аний. В середине зимы вся земля вокруг моего любимого улья усеяна трупиками пчел, которые больше не нужны – тех, которых не жалко и которых отправляют в самые рискованные миссии по добыче полезных ресурсов; самцов-трутней, изгнанных из улья, как только они исполнили свою задачу. О нет, нам вовсе не нужно стремиться быть как пчелы и муравьи. Достаточно просто позаимствовать у них полезные аспекты их жизни, не копируя целиком и полностью их модель общества. Люди вовсе не эусоциальны: мы не безымянные винтики в огромном организме и не безликие клеточки, которые можно пустить в расход, когда они выполнят свою задачу и больше не будут нужны. Жизнь социальных насекомых не имеет ничего общего с человеческой. Мы не работаем по линейной схеме, выполняя четко заданную роль, как пчела-медоносица. Мы стремимся каждую секунду своего существования трудиться на благо общества. О сложном устройстве улья много сказано, но человеческий социум бесконечно сложнее, в нем постоянно приходится делать выбор, и никто не застрахован от ошибок.
Человеческая жизнь полна моментов славы и периодов беспросветного отчаяния.
Одни люди вносят более весомый и заметный вклад в жизнь целого общества, другие – часть живого тикающего механизма и ежедневно посредством незаметных поступков меняют мир к лучшему. Но все они важны.
Все они – волокна в сложном полотне, связывающем всех нас.
В эусоциальном улье хватило бы и одной зимовки, чтобы избавиться от ненужной шестеренки во имя всеобщего блага. А возможно, пчеле и вовсе не удалось бы оправиться от удара. Но человеку это под силу. Мы можем годами влачить жалкое существование, но способны в один момент встряхнуться и начать жизнь заново. Мы можем вернуться к друзьям и семье не только с новыми силами, но и с возмоножстью дать им гораздо больше, чем раньше. С годами мы накапливаем мудрость, сострадание и способность находить силы, спрятанные где-то очень глубоко.
Польза существования – совершенно бессмысленный концепт в контексте человеческой жизни. Не думаю, что мы рассматриваем окружающих исключительно через призму их пользы для нас. Мы заводим питомцев только потому, что уход за ними доставляет нам радость. Мы добровольно кормим лишние рты и убираем их экскременты в целлофановые пакетики, заявляя, что это расслабляет нас и приносит удовлетворение. Мы направляем свою любовь и обожание к самым беззащитным – младенцам и детям, – и дело вовсе не в их потенциальной пользе для общества. Мы просто испытываем удовольствие оттого, что нам есть кого любить и о ком заботиться.
Ведь именно самые беззащитные и слабые члены семьи и сообщества служат его связующим веществом. Ради них мы живем. Зима – это клей общества.
Муравьи в чем-то правы: подготовка к зиме – это тоже работа, ведь к наступлению голодного времени нужно обеспечить себя всем необходимым. Разумеется, нас всегда учили экономить и откладывать, хотя многим подчас нелегко выкроить лишние средства из бюджета на черный день. И даже когда это удается, отложить получается немного. Мои собственные сбережения испарились в один миг, когда из-за тяжелой беременности я не смогла работать, а содержание ребенка требовало гораздо больше средств, чем я зарабатывала. А ведь для этого нужно совсем немного – самые обычные вещи. Рамки взрослой жизни узки. И все же зима требует гораздо большего, чем просто заготовление ресурсов, которые к приходу лета неумолимо тают.
Когда мы прячемся в своем улье, а за окном бушуют ветры, грозящие в любой момент сорвать и унести крышу нашего дома, нужно принять это темное время, заботясь лишь о том, чтобы было чем занять руки.
Зима – самая пора для тихих видов досуга, для созидания, вязания и шитья, выпечки и варки, для штопанья носков и прибивания полочек.
В самый разгар лета нам постоянно хочется на свежий воздух, хочется активно проводить время. Зимой же мы предпочитаем сидеть дома. Тогда-то и наступает время привести в порядок то, до чего летом не доходили руки. Зимой я перебираю книжные полки и читаю все, что накупила за год и не успела прочесть. И еще перечитываю любимые книги, для меня это будто встреча со старыми друзьями. Летом мне хочется масштабных, ярких идей и захватывающих сюжетов не всегда высокой художественной ценности. Я читаю разную легкую литературу, развалившись в шезлонге в саду или на волнорезе. Зимой же наступает пора глубоких мыслей, медленного, вдумчивого чтения в теплом свете лампы, духовной подзарядки. Зима – время библиотек, приглушенной тишины стеллажей, запаха старых книг и пыли. Зимой я могу часами предаваться размышлениям о каком-нибудь историческом моменте или сложном понятии. В конце концов, мне некуда спешить.
Зимой появляется множество свободного времени. «Время легкое – нечего делать», – пишет Сильвия Плат в своем стихотворении «Пережидая зиму». «Ныне пчелам остается лишь ждать», – продолжает она, собрав их мед. Именно в эту пору они питаются сахарным сиропом. Плат пережидает зимнее опустошение, свернувшись клубочком в подвале и собирая остатки пожитков бывших хозяев дома в желтом свете торшера и находя лишь «…чернью очерченный/Разум./Чувства владеют телом». Уцелеет ли улей, гадает она про себя.
Плат не пережила свою зиму – это известно любой школьнице. Это стихотворение она написала в конце своей жизни, и именно оно стало последним в черновой версии сборника ее стихов «Ариэль». В этих произведениях любовь и отчаяние, надежда и боль от потери. После ее самоубийства, однако, книга была отредактирована ее мужем, Тедом Хьюзом. «Пережидая зиму» уносит нас в глубины тьмы, в самое сердце дома, где «тьма, как стая летучих мышей, сбилась в кучу». Лично мне чтение этого произведения всегда давалось нелегко. Даже синтаксис у него какой-то странный: предложения разбиты по разным строфам и строкам, смысл расплывается. Я вижу в этом некий беспорядок, как будто мы оказываемся в самом центре мыслительного процесса, чье начало и конец ускользают от нас.
В «Ариэли» редакции Хьюза мы наконец видим два произведения, которые вызвали особый резонанс после смерти их автора. В первом из них – «Грань» – складывается ощущение, будто бы воспевается сама смерть, которая уже произошла. За ним – словно коды – «Слова», где смерть символизирует собой покой и безмолвие. Но это мемориал, надгробный венок, чьи элементы расположены в таком порядке, быть может, в попытке понять смысл трагедии, а может, как нередко заявляли критики-феминистки, он свидетельствует о желании Хьюза контролировать Плат даже после смерти. Как бы то ни было, сама Плат вовсе не так задумывала конец. По ее замыслу, «Ариэль» завершается самой светлой нотой, возвратом к жизни: «Пчелы летают. Пробуют на вкус весну».
Даже во мраке собственной зимы Плат как будто бы тянется к жизни через свое творчество, через женское созидание, кропотливый домашний труд. «Зима – для женщин», – говорит она.
Пожалуй, это та самая пора, когда женские виды искусства получают полную свободу – и в то же время, на мой взгляд, эти слова относятся и к суровому времени года, которое женщине предстоит пережить. Мне невольно становится жаль, что она не успела сделать больше: добыть больше меда, спасти больше пчел.
Инстинкты Плат, велевшие ей искать на зиму занятие для рук, обоснованны. В недавнем исследовании было доказано, что вязание понижает артериальное давление не хуже йоги, а также помогает облегчить хронические боли, способствуя выработке серотонина. Благотворительная организация Knit for Peace[41] проанализировала благоприятное воздействие рукоделия на здоровье и установила ряд положительных аспектов, в том числе поддержание ясности ума, помощь курильщикам в отказе от пагубной привычки и снижение чувства одиночества и изолированности у пожилых людей. В заключение своего заявления они рекомендуют прописывать занятие рукоделием как особый вид терапии.
Быть может, в процессе переживания собственной зимы я не смогу осуществить все задуманное, но, по крайней мере, мне будет чем занять руки. Впервые за долгие годы я беру спицы, и из-под моих пальцев выходит несколько несуразных шапочек, словно хвастающихся пропущенными петлями. Я испытываю удовольствие оттого, что что-то создаю – пусть даже мой вклад в этот мир ничтожен. Благодаря ему я чувствую себя частью огромной машины, живой и дышащей. И пока я вяжу, мечтаю о том, как однажды обзаведусь собственным ульем, как буду открывать банки с янтарным медом и пробираться к нему среди зимы, чтобы послушать, как внутри его гудит и кипит жизнь.
Песнь
Даже в самом сердце зимы поют снегири. Однажды я увидела эту птичку у себя в саду в середине января – она сидела на ограде у лаврового дерева, чуть склонив голову и изучая меня своим проницательным взглядом. Ее грудка – скорее сочно-оранжевая, чем красная – горела, словно спелая ягода, на фоне моего коричнево-зеленого, спящего глубоким сном сада. Снегирь залетел ко мне из соседнего двора посмотреть, чем я занимаюсь. У себя во дворе я птиц не прикармливаю, ведь у меня кошки, и для пернатых это будет похоже на ужасную ловушку. Но у соседки есть скворечник с кормушкой, и иногда оттуда ко мне прилетают синички и щеглы, должно быть в надежде, что и я буду к ним столь же щедра. Больше всего я люблю снегирей – они, кажется, прилетают исключительно из любви к общению. Пожалуй, это самые дружелюбные из всех птиц, им нравится летать вблизи садов, выискивая земляных червячков. Должно быть, они лучше всех прочих птиц понимают, что мы не угроза, а, наоборот, потенциальный источник лакомств. Но кроме того, похоже, мы им в некотором роде интересны: они наблюдают за нами, склонив голову и будто спрашивая: «Чем занимаешься?»
История знает немало примеров людей, которым казалось, что они подружились со снегирями, и эта дружба порой длилась долгие годы.
Кто-то считает, что это иллюзия, сформировавшаяся под влиянием самих птиц: все они дружелюбны и похожи между собой. И все же отдельным особо терпеливым личностям удалось приручить снегиря. Так, актер Маккензи Крук обзавелся товарищем по имени Зимний Джордж. «Он без всякого страха залетел к нам в дом, – рассказывал Крук в интервью для газеты «Телеграф» в 2017 году. – Теперь он усаживается мне на плечо и кричит, пока я готовлю еду для своей семьи. Он очень умный и смелый, и мне страшно подумать о том, что однажды он может не прилететь». Крук приручал птицу постепенно. Когда снегирь впервые начал прилетать к нему в сад, Крук сначала бросал ему червячков, а в конце концов скормил ему с руки целую сороконожку. Потом Крук стал специально покупать кормовых червей в местном зоомагазине и прикармливать птицу на заднем дворе. Теперь Зимний Джордж обосновался у него в саду со своим многочисленным семейством.