Хеллоуин уже больше не день памяти, но он по-прежнему отражает наше желание и стремление хоть на миг переступить незримую черту.
Это миг, когда стоишь между страхом и радостью, когда изо всех сил желаешь, чтобы невидимая завеса, разделяющая мир мертвых и живых, хоть на миг приподнялась. Но самое главное – это время, когда мы приглашаем зиму в наш дом, раскрываем двери навстречу темной поре, напоминая себе о том, что будущее наше покрыто мраком.
Думаю, нам, взрослым, надо бы научиться отмечать этот момент. но не обязательно тиражировать новомодные традиции. Быть может, следует обратиться к обрядам Самайна: кострам, жертвоприношениям старым богам, гаданию и прорицанию. Может быть, тогда нам откроется портал в другой мир.
Ноябрь
Метаморфоза
Даже воздух – другой. Рано утром я открываю заднюю дверь, и в кухню врывается холодный, трескучий и свежий, как мята, ветер. Изо рта выплывают облачка белого пара. Зимой преображается даже обычная, повседневная жизнь. Все вокруг искрится и сверкает, и даже крышки от мусорных баков и асфальтированные дорожки приобретают гламурный блеск. Мороз рисует причудливые узоры на крыше машины, а вода в канавах уже подернулась ледяной коркой.
Мои кошки достали из гардероба свои зимние шубки. Лулу, черная с белым, к лету становится бурой, как мармит, но с наступлением холодов приобретает сочный, черный как сажа оттенок. Хайди, трехцветного черепахового окраса, меняет золотистую летнюю шкурку на плюшево-бархатную, имбирно-рыжую. Обе они внезапно возникают на пороге дома, хотя все лето нас игнорировали, ночи напролет пропадая в поисках приключений. Теперь же, как и мы, они ищут лишь тепла и мягких подушек.
Меняюсь и я сама. Мои ноги, целый день укутанные в носки, из летнего золотистого становятся белыми, выступившие на солнце веснушки бледнеют. Кожа на икрах и коленях сохнет, а в лицо приходится каждое утро втирать увлажняющий крем. Без солнца волосы темнеют, вокруг ногтей образуются заусенцы. Даже кожа лица у меня становится желтовато-бледной, лишь щеки горят огнем – следствие прибрежных ветров. С другой стороны, зима – это не то время, когда следует выставлять себя напоказ.
Зимой мне нравится именно эта отстраненность от всех и вся, малолюдность даже в дневные часы, когда можно спокойно сесть и потягивать что-нибудь в тусклых лучах низко висящего солнца, разглядывая собственную тень, растянувшуюся у ног.
С течением года я постепенно привыкла к боли. Несколько недель приема антибиотиков – и голова моя прояснилась. Я послушно пью обезболивающие, чтобы преодолеть самую тяжкую стадию. Я снова начинаю ненадолго выходить из дома. В это время года мне вновь кажется, что пляж только для меня: ведь можно пройти километры песчаной косы, не встретив на своем пути ни души. Кажется, никто так не наслаждается холодом и ветром, как я. Зима – лучшее время для прогулок; главное – привыкнуть к легкой боли в ушах и некоторому количеству грязи. Больше всего я люблю самые холодные дни, когда земля замерзает и хрустит под ногами. От этого я чувствую удовлетворение. Морозный иней на каждой травинке и краешках листьев. Все вокруг словно покрыто изысканной паутиной.
Я иду по берегу реки Стаур в Сэндвиче, мимо домиков, к морю. Стебли тростника высохли, приобретя золотисто-бежевый оттенок, меж голых ветвей деревьев порхает ярко-зеленый дятел. Я замечаю, что черноголовые чайки уже сменили оперение на зимнее. Птенцы, для которых эта зима первая в их жизни, из бурых стали серыми. Взрослые особи белыми пятнами проплывают в небе; темные перья на голове к зиме побледнели, лишь на висках осталось немного черноты, издали напоминающей комические уши. Вода в реке поднимается выше обычного, болото постепенно переходит в мелкое серебристое море. Кроншнепы перебрались в густые заросли вдоль тропинки. Вот я прохожу мимо них, и они, высыпав из кустов, начинают недовольно свиристеть. Тут есть и фазаны, и даже один сапсан, затравленный воронами. Даже зимой, со всеми ее приятными и неприятными переменами, жизнь бьет ключом.
Трансформация и есть работа зимы.
В кельтской мифологии божественная колдунья Калех на Самайн принимает человеческое обличье, чтобы править зимними месяцами, и приносит с собой ветры и стужу. Под ее поступью меняется сама земля: там, где она бросила камни из своей корзины, выросли горы Шотландии, где ударила молотом – простерлись долины. Одним ударом посоха колдунья сковывает льдом всю землю. При этом Калех считается праматерью всех богов, холодной, грубой силой, породившей все живое. Она царствует до самого прихода мая, а затем обращается в камень, уступая свое место Бригид. По некоторым версиям, Калех и Бригид – две ипостаси одной и той же богини: юность и живость лета и мудрость и старость зимы.
В древнем фольклоре Калех часто представляет собой циклическую метафору жизни, в рамках которой весенняя энергия и сила приходят вновь и вновь, восполненные за период зимней спячки. Но мы отвыкли от подобного образа мыслей. Гораздо привычнее нам линейная структура жизни, долгий путь от рождения к смерти с постепенным накапливанием силы – лишь затем, чтобы в конце концов лишиться ее целиком, медленно утрачивая красоту юности. Но подобный подход жесток и лжив по своей сути. Жизнь подобна тропе, петляющей меж деревьев. Пора цветения сменяется осенью, когда облетают листья и обнажаются голые ветви. Но дайте срок – и ветви вновь набухнут почками.
Я вспоминаю историю, которую рассказала мне моя подруга Шелли: однажды она на целый год выпала из реальной жизни. Когда ей было всего восемнадцать, Шелли подхватила бактериальный менингит и впала в кому. Очнувшись спустя три дня, она оказалась совершенно беспомощной – не могла ни встать с больничной койки, ни даже самостоятельно жевать. Но за эти переходные часы произошло нечто странное, что помогло ей пережить последующие месяцы восстановления. Она погрузилась в невероятный сон, где будто бы провалилась в кромешную тьму, но вдруг услышала таинственное пение. Оно помогло ей воспарить ввысь, подняться на вершину утеса и там, в повозке, дождаться помощи. Шелли вернулась к жизни с полным осознанием того, что отличается от всех своих сверстников: она больше не боялась смерти, теперь смерть казалась ей совершенно безопасным и даже доброкачественным процессом.
Она ощутила в себе новую решимость и целеустремленность, которые, в свою очередь, происходили от осознания мимолетности жизни.
Это знание позволило ей отбросить прежние предрассудки и убеждения и вступить в новую пору с новым мироощущением. Теперь всякий раз, как я затрагиваю эту тему (а делаю я это часто), чувствую, что Шелли вплотную соприкоснулась с пониманием естественного жизненного цикла, как мало кто из живущих. Она знает, что такое сбросить старую шкуру и отрастить новую.
Листопад, как правило, происходит между осенью и зимой и является частью непрерывного процесса роста, созревания и обновления. Весной и летом клетки листьев полны хлорофилла, ярко-зеленого вещества, поглощающего солнечный свет и служащего своего рода топливом для процесса, который преобразует углекислый газ и воду в крахмал и сахар, необходимые для роста деревьев. Но к концу лета дни становятся короче, температура понижается, и лиственные деревья перестают получать достаточное количество питательных веществ. В отсутствие солнечного света становится все труднее поддерживать рост. Уровень хлорофилла падает, и на листьях проступают другие краски, всегда присутствующие в них, но в летнюю пору невидимые из-за избытка зеленого пигмента. Они окрашиваются желтым и рыжим – эти цвета получаются из каротина и ксантофила. Есть и другие химические процессы, дающие, например, красный пигмент антоцианин. У каждого вида деревьев свои пропорции, свой набор пигментов, и оттого листья у них могут быть желтыми, оранжевыми и коричневыми, а иногда – алыми или сиреневыми.
Но пока это происходит, слои клеток, присутствующие между стеблем и веткой, ослабевают, что и приводит к листопаду. Постепенно лист перестает получать необходимую влагу, отчего высыхает, приобретая коричневатый оттенок, и почти всегда опадает либо под собственным весом, либо под действием холодных дождей и ветров. В течение нескольких часов дерево вырабатывает вещества, способные залечить рану, образовавшуюся на месте опавшего листа, и защитить себя от излишнего испарения влаги, инфекции или нашествия паразитов.
В момент листопада почки, из которых по весне проклюнутся новые листочки, уже формируются на ветвях и только ждут своего часа. У большинства деревьев почки образуются поздним летом, а когда опадают осенние листья, становятся видны под защитным слоем чешуек. Мы едва замечаем их, потому что сами деревья кажутся нам безжизненными скелетами, замершими в ожидании солнца. Но приглядитесь – и вы увидите, что у всех деревьев есть почки, от когтистых на буке до черных на ясене. У некоторых деревьев к зиме появляются сережки – вроде кислотно-зеленых «хвостиков» орешины и пушистых комочков ивы. Ветер и насекомые переносят с них пыльцу, готовясь к новому году.
Дерево ждет. У него все готово. Опавшие листья гниют на земле, корни перегоняют вверх излишнюю зимнюю влагу, служа прочным якорем во время сезонных бурь. Зрелые шишки и орехи – источник пищи в голодное время для мышей и белок, в коре залегают в спячку насекомые, и ею же лакомятся зимой олени. Дереву рано умирать – напротив, в нем жизнь и душа леса. Оно просто тихо ждет своего часа. Весной оно не оживает, а лишь одевается новой листвой, готовясь в очередной раз встретиться с миром.
В суровую зимнюю пору появляются краски, которых не встретишь в другое время года. Однажды я наблюдала за лисой, ступающей по морозному полю, – ее рыжая шубка переливалась в солнечных лучах. Теперь, оказавшись в зимнем лесу, я вдруг погрузилась в буйство красного: насыщенные, блестящие листья папоротника, сухие и переплетенные между собой, словно кружево; и темно-малиновые ежевичные листья, еще не облетевшие с кустов; и последние ягоды жимолости; и оранжевые плоды шиповника. Тут и омела, символ Рождества; и ярко-желтый можжевельник на вересковой пустоши, сияющий до самого наступления весны; и величественные кроны вечнозеленых растений; и клубок зеленых листьев, незаметно лежащий на земле.