещаний стать веганом или бросить пить. Мне не в чем каяться.
Впервые в жизни четкая граница между декабрем и январем перестала казаться мне чем-то надуманным, ведь она связана с возвращением света и обещанием весны.
Несомненно, зима еще поборется за свои права и самые холодные дни еще впереди. Но уже через несколько недель выглянут первые подснежники, а за ними – крокусы. Ждать осталось недолго. Год начинается заново.
Январь
Темнота
Лишь однажды мне довелось бывать за Полярным кругом. Тогда я была на пятом месяце беременности, страдала от анемии, головокружения вследствие повышенного давления и постоянных приступов тошноты. Должно быть, это была не лучшая идея, но поездка была забронирована давно, когда я даже и не думала, что вообще могу забеременеть.
Материнство наступило раньше, чем я ожидала. Лет в тридцать пять я с тревогой читала газетные статьи, предупреждавшие меня о том, что я рискую навсегда остаться бездетной, и в то же время прекрасно осознавала, что прежде чем становиться матерью, нужно по-настоящему повзрослеть. Как и в других сферах своей жизни, я чувствовала, что этот момент вот-вот наступит – нужно лишь чуточку подождать. И тогда я приняла хладнокровное решение: заморозить яйцеклетку до того неопределенного момента, когда наконец разберусь со своей жизнью.
И вот настал тот день, когда я, промокшая до трусов под проливным дождем, оказалась в клинике планирования семьи неподалеку от Лондонского моста, где мне предстояло пройти ряд тестов, чтобы узнать точную степень вероятности забеременеть. Я надеялась, что смогу реализовать задуманное и заморозить яйцеклетку бесплатно, если пожертвую часть лишних клеток, которые все равно лежали без дела. Но планам моим не суждено было сбыться: вместо того чтобы показать, сколько еще времени есть у меня в запасе, результаты тестов сообщили, что его вовсе не осталось. Яйцеклеток у меня было предостаточно, но организм не вырабатывал нужных гормонов для того, чтобы забеременеть.
Все это время я попросту обманывала себя, уверившись, что полностью владею ситуацией.
В тот вечер я кое-как приковыляла домой, по дороге отправив кучу сообщений, в которых выражала искреннюю радость от своего открытия, ведь предупрежден – значит вооружен, и все такое; теперь я смогу принимать обдуманные решения, и как же мне повезло вовремя об этом узнать, когда столько женщин остаются в неведении; и как я сожалела о бездарно потраченных годах и пачках контрацептивов. Если бы только знать об этом раньше! Забавно, если подумать. А потом я легла в постель, натянула на голову одеяло и разревелась.
До того момента я пребывала в счастливом заблуждении, что моя возможность забеременеть зависит только от того, как повернется моя жизнь. При любом раскладе я сумею найти положительные моменты. Теперь же я знала наверняка, и это знание стало для меня ударом молотком по голове: я хочу ребенка. Я всегда хотела ребенка. Мне просто не хватало смелости признаться себе в этом раньше.
Через неделю я записалась на прием в другую клинику. Клиника эта относилась к Национальной службе здравоохранения и специализировалась на ЭКО. За четыре месяца до приема в первой клинике наша жизнь радикально изменилась. К тому моменту я прочла всю доступную литературу на эту тему, запаслась на «Эбей» тоннами детектеров овуляции и теперь каждое утро писала на термометр, изучала собственную цервикальную слизь и вела график температур. Даже сексом мы занимались с единственной целью – забеременеть, и оттого он скоро нам наскучил. Вся эта затея вряд ли привела бы к какому-либо результату, но по крайней мере у меня была иллюзия того, что я изо всех сил стараюсь. Еще я записалась к иглотерапевту – на всякий случай. Впрочем, мое собственное мнение о силе альтернативной медицины больше не имело значения. Я просто задействовала все имеющиеся ресурсы и средства, словно стреляла из пулемета.
Не знаю, что именно помогло, только в день первого приема по ЭКО я оказалась беременной. Меня тут же положили под сканер УЗИ, и я увидела на мониторе крошечное пульсирующее скопление клеток и еще не до конца оформившееся, но уже бьющееся сердечко. Это было, мягко говоря, неожиданно, к тому же случилось на несколько лет раньше, чем я планировала, я была смертельно напугана и в то же время преисполнена отчаянной решимости сделать все, чтобы зародившаяся во мне странная форма жизни окрепла и продолжилась.
Весь первый триместр я была совершенно разбитой и едва передвигала ноги; не раз подумывала о том, чтобы отменить свою поездку в Тромсё, но так и не свыклась с этой мыслью. Я убеждала себя, что путешествие придется на золотой второй триместр – ведь все заверяли меня, что к тому моменту бояться будет нечего. И снова не сбылось. Напротив, осложнения и препятствия накапливались, как снежный ком. Но я не могла отказаться от своих планов поехать на север. Более того, мысль о поездке стала для меня лучом света в конце тоннеля темных и мрачных дней. Я изо всех сил уцепилась за нее. Однако чем ближе становился этот день, тем больше сомнений высказывала мой врач-акушер. Сама я всегда терпеть не могла просить разрешения, но теперь мне нужно было ее письменное согласие на поездку, иначе страховой полис оказался бы недействительным. И еще я всерьез опасалась, что меня не пустят в самолет – я была огромной, словно кит, внутри которого прятался вот-вот готовый появиться на свет Иона[29]. Письмо же было бы для меня гарантией того, что я не застряну в аэропорту.
Она заставила меня подождать своего окончательного вердикта, наотрез отказавшись озвучить его слишком рано. Я заявила, что она обязана меня отпустить: мне не терпелось увидеть северное сияние, и с этим нужно было считаться. Она посмотрела на меня так, словно это заявление было очередным тревожным симптомом, и дала понять, что отказывается ради моего же блага. Но, думаю, она и сама понимала: я чувствую, что грядут перемены, и эта поездка станет для меня прощанием с независимостью и свободой. Наконец она согласилась – за четыре дня до вылета, при условии, что у нас есть четкий план на случай экстренной ситуации. Я показала ей на карте расстояние от отеля до больницы, пообещав, что, если понадобится, буду целый день сидеть в номере и смотреть телевизор. Она мрачно признала, что в вопросах заботы о материнстве, если вдруг случится непоправимое, норвежцам можно доверять.