Зимой 1987 года снегу нападало столько, что сугробы на пришкольной лужайке выросли выше машин. Тех, кому все-таки удалось через них пробраться, кормили на переменах горячим супом, чтобы они могли согреться, – можно было выбрать с бычьим хвостом или томатный, в оранжевой пластиковой миске. Мне разрешили надеть под рубашку с галстуком белую водолазку и обуть сапоги-луноходы – мама сказала, что, если учителя будут жаловаться, она заберет меня домой. Дом наш оброс сосульками, да такими длинными и толстыми, что нам пришлось измерить их портняжным сантиметром (одна, кажется, была почти полтора метра!) и отломать от крыши, чтобы сфотографировать в ванне. В доме у нас не было центрального отопления, и мокрую от снега одежду приходилось сушить над газовой плитой, в дальней комнате. К тому же мы опасались, как бы обогреватель «Калор Газ» не вышел из строя раньше, чем наступит оттепель. Не то чтобы я была против. Я обожаю нашу суровую зиму, восхищаюсь ее потрясающей силой менять и преображать все вокруг. Хочется, чтобы она никогда не кончалась.
Я по-прежнему так же отношусь к снегу. При всем желании мне никак не удается вести себя степенно и серьезно, как взрослые, испытывающие досаду по поводу создавшихся неудобств. Я люблю эти неудобства так же, как простуду: когда нечто неотвратимое врывается в повседневную жизнь и вынуждает тебя ненадолго остановиться и отбросить привычки. Люблю сопутствующее ей преображение всего вокруг, когда весь мир окрашивается в искрящийся белый и все вдруг начинают здороваться друг с другом. Мне нравится, как облака становятся пурпурными, наполняясь снегом, и как свет проступает сквозь занавески поутру, озаряя все мягким белым сиянием. Мне нравится, как свежий снег хрустит под ногами, когда выходишь из дома в метель, чтобы поймать варежками снежинки. Снег будто бы вновь превращает меня в ребенка, ведь в обычной жизни мне редко случается так же чему-то веселиться и дурачиться.
Снег заставляет вновь ощутить благоговение перед некой силой, гораздо большей, чем та, которой мы обладаем.
В нем воплощается представление о возвышенном, некой субстанции, в которой сливаются величие и красота, и человек чувствует себя маленьким и хрупким, совершенно поверженным.
Снег сопровождал меня всю сознательную жизнь до рождения ребенка. В одну из наших встреч я везла комод на городскую свалку, и все бы ничего, пока я не решила затормозить на перекрестке с главной дорогой и не вылетела через две сплошные, медленно и величественно, словно круизный лайнер. Хорошо, что поблизости не оказалось других машин. В другой раз из-за снегопада заледенели железнодорожные пути, и поезд «Евростар» несколько дней не мог выехать в Париж; ничего не оставалось, как только, пожав плечами, просиживать целыми днями в элегантных кафе. И еще мы встретились, когда я только-только переехала в Уайтстейбл и сразу отправилась на пустой пляж, просто чтобы посмотреть, как морские волны разбиваются о заснеженный берег.
Но Берт оказался оберегом от снега. У меня есть фотография, где он в привязанном ко мне слинге и шапке-ушанке и я ступаю по едва припорошенной земле. Но Берт, конечно, этого не помнит. Едва только он научился ходить, как я купила ему санки, рассудив, что если дождусь холодов, то их все раскупят и нам придется кататься с горки на чайном подносе. Санки так и простояли без дела и в конце концов оказались в дальнем углу сарая, заваленные всякой всячиной. В Уайтстейбле с его мягким климатом санки – такая же редкость, как белый слон. Временами меня одолевал соблазн усадить в них ребенка и отправиться вместе любоваться снегопадом в близлежащий городок или даже в соседнее графство, но я больше чем уверена, что прогулки в метель расценятся как родительская халатность.
А прошлой зимой наконец выпал снег. Воскресным утром случился фальстарт – часов в семь утра над садом закружились первые снежинки, и я побежала на второй этаж, чтобы разбудить Берта. Мы натянули пальто и шапки поверх пижам, надели теплые носки и резиновые сапоги, и я отправила его в сад играть на газоне, присыпанном жалким тонюсеньким слоем снега. К тому времени, как мы позавтракали и уже собрались было попытать счастья во второй раз, от снега ничего не осталось, кроме мокрого скользкого асфальта, и только льдинки плавали в канавах. Неужели на этом снег в этом году закончился, недоумевала я.
И вот этот день настал: снегопад, который так долго обещали (впрочем, мы уже и не надеялись и даже не затаили дыхание), наконец прошел, и наутро нашим глазам предстало удивительное зрелище. Весь сад был укрыт таким толстым слоем снега, что не было видно ни сорняков, ни другой растительности и все вокруг дышало покоем и тишиной. Школа была закрыта, поэтому мы надели теплые комбинезоны и отправились на пляж, где на причальной стенке огромными, похожими на зефир горками лежал снег, а кромку берега совсем размыло. Мы слепили снежную чайку с клювом из сучка и галстуком-бабочкой из панциря моллюска. Еще мы играли в снежки на берегу, потом купили новые санки (на складе их была целая куча) и вместе с ними поехали в Тэнкертон Слоупз. Там все звенело от детского смеха: целая толпа ребятишек с красными от мороза щеками скатывались с холма и вновь взбирались наверх. Четыре парня на наших глазах спустились на кайяке, который пролетел через морское заграждение и шлепнулся прямо на дно, на песчаный берег.
Снежным днем пустынно, словно неожиданно наступил выходной и все столики в кафе перевернуты. Но в этот снежный день в воздухе витало ощущение Хеллоуина и немного Рождества, был он растрепанным и одновременно уютным, непокорным и трогательно-душевным. Словно тоже был неким порталом, незримой гранью между привычным и волшебным.
Впрочем, зимой, кажется, таких дней предостаточно – дней, когда ты словно слышишь едва различимый голос, зовущий переступить черту обыденности.
При все своей красоте снег хитер и коварен. Он зовет в новый мир, но едва мы попадаемся на его уловку, растворяется в небытие.
Всякий раз, видя снег, я представляю себе Нарнию. Во многих смыслах видение Клайва Стейплза Льюиса можно назвать платоническим: идеально пышные снежные шапки на кронах сосен и крышах домов и приключение детей, оборачивающееся внезапным взрослением, когда они проходят сквозь шкаф и находят в нем теплые и уютные шубки. В книге «Лев, колдунья и платяной шкаф» снег являет собой приятный сюрприз – во всяком случае, бо́льшую часть книги.
Вся книга буквально пронизана удовольствием от созерцания снега, озарена мягким желтым светом фонарей, в котором его белизна кажется еще ярче, а из мира будто бы исчезло все дурное или просто на некоторое время скрылось. Именно благодаря снегу дети получают возможность в полной мере прочувствовать гостеприимство мистера Тумнуса и Бобров, которые укрывают их от непогоды и досыта кормят. Душевное тепло обитателей Нарнии резко контрастирует с царящим снаружи холодом.
Вне всякого сомнения, читатель должен немедленно почувствовать коварство и злобу Белой колдуньи – но в то же время от нас не может ускользнуть ее красота. Красота эта холодная и колючая, словно лед, живое напоминание о ее способности легко переносить даже самую лютую стужу. Она соблазняет Эдмунда лукумом, обещая ему магические способности. Мне она всегда казалась некой аллегорией Рождества: сладости и угощенья, обещание подарков, но в то же время – некий призрачный образ, инструмент манипуляции сознанием детей, заставляющий их вести себя определенным образом и испытывать неуемные желания и в то же время отчитывающий за то, что ожидания их слишком завышены. Она – это взрослая половина Рождества в глазах ребенка, та горьковатая его часть, которую малыш не может не заметить, когда взрослые велят ему слегка умерить и скорректировать свои желания и напоминают о жертвах, на которые вынуждены идти, чтобы удовлетворить его запросы. Она – мать, прихорашивающаяся и наряжающаяся к празднику, на который дети не приглашены. Именно ее стараниями дом наполняется необычными запахами и преображается, а взрослые рождественским вечером собираются у стола для игры в карты, позабыв о своих заботах и хлопотах. Она – напоминание о взрослых забавах, о которых ребенок пока даже не помышляет.
Но «Лев, колдунья и платяной шкаф» не единственное произведение, в котором прослеживается связь между снегом и формированием взрослого сознания и мудрости. Книга Сюзан Купер «Восстание тьмы»[34] начинается с сильного снегопада, окутывающего дом семейства Уилла Стентона волшебным белым облаком в тот самый день, когда он отмечает свой одиннадцатый день рождения. Уилл оказывается в волшебной стране, над которой нависла смертельная угроза, а местные жители верят в пророчество, гласящее, что только ему под силу спасти их мир. В этой снежной стране Уилл внезапно взрослеет. По схожей схеме развивается и сюжет книги Джона Мейзфилда «Ящик наслаждений»: там на зимних каникулах маленький Кей Харкер также проваливается сквозь время. Снег приносит с собой не только волшебную шкатулку, позволяющую ее владельцу становиться быстрее или уменьшаться в размерах. Вместе с ним в жизнь Кея врывается запутанный древний мир язычников и искрящаяся вера христианства. В этой снежной реальности время утрачивает линейность и оживает история. Но самое главное – маленькому мальчику приходится резко повзрослеть, ведь у него не было родителей, а защитник и хранитель загадочным образом исчез.
Снегопад в детской литературе – триггер перемен. Именно снегопад приносит с собой ситуацию, в которой взрослые защитники быстро теряют свои способности, и детям приходится призывать на помощь всю свою сноровку и смекалку, чтобы выжить самостоятельно. В масштабных битвах, в которых предстоит принять участие этим детям, великие силы терпят крушение, а слабые восстают и становятся сильными. И случиться это может только в самом сердце зимы, когда стираются грани привычного мира.
Снег побеждает обыденную реальность, заводя ее в тупик и мешая нам задействовать механизмы, позволяющие справляться со скучными повседневными обязанностями.