Собираясь зимой вместе, некоторые животные, по крайней мере из числа змей, получают и другие преимущества. Одно из самых удивительных скоплений образуют садовые ужи подвида Thamnophis sirtalis parietalis в Манитобе. Как и мраморный клоп, садовый уж испускает мерзкий запах, если на него наступить или иным образом его потревожить. Извивающиеся массы этих змей каждую осень набиваются, как живые макаронины, в особые расщелины в скалах на бесплодной земле близ Виннипега, по 10 000 в каждое углубление на нескольких кубических метрах. Проводя здесь зиму, змеи не замерзают и оказываются под защитой. По-прежнему оставаясь вместе, прямо перед тем, как расползтись весной, они удовлетворяют еще одну первичную потребность.
Самцы вылезают из щелей в скалах раньше, чем самки, и ждут у края, чтобы перехватить их. Стоит самке показаться из убежища, как ее окружают десятки ухажеров. Любопытно, что некоторые самцы прикидываются самками и вводят в заблуждение других самцов (Shine, Mason, 2001). Их поведение необъяснимо (пока)[38], но я верю, что с появлением новой информации станет понятно, в чем дело.
С поведением животных в скоплениях связана определенная доля таких загадок. Несколько лет назад я получил письмо от человека с Аляски, который писал, что наблюдал зимой в лесу общественную ночевку ворон, где «землю усеяли дерущиеся птицы, кидавшиеся друг на друга со смертоносными ударами». Он никогда не видел подобного. Я тоже. И, как бы я ни старался придумать логически допустимый сценарий, объяснить это явление мне не удавалось.
Общественная ночевка птиц – это не закрытое общество. Мой коллега Джон Марцлуфф (вместе с которым мы три года изучали воронов) периодически вводил воронов, долгое время проведших в неволе, в устоявшиеся сообщества этих птиц, и новые птицы, без сомнений, присоединялись к группе, а та их тут же принимала. На следующее утро его во́роны следовали за остальной группой на место кормежки, например к туше оленя или коровы. Чужаков никто не гнал. Птицы на общественной ночевке терпимы даже к другим видам. В Старом Свете вместе с воро́нами иногда ночуют сороки, галки и во́роны. Хотя в целом в Северной Америке ночевки врановых скорее ограничиваются одним видом, крупные стаи трупиаловых возле Берлингтона в Вермонте иногда включают в себя красноплечих черных трупиалов, обыкновенных граклов и коровьих трупиалов. Кажется, стая готова терпеть практически неограниченное число птиц. Есть сообщения о ночевках ворон на западе США, где собираются по несколько миллионов особей.
В научной литературе о стайном поведении ничто не позволяет объяснить групповую драку, а птицы, которые во время сезона размножения дерутся и защищают свою территорию, собираясь на ночевку, оставляют свои разногласия. За что драться, если птицы ночуют вместе, потому что нуждаются друг в друге? Кроме того, если уж птицы с социальным поведением дерутся, то не бьют друг друга насмерть. (Так как же объяснить это письмо с Аляски? Подождите немного, и я попытаюсь это сделать.) Иногда воро́ны ведут себя агрессивно, но, насколько я видел, в таких случаях группа птиц всегда нападает на отдельную особь: мне не приходилось наблюдать, чтобы предполагаемых жертв было больше одной. Казалось очень странным, что вороны практически повели войну в стае на ночевке и продолжали биться, не покидая своего места, вплоть до жестокого кровопролития. Коротко говоря, я не поверил тому, что прочел, потому что это не вписывалось в мои знания, представления и предыдущий опыт. Казалось, это очередное странное сообщение, которые слышишь постоянно и которые почти неизменно оказываются результатом ошибки в определении вида или ложных наблюдений. Так что я бы выкинул рассказ о воронах-убийцах из головы, если бы не некоторые мои наблюдения за этими птицами в Берлингтоне, штат Вермонт.
Последние 20 лет я каждый год наблюдаю ворон, когда те прилетают зимой в район Берлингтона. С наступлением сумерек они устраиваются на ночевку стаей, где могут быть тысячи птиц. Они подлетают к месту ночлега бесконечными вереницами, полосами и летят высоко, образуя полупрозрачные серые облака на фоне снежной шапки горы Мэнсфилд вдали. Стоит только подумать, что все уже прибыли, как появляются новые птицы, и кажется, что их поток бесконечен. Все они собираются в одной темнеющей точке в городе или рядом с ним.
Каким бы зрелищным ни был этот полет к ночлегу, меня больше всего занимает, какие именно места птицы выбирают для ночевки. Воро́ны никогда не устраиваются ночевать ни в лесах, где птицы обычно гнездятся летом, ни на соснах по краям полей, которые они часто населяют. Любопытно, что они, похоже, стали предпочитать в качестве места для ночевки зимой центр города, где располагаются в непосредственной близости от суеты, шума, движения и огней. Однажды я видел, как вороны заняли рощу сосен у автострады 89, оказавшись посреди нагруженной развязки на выезде из Берлингтона.
Как-то вечером я снова смотрел, как воро́ны слетаются в сердце торгового района на улице Чёрч-стрит. Их клубящееся облако кружило и кружило над вечерней городской толпой, направляющейся по ресторанам и театрам. Птицы как будто искали, куда приземлиться. Я смотрел, как они пролетают мимо рощиц на краю города – мне эти рощицы казались идеальным местом для ночлега, – но птицы продолжали возвращаться в центр. В конце концов они уселись на несколько молодых тополей у ресторана Bove’s. Птицы все прибывали и вскоре тесно облепили ветки. И тут я вдруг понял, почему они выбрали именно это место.
Горячие споры о том, почему птицы ночуют стаями, идут уже несколько десятилетий. В 1950-х годах британский биолог В. К. Уинн-Эдвардс предположил, что птицы устраивают общественные ночевки с целью оценить размеры популяции и понять, когда пора размножаться, чтобы поддерживать ее стабильный размер. Сегодня биологу эта идея покажется не более правдоподобной, чем астроному предположение, что Солнце вращается вокруг Земли. Теорию Уинна-Эдвардса о том, что птицы объединяются ради общего блага в ущерб личным интересам, назвали «групповым отбором». Животные действительно могут действовать сообща, но конкретный пример к теории ученого звучал настолько смешно, что его детище недолго думая отвергли. Однако стали возникать и другие идеи. Уильям Гамильтон ввел гипотезу «эгоистичного стада», которая утверждает, что животные объединяются в группы ради личной безопасности, используя друг друга как щиты. На общественной ночевке отдельные птицы тоже получают выгоду от того, что надвигающуюся опасность видит множество глаз. Гипотеза Гамильтона выглядела осмысленно и хорошо сочеталась с эмпирическими наблюдениями.
Затем израильский биолог Амоц Захави стал рьяно отстаивать третью гипотезу, которая давала правдоподобное объяснение и другим видам группового поведения. Захави предположил, что благодаря общественным ночевкам птицы получают информацию о том, где искать пищу. Гипотеза «информационного центра» Захави вызвала немало споров и спровоцировала публикацию сотен статей в научных журналах, вероятно, потому, что подозрительно напоминала частный случай «группового отбора». Наши данные об общественных ночевках воронов в Мэне, а особенно демонстрация того, как неопытную птицу, которая присоединилась к стае, приводят к туше животного (Marzluff, Heinrich, Marzluff, 1996), вероятно, стали первым эмпирическим доказательством гипотезы «информационного центра» Захави (конечно, кое-кто, придираясь к мелочам в вопросе механизма, продолжает утверждать, что поведение воронов – это «групповой отбор», поскольку его нельзя представить как взаимовыгодный обмен между отдельными птицами, а можно только как эксплуатацию отдельными особями группы, которая владеет информацией). Ни одна из этих гипотез не объясняет, почему собираются вместе по ночам золотоголовые корольки, ведь, находясь в укрытии и, возможно, в оцепенении, они не могут мгновенно отреагировать на хищника и спастись от него, даже если кто-то из птиц поднимет тревогу. Они не получат преимуществ и оттого, что кто-то из соседей найдет пищу, потому что их пища широко рассеяна. Корольки образуют группы ради тепла: в отличие от врановых, они стремятся к телесному контакту.
Наблюдая за воро́нами в городе и гадая, какая из имеющихся гипотез о скоплениях здесь действует и действует ли вообще, я вспомнил, как мне случалось видеть огромные стаи ворон в других местах и в Северной Америке, и в Европе. Когда-то вороны считались исключительно сельскими птицами, но в последние 50 лет они во всем мире стали появляться в городах. То, как птицы стали избегать леса и стремиться к городским огням и шуму, явно что-то значило. Это не было единичное наблюдение. Птицы спокойно могли собраться в лесу в 800 метрах от города, но они пролетели много километров, чтобы попасть сюда, где им пришлось долго искать подходящее место для насеста и в конце концов остановиться на скудных в центре города деревьях.
За прошлый век по всему Североамериканскому континенту ворон стало гораздо больше, и все больше их прибывает в города. Чтобы обосновать эти два утверждения, сошлюсь на сообщение Гордона Хэнсона, биолога из Оклахомской комиссии по охоте и рыболовству, в 1946 году опубликованное в журнале Oklahoma Game and Fish News (2: 4–7, 18). В этом сообщении указаны места расположения 47 «основных» зимних ночевок ворон в Оклахоме, где собиралось по 200 000 и больше птиц. «Все началось еще в 1933 году, – пишет Хэнсон, – когда Оклахомская комиссия по охоте и рыболовству впервые обратила внимание на то, что число зимующих ворон в штате пугающе растет, а птицы стали занимать значительно большую площадь». Вороны питались зерновыми культурами и прибывали с северных гнездовий, с прерий в провинциях Канады, где они «разоряли гнезда водоплавающих птиц на утиных фермах». Так как в Оклахоме значительно выросло число зимних ночевок и их размеры, комиссия обзавелась металлическими цилиндрическими бомбами со стальной дробью и динамитом и стала ежегодно проводить кампанию по бомбежке ворон. Через 11 лет бомбардировщики штата хвалились тем, что число убитых ворон достигло около 3 763 000. С учетом этих данных – и того, что в городах люди, вероятно, стали бы возражать против применения динамита, – я предполагаю, что места ночевок птиц, которые подверглись бомбардировке, а может быть, и другие, находились на природе, а не в городах, как это часто бывает теперь.