Selasphorus platycercus), который успешно выращивает потомство почти в экстремальных с точки зрения энергии условиях в Скалистых горах, может впадать в оцепенение, высиживая птенцов, если ливни или низкая температура ночью вызвали энергетический кризис. Среди других колибри оцепенение встречается даже у птиц с очень большим количеством жира. Им этот механизм позволяет сохранить запасы энергии, необходимые для миграции (Carpenter, Hixon, 1988). Калипта Анны (Calypte anna), которая встречается от Северной Калифорнии до Нижней Калифорнии в Мексике, обеспечивает свой суточный энергетический бюджет не столько за счет оцепенения ночью, сколько благодаря накоплению запасов энергии днем: масса ее тела увеличивается за день более чем на 16 %.
Выгоды оцепенения очевидны, если не очень велик риск потерять физиологический контроль при слишком сильном падении температуры тела. Некоторые виды колибри не могут отреагировать на понижение температуры дрожью, если они охладились до 20 °C (Withers, 1977). Эти виды (калипта Анны Calypte anna и селасфорус Аллена Selasphorus sasin) проживают в местах, где они не сталкиваются с температурой ниже 20 °C (Южная Калифорния). Другие птицы из более холодных горных мест регулируют температуру тела не только в период активности, когда она высокая, но и в оцепенении, когда она низкая (Wolf, Hainsworth, 1972). Два других вида колибри (огненногорлый колибри Panterpe insignis и колибри-герцог Eugenes fulgens), обитающие высоко в прохладных горах Коста-Рики и Западной Панамы, не только регулируют температуру, но и способны спонтанно выходить из оцепенения при температуре тела всего 10–12 °C. Как мы уже говорили, было показано, что арктический суслик в спячке удивительным образом делает это и при более низкой температуре. Некоторые хомяки (Lyman, 1948) и мешотчатые прыгуны подсемейства Perognathinae (Tucker, 1965), согласно наблюдениям, сначала позволяют себе впасть в оцепенение, но остаются способны впоследствии препятствовать охлаждению ниже определенного порога, тоже гораздо более низкого, чем нормальная температура тела.
С помощью теоретических рассуждений нельзя установить, что делают золотоголовые корольки в определенной области и в определенных условиях. Можно только уверенно сказать, что, скорее всего, они прибегают к оцепенению какой-то степени, но вряд ли очень глубокому. Ветреной зимней ночью при –30 °C корольку нужно постоянно быть начеку. Если он на несколько минут перестанет дрожать, то быстро замерзнет и затвердеет, как вода в чайной ложке.
Конечно, у королька есть выход – найти определенную микросреду, такую как набитое утеплителями гнездо ремеза. Но в северных лесах это сложно. Здесь нет ни ремезов, ни других птиц, которые строят такие гнезда. Корольки слишком крупные, чтобы незаметно забираться в перья совы, как зимой (и летом) делают мухи-кровососки, и слишком мелкие и хрупкие, чтобы закапываться в снег, как рябчик. Очевидно, королек не спасется от холодной смерти, если нырнет под корочку льда на воде. Впрочем, в парке Йеллоустоун я видел оляпок (родственников крапивников), которые в середине зимы прыгали в ледяные воды стремительной реки Ламар, исчезали из виду, а потом выскакивали у кромки льда.
Я не хочу сказать, что хоть на секунду допускаю мысль, что оляпки или корольки могут оставаться под водой и прятаться в какой-нибудь щели под берегом, как лягушка или форель. Это невозможно по многим очевидным причинам. Но почему у птиц не развилась такая способность? Мы считали бы невозможным многое из того, что умеют животные, если бы опыт не научил нас обратному. Между тем мало у кого среди жителей зимнего мира эволюция оказалась такой изобретательной и даже странной, как у черепах, лягушек и насекомых.
11. Черепахи в оцепенении подо льдом
Каймановые черепахи – дышащие воздухом рептилии, которые шесть месяцев в году проводят закопанными в ил на дне замерзшего водоема и за это время ни разу не выглядывают на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Они редко покидают свой подводный мир – только чтобы отложить яйца. Помню, как ребенком я увидел черепаху, когда удил окуней в озерце Пиз-Понд недалеко от Драйдена в штате Мэн. Она была размером с целый таз и медленно проплыла под нашей лодкой, как какой-то доисторический монстр. В моем воображении тогда и воспоминаниях сейчас она вполне могла оказаться плезиозавром.
Теперь каймановые черепахи водятся в бобровом озерце возле моего дома в Вермонте. В начале июня готовые отложить яйца самки совершают короткую вылазку, отправляясь из бобровых запруд к традиционным местам гнездования. Мы уже стали узнавать одну черепаху длиной в треть метра, которая выбрала в качестве такого места солнечный клочок покрытой гравием земли у дорожки к дому соседа. В июне черепаха задними лапами выкапывает здесь ямку и откладывает около дюжины белых кожистых яиц. Затем, зарыв яйца, она вразвалочку уползает обратно в болото. В начале сентября черепашата выбираются из-под земли, пересекают лесную дорожку и тоже уходят в болото. Здесь они до весны погружаются в ил.
Черепахи – рекордсмены среди животных, начиная с галапагосской, которая живет 150 лет, и кончая океанической кожистой черепахой весом до 700 килограммов. Они появились в триасовом периоде (около 200 млн лет назад) и с тех пор мало менялись. Более 100 млн лет черепахи делили планету с динозаврами. Черепахи приспособились к условиям пустыни, океана и к холодному климату. Я считаю их самыми интересными и симпатичными из рептилий, а особенно очаровательны их детеныши. Это касается даже новорожденных каймановых черепах, у которых хвост длиннее тела, так что они напоминают миниатюрных аллигаторов. В отличие от птенцов и детенышей млекопитающих, черепашка выглядит точной копией взрослой особи, вполне самодостаточной.
Каймановая, или кусающаяся, черепаха (Chelydra serpentina) от морды до кончика хвоста может быть почти до метра и весить чуть более 20 килограммов. Выбираясь из воды, эти кусаки оправдывают свое название. Они могут кинуться на вас и, по слухам (правда, скорее всего, преувеличенным), способны перекусить рукоятку метлы. В любом случае связываться с ними не стоит. Как-то рано утром в сентябре 2000 года, когда местами на траве появился первый иней, а пурпурные астры в Новой Англии только зацвели, каждый день привлекая покормиться новые тучи мигрирующих бабочек-монархов, я услышал плеск на бобровом озерце. Казарки? Плеск продолжался. Может быть, озерцо вброд переходит лось? Я поспешил спуститься к берегу и посмотрел сквозь густую листву. Кряквы – около 20 птиц – в волнении летали вокруг озерца, тут и там присаживаясь отдельными группками. Ни казарок, ни лосей видно не было, но на той стороне у берега вода непрерывно бурлила, и в ней что-то плескалось. Я посмотрел на это странное явление в бинокль, но ничего не понял. Нужно было подойти поближе, так что я ринулся через лес, пробежал по поросшей осокой мели глубиной по щиколотку и оказался на бобровой плотине, по которой, судя по свежим следам в недавно положенной бобрами грязи, в последнее время также проходили олени.
Подойдя ближе туда, где было движение, я увидел, что здесь, оставаясь на одном месте, беспомощно хлопает крыльями утка. Я подобрался к ней по мутной воде за бугорками осоки. Птица забилась сильнее, нырнула и совершенно исчезла из виду в воде, уже довольно сильно взбаламученной, но через несколько секунд появилась вновь. Наконец я ее схватил, и она замерла. Как я и подозревал, к ней прицепилось что-то твердое. Бревно? Я приподнял утку повыше, так что стали видны розовато-желтые лапы. Тут, за одну из лап, и держалось нечто размером с литровую банку, спереди сужающееся треугольником. Оно было покрыто водорослями – все, кроме глаз. В правую лапу утки крепко вцепилась каймановая черепаха.
Думаю, утка попала в зону поражения, потому что ее приманила спина черепахи, похожая на мшистый камень, на котором можно было бы удобно примоститься. Это еще не совсем идеальная стратегия охоты для убежденного лежебоки, но уже близко к тому. Вероятно, непревзойденным специалистом по минимизации затрат энергии на охоту можно считать грифовую, или аллигаторовую, черепаху (Macroclemys temminckii), близкую родственницу каймановой и обладательницу рекордного веса в 90 килограммов. Лежа на дне с открытым ртом, грифовая черепаха просто шеве- лит розовым языком, похожим на червяка, и заманивает беспечную добычу прямо к себе в пасть. Вот это эффективность!
Я двинулся к берегу, таща за собой утку с черепахой на лапе. Черепаха не желала отпускать птицу. Я глянул в жесткий желтый глаз рептилии с маленькой звездчатой радужкой – такими же глазами представители этого биологического вида наблюдали, как появились и исчезли с лица земли динозавры.
«Как отцепить черепаху?» – гадал я, не собираясь позволить этому созданию закончить начатое и утопить утку. Здесь, на мелководье, у меня на это могло уйти несколько часов. Никакого оружия я с собой не захватил, так что решил потихоньку дотащить монстра до берега и там найти палку, чтобы стукнуть его по голове. Может быть, тогда он разожмет челюсти.
Каймановая черепаха
Пока я медленно перемещал пару животных к берегу, черепаха наконец повиновалась и отпустила утку. Теперь у меня в руках осталась птица, по-прежнему неподвижная и совершенно затихшая. Перепонки между пальцами у нее были сильно порваны. Но это заживет. Я подбросил утку в воздух. Она несколько раз крякнула и улетела.
Тем временем черепаха медленно, неповоротливо двигалась по дну в мутной воде туда, где поднялось меньше ила. Я наклонился и схватил ее за длинный хвост. Не знаю зачем. С уткой она провела уже достаточно времени. А со мной, пожалуй, еще нет. Но что с ней делать? Я приподнял черепаху, вытащил ее, но не полностью вынул из воды, что, возможно, было разумно, да и не уверен, что мне бы это удалось. И все же я поднял ее достаточно высоко, чтобы разглядеть бледно-желтую нижнюю сторону толстой шеи и живота. Что было делать? Ничего. Я отпустил животное, оно медленно и неловко двинулось дальше от берега, на глубину. Может быть, я должен был чувствовать себя виноватым, лишив черепаху последней трапезы перед тем, как она полгода будет голодать, спрятавшись в ил.