из тела. Так, согласно наблюдениям Эллен Талер (Thaler, 1990), обычно лапы королька светло-коричневые, но, когда самка высиживает яйца и к ним приливает кровь, они вспыхивают розовым или красным, а их температура достигает 39 °C (наседного пятна на грудке и брюшке королька хватает только, чтобы обогревать два-три яйца из кладки, где их может быть до 11, а горячими лапами можно постоянно перемешивать яйца и высиживать их).
В рассказе Джека Лондона «Костер» старик на Сулфур-крике говорил новичку-чечако, что «никто не должен один пускаться в путь по Клондайку, если мороз сильнее пятидесяти градусов», или, как говорят в сильный мороз на Аляске, когда «стоит ночь на две [или три?] собаки». Вот и золотоголовые корольки из-за опасности холода зимой в лесах Мэна перемещаются группами по две-три птицы и, как и желтоголовые корольки, жмутся друг к другу по ночам. Прижимаясь друг к другу, животные экономят энергию. Насколько я знаю, никто точно не измерял, как снижается теплопотеря у аляскинца, когда тот жмется к хаски, но желтоголовый королек, прижимаясь к другой птице, снижает ее примерно на 23 %, а втроем птицы достигают 37 %, как и темношапочные кустарниковые синицы (Psaltriparus minimus), которые за ночь экономят то же количество энергии, прижимаясь друг к другу парами и тройками. Все, что мы знаем о поведении королька, все равно не складывается в полную картину, потому что, хотя группка обеспечивает большую экономию энергии, ее по-прежнему недостаточно, чтобы скомпенсировать разницу между запасами энергии и потребностью в ней. Гипотермия (снижение температуры тела) остается неизбежной.
Впадая ночью в глубокое оцепенение, можно было бы сэкономить много энергии. Но птицы вряд ли позволяют температуре тела опускаться намного ниже примерно 10 °C, поскольку иначе есть риск, что они не смогут дрожать, чтобы не заледенеть, если температура ночью упадет до –30–40 °C. Скорее всего, королек не мог бы выжить даже при температуре тела от 5 до 10 °C, если бы не то, что мне кажется самым важным и о чем мы знаем меньше всего, – укрытие. Когда мигрирующие желтоголовые корольки останавливались на голом скалистом острове у берегов Шотландии, где не было снега и было мало растительности, чтобы спрятаться, птиц находили ночующими под открытым небом, часто группками, но за ночь множество из них погибало (Brockie, 1984).
Пейджелс и Блэм сообщают, что видели золотоголового королька, который забрался в гнездо белки. Регулярные ночевки в беличьих гнездах определенно сильно приблизили бы королька к решению проблемы. По силе воздействия это было бы все равно что изобрести огонь, потому что можно было бы сохранять телесное тепло, колоссально снизив теплопотерю вследствие конвекции. Однако белки известны тем, что часто нападают на птиц (молодых), когда те не могут летать, а красная белка охотится даже на молодых американских беляков. Маленький королек был бы для нее отличным лакомством. Откуда птица знает, что беличье гнездо необитаемо и имеет смысл рискнуть забраться в него?
Зимой 2000/21 года я нашел и осмотрел в мэнских лесах десятки гнезд красных белок и летяг. Я стал сомневаться, что корольки, активно присутствующие в тех же хвойных лесах, используют или могут использовать эти чрезвычайно уютные гнезда (см. главу 5). Хотя в каждом гнезде было по два входа, найти их было трудно. Чтобы всунуть руку в беличье гнездо, мне приходилось протискиваться через толстый плотный материал с ощущением, что я засовываю руку в отверстие резиновой перчатки, обычно закрытое. Может ли сюда пролезть птица? Я не нашел птичьего помета ни в одном гнезде. Во всех снежных пещерках, где ночевал воротничковый рябчик, я находил десятки фекальных комочков, и думаю, что корольку, попавшему в беличье гнездо вечером с полным желудком, ночью тоже пришлось бы опорожнить кишечник. Так что я попросил у Блэма подробностей. Он ответил по электронной почте: «Я наблюдал королька у беличьего гнезда всего однажды и очень кратко, но определенно решил, что птица скрылась в гнезде. Не могу сказать, попала ли она туда через основной вход. Скорее было похоже, что она скрылась в свободно закрепленных листьях снаружи строения».
Раззадорившее мой интерес наблюдение Блэма и Пейджелса побудило меня быть начеку и попытаться выяснить, где корольки проводят зимние ночи, потому что, судя по всему, ночевка имеет решающее значение для выживания птицы. Я снова и снова следовал за корольками в сумерках, но всякий раз терял их из виду, когда они, продолжая собирать пищу, в конце концов сливались с темнеющей хвоей деревьев и растворялись в ней, причем беличьих гнезд поблизости обычно видно не было.
В начале января 1995 года мне показалось, что я наконец вот-вот выслежу, где ночуют птицы. Я приметил группу из трех корольков в елях возле своего домика, а 5 января снова увидел их и следовал за ними на протяжении 80 минут. Наконец, когда стало темнеть, я услышал тихие настойчивые «циис», которые затем стали громче, а потом, в 16:20, птицы вдруг стихли и исчезли из виду. Но стало слишком темно, чтобы что-то разглядеть. На следующий вечер я ждал примерно в том же месте до 16:30 и ничего не увидел. Студент Джереми Коэн сменил меня на вахте в этом районе в следующие три вечера, и в один из вечеров ему удалось последовать за группой из трех корольков (возможно, той самой), опять около 16:30, когда было почти темно. Никто из птиц не забирался ни в одно из трех гнезд красной белки, которые я ранее нашел в окрестностях. На следующий день на рассвете я пришел с Коэном и другими следопытами туда, где корольков в последний раз видели накануне, и, как только стало светать, мы действительно увидели трех птиц. Но это произошло не у беличьего гнезда. Я стал еще сильнее сомневаться, что секрет выживания королька зимой в мэнских лесах связан с беличьими гнездами.
Я также сомневался, что корольки могут иметь обыкновение закапываться в снежный покров на земле и рыть тоннели, как рябчики. Дело в том, что я часто вижу, как после ливня вода леденеет и на снегу образуется толстый наст. Вырваться из ледяной пещеры или переждать, пока растает снег, способна только большая сильная птица. Однако я не исключал, что королек может зарыться в снежную шапку на ветке снизу и снизу же выбраться, потому что ледяная корка образуется только наверху.
Зимой 2000/01 года мы со студентами курса зимней экологии поставили целью одного из проектов попытаться выследить место ночевки королька. Нам снова не удалось увидеть, чтобы птицы забирались в беличьи гнезда. И все же, похоже, мы как никогда близко подошли к ответу на вопрос, что же они на самом деле делают. Это произошло случайно.
19 декабря один из студентов, Уиллард Морган, перед восходом пошел в укрытие, которое мы построили из хвороста, чтобы посмотреть за прилетавшими к туше животного во́ронами (оставаясь невидимыми для них). По дороге туда в полутьме он спугнул двух корольков почти с самой земли у себя под ногами, из-под кучи хвороста, мимо которой проходил. На хворосте лежала шапка свежего снега. Накануне ночью дул порывистый ветер, шел снег с дождем. У самой земли, спрятавшись под снежной шапкой в куче хвороста, корольки могли бы укрыться от непогоды. Морган возвращался на то же место в следующие два вечера, но корольки больше не появлялись. Это наблюдение подкрепляет мое предположение, что, чтобы днем собирать пищу до последней минуты, королькам приходится пользоваться любыми доступными укрытиями, не только пространством в беличьем гнезде или под ним. В этом случае еще большее значение приобретает глубокое ночное оцепенение, одновременно с которым птицам приходится всю ночь дрожать.
Два королька, нахохлившись, жмутся друг к другу в снежной пещерке на ветке
Новичок-чечако из рассказа Джека Лондона «Костер» погиб зимой на Аляске не из-за какой-то одной большой ошибки. Ему просто не повезло, к тому же он допускал мелкие промахи, которые накапливались, усиливали друг друга и в конце концов решили исход дела. Я прихожу к выводу, что выживание королька в холодном зимнем мире снега и льда устроено похоже, только с обратным знаком. Нет волшебного ключа. Удается выжить тем птицам, которым везет и которые правильно поступают во всех мелочах. Шансы пережить зиму невелики, но в этой игре приходится идти на риск, так же как растениям, когда у них раскрываются почки, и пчелам, когда те вылетают из улья зимой. Неудачные броски игральных костей судьбы, в результате которых отдельные особи гибнут, компенсирует высокая рождаемость.
К счастью для королька, он ничего не знает о своих личных шансах на выживание. Вряд ли он размышляет о судьбе, сожалеет об ошибках и переживает из-за несправедливости и упущенных возможностей. Птица не беспокоится о будущем, о жизни и смерти. Почему я так считаю? Потому что эта умственная деятельность шла бы выживанию во вред, а не на пользу. Она не побудила бы птицу к эффективным действиям, ведь та едва ли может что-то изменить в своем мире, где все важные обстоятельства – ледяной дождь, ночной мороз, ветер, нехватку пищи – определяет случай. А вот неизбывный энтузиазм и животный напор могут пригодиться. Я не знаю и никогда не узнаю, в каком сочетании счастливый настрой, голод и эмоции движут птицей. Но всякий раз, как я наблюдаю за корольками, когда те непрерывно скачут, зависают в воздухе, что-то ищут, всякий раз, как я вижу их выразительные движения и слышу непрекращающийся поток «циисов», песен и разнообразных криков, я ощущаю, какой колоссальный заразительный энтузиазм от них исходит, и чувствую великую, безграничную жажду жизни. Без нее птицы не могли бы существовать в своем суровом мире. Как и человек, они запрограммированы на оптимизм.
Я рад знать, что популяция лесных невидимок процветает. Сидя в тепле и слушая, как снаружи в лесу завывает ветер, что раскачивает мой дом ненастными ночами, я и впредь буду гадать и удивляться, как птицы справляются с непогодой. Маленькие комочки перьев, они попирают законы физики и здравого смысла и доказывают, что чудеса возможны.