сеницах до июля, на полгода. Отогрев их, я обнаружил, к своему большому удивлению, что пять личинок все еще были очень даже живы. Не зная, чем их кормить, я поместил их в пластиковый контейнер для салата с побегами растений, которые теоретически могли им подойти. Побеги я собрал там же, где и гусениц, в том числе с елей, бальзамических и других пихт, клена и бука. На следующий день я был приятно удивлен, обнаружив, что все пять гусениц с аппетитом едят. Но собрал я их на ветках клена, а ели они пихтовые иголки! Я добавил еще веток пихты, думая, что наконец выведу бабочек. Не тут-то было. Через несколько дней все гусеницы лежали сморщенные и мертвые. Причиной тому оказался маленький, но теперь уже откормленный паучок, которого я нечаянно занес на пихтовой ветке. Пауки через челюсти впрыскивают в насекомое пищеварительные соки, а затем высасывают его внутренности, так что остается лишь сухая оболочка. Похоже, этот паучок был очень голоден.
«Всплеск» гусениц на сахарных кленах в тот год, по-видимому, был чем-то нестандартным и не прошел незамеченным среди корольков, которые обычно собирают пищу исключительно с хвойных деревьев. 4, 5 и 7 января после холодных ветренных ночей (с температурой от –24 до –34 °C) я наблюдал две разные пары корольков (по 93 и 75 минут соответственно), и все четыре птицы все время провели, собирая пищу в моей роще молодых сахарных кленов. Я видел, как они склюнули и съели несколько гусениц, похожих на тех, что я собрал. Птицы охотились без устали, не останавливаясь. По моим замерам, в среднем они перелетали с места на место по 45 раз в минуту, ритм перемещений выглядел неизменным. Они постоянно пролетали мимо хвойных деревьев (вокруг рощи с трех сторон растут бальзамические и другие пихты, красные ели и белые сосны). Ночи стояли ветреные и холодные, ветро-холодовой индекс, наверное, был около –50 °C, и я удивлялся тому, что птицы живы, а также что они переключились с елей и пихт на клены, видимо научившись ассоциировать пищу с определенными деревьями.
Каждый вид птиц, как и любое живое существо на Земле, лучше всего чувствует себя в определенной среде, к которой его приспособил естественный отбор, инстинктивно стремится попасть в эту среду и избегает других условий. Для королька это густые хвойные леса, а для человека, вероятно, открытая саванна с ее простором, редкими деревьями и водой. Однако человек – значительно более гибкое существо и может приспособиться к разным условиям: хотя поляна вокруг моего домика с видом на горы и озера представляется мне эстетически привлекательной, лес я тоже люблю. Удивительно, что, хотя большинство птиц следует строгой программе и остается в определенной среде, королек при необходимости может эту программу обойти. Он выискивает гусениц, даже если те оказались за пределами его обычной области обитания.
Королек, за которым я наблюдал в кленовой роще, кормился гусеницами!
Уже на третью зиму, 1999/2000 года, я с очередной парой студентов, Джошуа Розенбергом и Джонатаном Тэйлором, вновь отправился стучать по деревьям, чтобы опять собрать с них зимних насекомых и выяснить, где те в основном находятся и к какому виду относятся. Мы собирали их с растений шести видов (по 30 деревьев в каждом). Как и раньше, мы довольно сильно били по деревьям дубинкой, чтобы посмотреть, что падает на снег. (Таким образом можно сбить не любую гусеницу. Некоторые из них держатся за ветки тонким шелковым канатиком. Иногда они оставались висеть на таком спасательном тросе, а когда оттаяли, залезли по нему обратно на ветку.) Большую часть экземпляров (87 %) составили гусеницы пядениц – всего со 180 деревьев было собрано 80 личинок. В этом году число личинок на сахарных кленах (13) незначительно отличалось от собранных с красной ели (11) и бука (19), зато их было гораздо больше на соснах (30) и меньше на бальзамической пихте (2) и красном клене (5). Ни в эту, ни в следующие зимы мы больше не видели, чтобы корольки собирали корм среди сахарных кленов, и тем более примечательно было их поведение в предыдущий год.
Гусеница на ветке бука
Как и раньше, я снова принес часть гусениц домой. Все они пережили заморозку и выглядели здоровыми, когда в мае я вынул их из морозильной камеры. Я снова предложил личинкам листву клена и хвою пихты (внимательно проверив, чтобы не было приблудных паучков). Но все гусеницы отказались от еды, кроме одинокой личинки (очень тонкой и темной), которая стала питаться пихтой. 22 июня она превратилась в куколку. К сожалению, я снова допустил ошибку. Я оставил ее на подоконнике в маленькой банке, и куколка утонула в конденсате, который оседал на стеклянных стенках. Конечно же я очень расстроился, когда чуть не получил бабочку, а затем потерял ее.
Все ближе подходя к определению вида (как я надеялся), я сделал еще одну попытку на следующий год. Из нескольких личинок, которых я снова собрал на сахарных кленах, но кормил пихтой, я вырастил взрослых особей. Получились бабочки с красивыми серыми крапинками и разными рисунками нежно-коричневого и кремового цвета, которых Фергюсон определил как хорошо известную морфу бабочек с одним пятном – Hypagyrtis unipunctata. В литературе сообщают, что их питание чрезвычайно разнообразно: это в том числе ольха, ива, береза, дуб и бальзамическая пихта. В своей книге «Восточные бабочки» (Eastern Moths) Чарльз Ковэлл описывает эту морфу как «ведущую очень разнообразный образ жизни в половом, географическом и сезонном плане». Ранее было неизвестно, где зимуют ее личинки.
Морфа бабочки, выведенная из зимних гусениц
Определить вид гусениц было трудно. Систематики из нас вышли неважные, – как показал проведенный мной экзамен, это касалось даже определения растений. Но корольки, похоже, поняли то, чему я, в целом несколько менее успешно, пытался научить студентов. Умная ли это птица? По абсолютному размеру мозг крошечного королька не может быть большим. Но относительно веса тела этот орган у него весьма массивен. Он составляет целых 6,8 % от веса тела птицы (тогда как у человека это около 1,9 %). Таким образом, хотя общая масса мозга у королька в абсолютном значении не слишком велика, с учетом размеров животного в его организме нейронам отведено огромное место.
Мозг – очень затратный орган в плане метаболизма, а корольки зимой живут на пределе энергетических возможностей, и запаса энергии у них нет. У человека на 1,9 % тканей, которые по массе занимает мозг, по мнению ученых, уходит 20 % потребляемой энергии. Идет большая дискуссия о том, что могло послужить энергетической основой для развития такого большого мозга у людей и почему он у нас появился.
В процентном отношении мозг королька может потреблять в три раза больше энергии, чем у человека, и теперь мы знаем ответ на вопрос о ее источнике: это гусеницы. Черепахи достигли успеха, снизив потребление энергии мозгом до минимума – их мозг выглядит как едва увеличенный выступ нервного ствола, – благодаря чему они могут до года жить без пищи. В общем и целом, скорее всего, мы никогда не узнаем, почему у королька такой большой мозг. Но можно быть уверенными, что если мозг не создает в энергетическом балансе проблем, то он позволяет их решать. Мы не знаем, как корольки выбирают свой зимний рацион, что еще они едят и, соответственно, насколько гибкими могут быть. Однако, выяснив, что зимой они питаются гусеницами бабочек, все мы, участники исследования, не просто получили удовлетворение от результата, но и нашли одно из звеньев в цепи выживания золотоголового королька. Если хотите позаботиться о корольках, позаботьтесь о бабочках.
10. Гибернация птиц
Представления о гибернации у птиц начали развиваться с поверья, что ласточки, снующие над водоемами осенью, проводят зиму в иле подо льдом. Когда стало известно о межконтинентальной миграции, явлении гораздо более впечатляющем, эта первая идея показалась настолько смешной, что любое упоминание о птицах «в спячке» стали автоматически считать безумием. И все же в конце концов птицы в оцепенении были обнаружены, причем находили их очень уважаемые наблюдатели, в том числе нобелевский лауреат Конрад Лоренц. В середине октября 1902 года Уолдо Ли Макати нашел в Индиане оцепенелого, казалось, почти мертвого дымчатого иглохвоста – обычно представители этого вида мигрируют. В теплом помещении птица быстро пришла в себя, о чем орнитолог написал: «Этот случай побудил меня заинтересоваться оцепенением у птиц и собирать сообщения на данную тему». Позже он обобщил такие свидетельства. Среди них были рассказы о стрижах и других «ласточках», которых находили в оцепенении в пустых древесных стволах, дымоходах, расщелинах и трещинах в скалах зимой, когда большая часть популяции уже исчезла. В основном сообщения выглядят достоверно, если не считать того, что некоторые «ласточки» могли быть стрижами (в те времена их названия часто смешивали). Однако ни в одном случае не была установлена длительность оцепенения, что позволило бы понять, насколько оправданно называть это состояние гибернацией, – если не считать одной проведенной 55 лет назад в Северной Америке серии наблюдений за американским белогорлым козодоем, птицей, которую мне приходилось встречать только в литературе.
Белогорлый козодой в оцепенении (рисунок выполнен по фотографии Эдмунда Йегера)
«Птицы Америки» (The Birds of America, издание 1917 года) – большая красивая книга под редакцией нескольких человек, где иллюстрациями служат наброски, фотографии и 106 изображений на полную страницу руки Луиса Агассиза Фуэртеса, художника, чьи прекрасные реалистичные изображения птиц, как мне кажется, намного превзошли работы его знаменитого предшественника Джона Джеймса Одюбона. В 11 лет я получил это издание на Рождество от соседки, Мэри Гилмор, которая и представить не могла, какую радость мне доставила. Я считаю, что это лучшая из всех вышедших книг об американских птицах, и вот что ее главный редактор, Томас Гилберт Пирсон, пишет о белогорлом козодое (Phalaenoptilus nuttallii,