Мне все равно нужно было к врачу, так что я решила попросить ее дать мне справку, которую можно было бы отправить страховой компании, чтобы вернуть деньги. Мне казалось, что это трезвый, ответственный поступок, безупречный с моральной точки зрения.
– Может быть, я могу еще чем-нибудь помочь? – спросила она, и я рассказала ей об Исландии и о том, что теперь я, разумеется, никуда не поеду.
– Нет, – сказала она. – Я считаю, что вы должны поехать. Какая разница, где вы находитесь, если вам плохо? Ничто не мешает вам воспользоваться этой возможностью. Ведь неизвестно, что из этого выйдет.
И хотя эти слова из уст врача не принесли мне желаемого утешения, все же было отрадно слышать их от человека, который, как никто другой, знает: жизнь дается всего лишь раз. Сидя за этим столом, она наверняка каждый день наблюдает людей, познавших, что именно их подстерегает и какой суровой может оказаться зима. Я решила последовать ее совету. Через неделю я уже летела на самолете в Рейкьявик.
После плавания в Голубой лагуне я слегла в постель с такой сильной лихорадкой, что кажется, сила воды выворачивает меня наизнанку. У меня попеременно стучат зубы и течет пот – так обильно, что вся пижама промокла. В горло как будто напихали битое стекло.
Надо бы вызвать врача, но я не знаю ни как это сделать, ни сколько это будет стоить, а в Рейкьявике меня это пугает. Вместо этого я отправляю Х. и Берта смотреть достопримечательности, а сама лежу на диване в квартире, снятой на «ЭйрБиэнби», и смотрю кино на «Нетфликсе», потягивая воду со льдом. Каждые четыре часа я принимаю парацетамол и ибупрофен, и наконец меня одолевает сон. Кажется, своими попытками расширить границы я разбудила спящего Кракена. Так проходит день или чуть больше, и я вдруг понимаю, что у меня банальный тонзиллит. Это осознание приносит мне почти что удовлетворение. Уж эту-то штуку все знают, ничего страшного. Пройдет.
Вскоре я уже думаю, не отправиться ли куда-нибудь на машине. И в то же время получаю настойчивое напоминание о том, что, уехав сюда, хотела начать новую жизнь, убежав от суеты и рутины.
Из-за стресса я была словно туго закрученная пружина, неспособная уже видеть ничего вокруг.
И теперь, даже слегка расслабившись, всем телом ощущаю последствия этого состояния. Я совершенно измотана. Я сбежала в Исландию после взрыва бомбы, и теперь меня настигла ударная волна. Совершенно очевидно, что жизнь хочет преподать мне какой-то важный урок, но я пока не в состоянии его расшифровать. Меня тревожит внезапная догадка: быть может, урок заключается в том, чтобы не пытаться успеть как можно больше, остаться дома и забыть на некоторое время о приключениях? Учиться такому мне совершенно не хочется.
Между тем я снова оказываюсь прикованной к дивану с необходимостью как-то убить время. С собой у меня куча книг, но читать их совершенно не тянет. Вместо этого я скачиваю на «Киндл»[10] книгу Филипа Пулмана «Золотой компас»[11] и, свернувшись под стеганым одеялом, погружаюсь в чтение. Наверное, все оттого, что я втайне мечтаю о путешествии в заснеженную тундру, где бродят бронированные медведи, клубится Пыль, где в лучах Северного сияния лежат тайные города, где живут цыгане с их теплыми объятиями. В такие моменты я часто обращаюсь к детским книгам – мне хочется убежать в прекрасно проработанный, сложный и вместе с тем знакомый мир. Этот побег неизменно приносит мне утешение и успокоение. Но листая страницы, я внезапно понимаю, что на самом деле что-то ищу. Меня не отпускает образ Тони, насильно разлученного с деймоном[12], его-то я и пытаюсь найти. Спустя пару часов я наконец нахожу его – он, шатаясь и дрожа всем телом, выходит к Лире, совершенно потерянный и неспособный выжить в одиночку. Все это время я отчаянно пыталась найти собственное отражение, олицетворение того, как я сама выгляжу в этот момент. Потерянный ребенок, застрявший меж двух миров, без внятного представления о будущем. Находка эта не приносит мне утешения, но, разумеется, я испытываю удовлетворение – так бывает, когда твой гнев или удовольствие от просмотра грустного фильма внезапно находят отклик.
К концу отпуска я прихожу в себя – достаточно для того, чтобы сесть на корабль под названием «Андреа» и выйти в море в поисках китов, не без помощи определенной дозы медикаментов. Небо здесь синее, воздух морозный и свежий, а море спокойное – настолько, что водная гладь в Старой бухте напоминает зеркало. На Берта, уже облачившегося в комбинезон и теплую куртку-парку, надевают спасательный жилет – такой огромный, что он едва может шевелить руками. Неповоротливый, как человечек «Мишлен», он расхаживает по палубе, пока мы выходим в открытое море. Вскоре ему становится скучно, и Берт выпрашивает у меня телефон, чтобы посмотреть на нем «Маленькое королевство Бена и Холли»[13] и вздремнуть на лавочке из прозрачного оргстекла. При каждом всплеске волны он оказывается на полу, нелепо барахтаясь на спине и дрыгая ногами, как оранжевый жук.
Море вокруг дарит нам совершенно невообразимые виды, но Берт не проявляет к нему ни малейшего интереса. Водная гладь усеяна медузами, кайры ныряют за неведомыми рыбками, но киты не кажутся ему чем-то непривычным. В его книгах их полно, и он постоянно видит их по телевизору. И в фильмах они вечно издают странные звуки и смотрят в камеру. Должно быть, эти существа кажутся ему совершенно тривиальными, не стоящими внимания. В этом заключается одно из преимуществ взрослого – ты знаешь, что нет ничего банального в малом полосатике, вырывающемся из воды в нескольких метрах от твоей лодки, и в появлении его детеныша несколько минут спустя, и в том, чтобы наблюдать за дельфинами, ныряющими целой стайкой в набегающую волну. И все они живут и выживают в условиях экстремального холода.
На обратном пути я сижу на палубе, подставив лицо золотым лучам солнца. Так загорают на севере – открывая единственную часть тела, которую только и можно открыть, самому рассеянному источнику тепла, какой только можно представить, и чувствуя при этом полное перерождение. Я вдруг осознаю, что ощущаю покой, наблюдая за беспокойными узорами, которые рисует ветер на сланцево-синей глади Атлантики, – намного сильнее, чем могла бы в каком-нибудь тропическом райском уголке, который не чувствовала бы своим. Какой смысл ехать в теплую страну на пару недель, чтобы отсрочить зиму? Ведь она все равно неизбежна.
Я хочу провести зиму в холоде, принять всей душой и телом те перемены, что она с собой несет, акклиматизироваться.
Но я знаю и то, что бо́льшую часть своей жизни прогоняла зиму, мне редко доводилось прочувствовать ее в полной мере. Детство мое прошло на юго-востоке Англии, где снег – большая редкость, а тьма легко рассеивается простым зажжением лампочки; там мне никогда не приходилось готовиться к зиме. Не нужно было переживать несколько месяцев лютой стужи. Именно в Исландии, где после первых снегопадов дороги становятся непроходимыми, а все живое зависит от лавы, носимой ветром, я по-настоящему научилась согреваться. Здесь, на борту «Андреа», в открытых водах Атлантики, на пороге моей собственной зимы я наконец обрела уверенность в том, что холод обладает целительными свойствами, которые прежде были недоступны моему пониманию.
В конце концов, после неудачного падения мы ведь прикладываем ледышку к ушибленному месту. Так почему бы не сделать то же самое со своей жизнью?
В последний день отпуска мы отправляемся через всю страну к Золотому кольцу[14], чтобы увидеть водопад Гюдльфосс с его грохочущими потоками воды и неизменной радугой; гейзер Строккюр, бурлящий и ворчащий, взрывающийся великолепным столбом кипящей воды; и место в Национальном парке Тингведлир, где встречаются американские и евразийские тектонические плиты. Проезжая на обратном пути поля без единого деревца, я краем глаза замечаю полоску моря на горизонте и решаю, что мы пересекли остров из конца в конец. Но сверившись с картой, понимаю, что это ледник – бескрайнее поле нетающих льдов, сверкающих в лучах солнца, как водная гладь. Я и не знала, что он здесь есть, да и вообще что его существование возможно.
За разговором с Ханной Маллинен-Скотт я обратила внимание, что она то и дело упоминала сауну: это место помогало ей справляться с холодом. По возвращении из Исландии я поняла, что именно это пережила в Голубой лагуне: не только мое тело согрелось, но и разум обрел легкость. Для финской души сауна имеет почти духовное значение – это место отдыха и восстановления, в особенности в зимние месяцы. В большинстве домов есть своя сауна, а в многоквартирных домах – общие, и можно сделать абонемент на еженедельное посещение. Без нее жизнь здесь немыслима – все равно что без ванной или без кухни.
– Поход в сауну, – рассказывает Ханна, – это общесемейное событие. Там очищается разум.
Кажется, будто бы для Ханны сауна – это не помещение и не здание, не маленький сарайчик из сосновых досок, где в углу потрескивают угли; это состояние души.
– Там принимаются все важные решение. Моя мама родилась в сауне.
Тут она замечает ужас на моем лице – от самой мысли о родах в столь жаркой среде на меня накатывает тошнота.
– И все мы родились там! В те времена это было самое чистое место, к тому же горячая вода всегда под рукой. И когда человек умирает, его омывают в сауне.
До недавнего времени в сауне свершались все важные события жизненного цикла, от рождения до смерти, и до сих пор это место пронизано символизмом и наполнено смыслом, в особенности с приближением зимы.
– А чем вы занимаетесь после сауны? – спрашиваю я.