– И это помогает отвлечься? – спрашиваю я. – Ну, то есть тебе так некомфортно в этой ванне, что ты забываешь обо всем на свете?
– Да нет же! – отвечает она. – В ванне я постоянно смеюсь. Все непрошеные мысли отключаются. Время от времени я ныряю в воду с головой, чтобы холод проник в мозг. А потом вообще не помню, что меня встревожило. Тумблер щелкнул. Я ощущаю это физически.
Дорте не просто нашла метод, помогающий сдерживать неприятные симптомы.
– Я чувствую, что полностью исцелилась, – говорит она. – Биполярный приступ состоит из фазы маниакального подъема, продолжающейся по меньшей мере семь дней, и фазы депрессии, которая может продлиться пару недель, а то и больше. Сейчас я могу впасть в депрессию на денек, отправиться на пляж и там покончить с этим.
При этом Дорте аккуратно замечает, что не пытается минимизировать или приуменьшить риск, с которым ей приходится сталкиваться, или потенциальную угрозу своей болезни для всего организма. Но этот способ сдерживания кажется ей таким эффективным и в то же время приятным, что впервые в жизни все дается ей легко.
– Я просто думаю, что это – ментальный грипп, – говорит она. – Я не пытаюсь идти дальше как ни в чем не бывало, напролом, не стараюсь пустить пыль в глаза и не держу все в себе. Я беру пару выходных и пытаюсь лучше прислушиваться к себе, пока не поправлюсь. Гуляю по берегу моря, обязательно хорошо питаюсь, отменяю все встречи и отдыхаю, пока не полегчает. Я знаю, что делать.
Подобный режим означает, что она достигла такого уровня, о котором не могла и мечтать десять лет назад.
– В прошлом году у меня опять случился приступ депрессии. Я вдруг расплакалась по дороге на пляж, и только повернув домой, почувствовала себя лучше. Когда я пришла к психиатру, тот предположил, что всему виной чрезмерное употребление лекарств и что надо бы уменьшить дозировку. Это меня не на шутку встревожило – я и не представляла себе жизни без препаратов. Но мы составили план поддерживающей терапии, и чем ниже становилась доза, тем лучше я себя чувствовала.
Теперь она и вовсе ничего не принимает.
– Этот процесс не быстрый, – рассказывает она. – Я не могу сказать, что чувствую себя как какой-нибудь абсолютно здоровый человек. Для меня этот путь был долгим, и плавание – всего лишь один из многочисленных коррективов. Я отказалась от сахара, стараюсь побольше бывать одна, подолгу гуляю, перестала всем говорить «да». Стала меньше работать. Все это помогает формировать буфер, и должна сказать, мне нравится, когда этот буфер широкий. Иногда происходит какое-нибудь неприятное событие, сужающее его, и мне приходится заново его возводить. В общем, я постоянно слежу за своим состоянием и восстанавливаюсь – это самая настоящая работа. Но на жизнь я не жалуюсь, все у меня чудесно!
В один прекрасный февральский день я получаю приглашение в группу в Фейсбуке, полную совершенно незнакомых мне людей, со словами: «Думаю, это подойдет Кэтрин».
Листая комментарии, я вижу, что кто-то пытается организовать группу желающих плавать круглый год в любую погоду. Большинство приглашенных едва ли не прямым текстом говорят: «Вы совсем сбрендили, если я к вам и присоединюсь, то только летом».
– О да, пожалуйста! – кричу я.
На следующий день после первого снега я встречаю на пляже Марго Селби. Накануне утром чуть припорошило, и теперь, стоя на берегу в купальнике под зимней одеждой, я вижу небольшие сугробы в тех участках, куда никогда не проникает зимнее солнце.
– Я так рада, что ты пришла, – говорит Марго. – Я дважды пыталась войти, но всякий раз так тяжело справиться с нервами.
Я окидываю взглядом море и замерзший пляж под ногами и думаю про себя, что недооценила обстановку.
Водоросли обледенели, рельеф волнореза отчетливо виден на морозе. Изо рта вылетают белые облачка пара. Не будь поблизости людей, которые обязательно отметят мое малодушие, я бы уже отправилась в какое-нибудь из ближайших кафе и заказала бы горячий шоколад. Но нет, я сжалась в комочек в своем гидрокостюме и гадаю про себя, оставить ли шапочку или снять.
– Я ненадолго, – говорю я.
– Я тоже, – отвечает Марго. – Я стараюсь продлить время до трех минут.
Я снимаю пальто и одежду – вот уже холодный воздух покусывает мою обнаженную плоть. Это полное безумие – не плавание как таковое, а непреодолимая тяга, которую я испытываю при мысли о нем, уверенность в том, что оно принесет мне пользу, что это нужный и мудрый шаг. Я надеваю гидрокостюм и обувь для плавания и вижу, что на Марго нет ничего, кроме купальника и каких-то черных носков.
– Они неопреновые, – поясняет она. – Пять миллиметров толщиной.
Еще на ней перчатки, очень похожие на водительские.
– Я просто поспрашивала девчонок, которые переплывали канал, все говорят, что надо защищать конечности от… обморожения.
Пока об обморожении лучше даже и не думать. Я снова повторяю, что вряд ли пробуду в воде так долго, и мы вместе идем к мутно-зеленому морю. Войти в воду в этот момент кажется совершенно невозможным. Но потом мы обе намеренно движемся к ней, и вот уже в море погрузились мои икры, а за ними – бедра. Я подаюсь вперед, чтобы тело полностью окунулось в воду, и понимаю, что мы обе, не сговариваясь и не задумываясь, бежим на берег. Мы не кричим, но поем, чтобы не так ощущался колючий холод, при этом совершенно не дыша. Сейчас совсем не время сдерживать или подавлять эмоции. Мы обе что есть мочи кричим о своем дискомфорте.
– Дыши! – кричит Марго, и я, набрав воздуха в легкие, решаю, что могу пережить три заплыва брассом до того, как снова выскочу из воды, и начинаю считать: «раз, два…» Однако, дойдя лишь до двух с половиной, я вновь встаю на ноги и бегу, чтобы поскорее закутаться в полотенце. В воде я пробыла от силы сорок пять секунд, хотя там кажется, что время растянулось, поэтому вполне может быть и меньше. Я смотрю, как плавает с высоко поднятой головой Марго, потом перевожу испытующий взгляд на ее лицо и пылающие от напряжения щеки. Теперь я чувствую себя в безопасности, ведь побывала в море и вернулась. И выжила.
Становится совершенно очевидным, что время, которое каждый из нас может провести в воде, зависит только от нервной системы.
Вскоре выходит и Марго, становится рядом со мной и вытирается. Мою кожу чуть покалывает от воспоминания о холоде.
– Думаю, теперь я гораздо лучше его осознаю, – говорю я. – Я вышла, потому что не думала, что можно остаться в воде. Но едва я вышла, как тут же поняла, что все в порядке. Я снова хочу вернуться в воду.
– Завтра? – спрашивает Марго.
– Завтра, – отвечаю я.
На второй день я устанавливаю таймер на телефоне и обнаруживаю, что могу продержаться до пяти минут, если отброшу свой страх внезапной смерти от обморожения. Я тщательно исследовала этот вопрос и нашла, что процесс этот гораздо медленнее, чем кажется, и это странным образом утешает. Я знаю, что если начну показывать признаки переохлаждения, меня тут же вытащат, и в то же время вновь ощущаю тепло. Пока я чувствую этот относительный холод, мне ничто не грозит.
В тот же второй день я узнаю, что, когда будет пора сдаваться, мои большие пальцы подадут мне четкий сигнал: эти части тела, где почти нет плоти, ощущают холод как острую боль, которая прекращается только тогда, когда я выхожу из воды. В Уайтстейбле плавать можно только за два часа и через два часа после отлива или прилива, а между перерывами двенадцать с половиной часов, что означает, что окно для плавания будет смещаться каждый день. Так, в воскресенье мы плавали в одиннадцать часов утра, в понедельник – в полдень, потом плавно переползли на час, два и три часа – и так до февраля, когда дни такие короткие, что нам приходилось плавать затемно. Я твердо решила плавать всю неделю, каждый день, чтобы организм привык, и потому день за днем ходила на пляж и боролась с собственным инстинктом, велящим держаться поближе к теплу и сухости.
Всю неделю температура воды в море колебалась между пятью и шестью градусами, и я постепенно привыкла к странным изменениям в организме, происходящим в ледяной воде. Когда выходишь на берег, кожа приобретает ярко-красный оттенок – не такой, когда краснеешь от стыда или смущения, а такой, словно облился томатным супом. Мало-помалу этот оттенок начал мне нравиться: он свидетельствовал о том, что я стала намного выносливее, чем была когда-либо. Выбравшись на берег, обтеревшись и согревшись, я начинаю дрожать, но дрожь эта почти что приятная. Совершенно ясно, что мое тело старается согреться, а ведь я много лет ничего такого от него не требовала. В этот момент я чувствую, что живу, и не боюсь этого, ведь и Марго испытывает те же ощущения.
Я намеренно подвергла свой организм испытанию, чтобы заставить его вновь обрести равновесие.
Мне приятно проверять границы собственных возможностей таким бодрящим способом. И приятнее всего то, что потом еще несколько часов кровь у меня в жилах словно наэлектризована, как будто в меня влили какую-то волшебную сыворотку.
На четвертый день я решаю отказаться от гидрокостюма, отправляюсь плавать в одном купальнике и сама удивляюсь отличному самочувствию. Я уже научилась дышать спустя первые полминуты, когда грудь будто стянута обручем, отмечая царящий вокруг холод.
На пятый день я погружаюсь в воду на целых десять минут, поражаясь своей быстрой адаптации. Мы дрейфуем бок о бок в холодной воде и постепенно заводим веселую, непринужденную болтовню. Со стороны может показаться, что мы под кайфом.
– Как здорово! – говорю я. – Просто отлично!
Мы в совершенном восторге от собственной храбрости, от того, как сумели вырваться из повседневности в это альтернативное пространство. Наш город с его тревогами и обязанностями остался где-то на дальнем берегу, и между ним и нами невидимая стена, не пропускающая эти тревоги и страхи.
Здесь нас никто не достанет, просто не рискнут. Даже собачники останавливаются на берегу, смотрят на нас издалека и качают головами. Мы словно переступили некую незримую черту. Пожалуй, в Сисолтере нам нравится плавать больше всего, потому что там, на пустынном пляже, вдалеке от домов, укрытые от посторонних глаз высокой дамбой, мы можем стянуть купальники и поваляться на пляже голышом. С моим телом особо не покрасуешься в бикини в жаркий летний день, но зимой я могу спокойно показать свою кожу морю, чувствуя себя частью этой мощной стихии.