Для прощания с бурной молодостью Арктика была, прямо скажем, странным пунктом назначения.
Был конец января, и повсюду еще царил холод и мрак. Я перевернула все в поисках теплого пальто, которое сошлось бы на моем огромном животе, а вскоре обнаружила, что в моем организме происходят жуткие физиологические процессы, из-за которых вся кровь притекает к матке, и стоило столбику термометра опуститься ниже нуля, как я буквально сотрясалась от холода. Вся еда казалась мне невыносимо соленой, а консервированные ананасы – единственное, чего мне по-настоящему хотелось во время беременности, – были в страшном дефиците. Впрочем, цены в Норвегии пугали не меньше, а потому питались мы в основном в номере – пастой и теми немногими свежими овощами, что удавалось найти. Пару раз мы посетили местный «Бургер Кинг», чье руководство гордилось тем, что это самое северное заведение знаменитой сети. Но визиты эти сопровождались неизменным чувством вины, обострявшимся из-за высокого давления.
Тромсё походил скорее на последний оплот цивилизации, чем на «северный Париж». Именно такое место и было мне нужно. С конца ноября до середины января солнце там не восходит вовсе, и можно вдоволь любоваться северным сиянием. Земная ось сдвигается, и на сорок дней в году эта часть света совершенно отворачивается от солнца. Это вовсе не означает, что здесь царит кромешная тьма, просто день становится очень коротким, а небо окрашивается в темно-синий, как в первые минуты после заката. Кажется, что этого мало, но для тех, кто там живет, в этом состоит различие между днем и ночью. В Тромсё полярная ночь длится дольше обычного, потому что окружающие его горы еще целую неделю скрывают его от солнечных лучей. Когда мы прилетели, солнце только-только появилось, и визит его был недолгим. Ночь, казалось, начиналась около трех часов вечера и заканчивалась около девяти утра. Потом был долгий рассвет, короткий день и снова сумерки.
Я так и не успела к этому привыкнуть и целыми днями спала, утопая в мягкой бежевой зиме. Спать в царящей вокруг темноте было легко, и, по правде сказать, после периода перманентной усталости это было приятной переменой. Бодрствуя, я постоянно боялась заснуть прямо на тротуаре, или что меня стошнит на людях, или я потеряюсь и окажусь слишком далеко от Университетской больницы Северной Норвегии, служившей мне путеводной звездой. О зимних видах спорта можно было забыть, и ни один вменяемый туроператор не подпустил бы меня и близко к ездовым хаски, которые, как известно, любят пошалить, а иногда могут даже быть агрессивными. Я боялась, что проявила бесстрашие там, где не следовало: я переусердствовала, стараясь отсрочить прощание с собственной свободой. Но все вокруг было настолько пронизано волшебством: и насыпь по краям дороги, покрытая ледяной коркой; и младенцы, спящие сладким сном в колясках, укрытых теплым пледом, словно горошинки в постели принцессы.
Ночи были окутаны ярким светом северного сияния, которое как раз было на пике своей активности, и тревога ненадолго оставляла меня.
В первый вечер мы взошли на борт рыбацкого судна, отплывавшего из бухты Тромсё, и наловили свежей трески, которой с аппетитом и поужинали в уютной кабине, пока остальные туристы обсуждали травмы, полученные во время катания на собачьих упряжках. Не успели мы доесть свой ужин, как нас позвали на палубу: шкиперу показалось, что он что-то увидел. Приглядевшись, мы заметили полоску зеленоватого дыма прямо над головой. Я было подумала, что это пар от одного из судов, но то была аврора: бледная, едва различимая, но внезапно осязаемая. Это была не мимолетная вспышка в небе, но трехмерный объект, нависший прямо над нашим катером.
В тот момент я осознала, что все виденные мной изображения этого явления были далеки от реальности. Я подолгу зависала над фотографиями неоново-зеленых лучей, ярких, словно вывески ночных клубов; смотрела ролики на Ютубе, где резкие, смелые лучи рассекали ночное небо. Но все эти видео сняты в ускоренном темпе, зеленые и розовые вспышки становятся ярче за счет длительной выдержки. Вглядитесь – и вы увидите на каждой фотографии звезды, проглядывающие сквозь лучи северного сияния; это значит, что их яркости не хватает даже для того, чтобы затмить эти крошечные горошины, сверкающие на расстоянии триллионов миль. Движутся они медленно, как дрейфующие облака. Ощущения от созерцания этого явления странные, сродни акту веры. Нужно вглядеться как следует, и, честно говоря, я и не заметила бы их, если бы мне не сказали.
Вживую северное сияние не производит столь сильного эффекта, а в первые минуты и вовсе почти неразличимо. Постепенно его лучи начинают проявляться на небе – вот и мы, вглядываясь, спрашивали друг друга: «Это оно? Как думаешь? Вон там! Да. Да? Может быть… Не знаю…» Но потом, словно в награду за терпение и веру, все-таки увидели их.
Даже теперь, пересмотрев сотни роликов на Ютубе и прочитав десятки статей о северном сиянии, я не вполне понимаю природу этого явления. Это результат столкновения стихий, о которых я почти не задумывалась до своего приезда в Тромсё. Земля обладает магнетической силой, и заряженные частицы – протоны и электроны – в окружающей нас магнетосферической плазме поднимаются в верхнюю атмосферу под воздействием солнечных ветров. Там они ионизируют, излучая свет и цвет. Думаю, пока я это пишу, во мне мало-помалу формируется понимание этого процесса, но по своему опыту знаю, что стоит мне отойти от ноутбука, как все эти подробности мигом вылетят у меня из головы. Скорость и ускорение заряженных частиц, широта, на которой происходят столкновения, наличие других элементов – все это влияет на внешний вид северного сияния. Его свет может быть красным, зеленым, желтым и синим, но все же чаще всего бывает зеленым. Лучше всего северное сияние видно на темном небе, в районах с наиболее низким уровнем светового загрязнения.
В тот первый вечер, удовлетворившись увиденным, я могла бы преспокойно идти дальше, но меня не отпускало чувство, что это не все.
Вот почему на другой день мы сели в машину и отправились за несколько километров от отеля, по дороге с обеих сторон окруженной обледенелой обочиной. Наши гиды не отрывались от мобильных телефонов, чтобы не пропустить ни одной достопримечательности, и водитель несколько раз выполнял резкий поворот в совершенно неожиданную сторону. Почти каждый час мы останавливались, нам выдавали ярко-оранжевые жилеты безопасности и лишь затем разрешали выйти и с надеждой вглядеться в ночное небо. Попытки не всегда увенчивались успехом, но в конце концов я оказалась на обледенелом берегу и увидела в небе огромный, светящийся зеленым светом объект. Он был так же едва различим, как и то, что я видела накануне, и все же было в нем что-то неуловимо живое, и его лучи еле слышно потрескивали. Стоит только зажмуриться – и это сияние пропадет, рассеется. Стоит навести на него объектив телефона – и оно робко побледнеет. Но у экскурсоводов были с собой зеркальные фотоаппараты и штативы, и все мы вернулись домой с собственным снимком в ярко-зеленом свете, который ни за что не увидели бы невооруженным глазом.
В ту ночь, в два часа, мы отправились в лес, и наш экскурсовод пошутил: «В этих лесах водятся медведи, но не волнуйтесь: пока они никого не съели!» Потом посмотрел на меня и добавил: «Хотя не знаю, может быть, беременные женщины выделяют какие-то особые феромоны». Я вдруг осознала, что меня всю колотит и вот-вот вырвет, прямо на девственно-чистый снег, и уж это-то точно привлечет медведей лучше всяких феромонов. Я вернулась в автобус и проспала всю оставшуюся ночь. Мне снились яркие вспышки изумрудного света.
К тому моменту я стала почти что зависимой – мне хотелось получить сполна свою порцию ионизирующей плазмы, пока была такая возможность. На автобусе мы отправились на север, а там, на красном судне, в направлении фьордов[30]. Стоя на палубе, я любовалась розоватым сиянием прямо у себя над головой, тонким и невесомым, словно тюль, колышущийся на ветру сквозь приоткрытое окно. Казалось, у авроры бесчисленное количество ликов и ипостасей, но все они эфемерны, как незримая грань между надеждами и реальностью. Само это ощущение напоминало мне то, что испытываешь во время беременности. Чувство, что внутри тебя есть что-то реальное, и понимание, что все, что ты знаешь об этом, непостижимо, словно сон.
Под конец отпуска, заскочив на минутку в отель в поисках варежек, я краем глаза увидела бледный свет северного сияния над бухтой и подумала, что оно, должно быть, всегда было там. Просто ждало, пока я научусь его видеть.
Мы путешествовали не только по ночам. Однажды утром мы сели в микроавтобус и отправились на остров Квалёйя, где нас ждала саамская семья и их олени. Водитель отвез нас за горный хребет Люнгенских Альп, где лучи восходящего солнца окрашивали небо в розовый цвет. Мы миновали фьорды, где, несмотря на немыслимую стужу, купались люди, и в этот момент во мне вдруг проснулось осознание тонкой связи между красотой и суровостью этого холодного места и того, каких усилий стоило этим людям поддержание связи с нереальным и эфемерным.
Прибыв на место, мы натянули на себя теплые зимние костюмы и огромные меховые шапки, которые нам велели надеть поверх всего, что уже было надето. Потом нас отвели в лавву – традиционное саамское жилище, устроенное полукругом, наподобие чума. Там мы сели вокруг костра, не переставая поражаться царящему вокруг холоду. Своими попытками найти костюм как можно больше, чтобы в него поместиться, я привлекла к себе внимание, и теперь все члены группы поняли, что я беременна, отчего мне было довольно неловко. Женщины принялись суетиться и ворковать вокруг меня, причитая и вопрошая, зачем мне вообще понадобилось отправиться в путешествие в моем-то положении. Какая разница, где сидеть, вяло отшучивалась я. За эту неделю меня уже в девятнадцатый раз предостерегли от поездок на хаски и в сотый – спросили, смотрю ли я сериал «Истории из роддома». Его я смотрела, но сказала, что нет, в надежде избежать групповой терапии на тему родов, неизменно следовавшей за этим признанием. Не помогло, но я была счастлива, когда наконец меня оставили в покое наедине с оленями.