— Эх, да кто же сейчас кого отдаст? — вздыхает майор.
— Очень надо, — наседаю.
— Ладно, что могу, сделаю. Иди к заму по тылу, форму получай, командирскую книжку, становись на довольствие, и принимай хозяйство, комбат.
Приплыли.
Прихожу в батальон, у меня всего две роты. Все голодные, грязные. Затаскиваю ротных в избу.
— Дорогие товарищи, в чем дело, на берегу озера воды не хватает? Местные жители в ротах есть? Расспросите их, где здесь картофельные поля не убрали, зернохранилища на отшибе. Первые взвода немедленно на заготовку дров. Вторые — на устройство полевой бани. Третьим быть готовым к заготовке продуктов. Выполнять!
Картофельное поле нашлось всего в двух километрах.
— Копать тщательно, — говорю, — для себя работаем. Половина нам, половина на полковую кухню.
Коров молочных нашли, решил в госпиталь отдать, молоко для раненых иногда лучше лекарства. А овец пойманных пустили на мясо. Тоже пополам. Потом проверка караулов, чистка оружия, общее построение, только спать лег, меня посыльный будит, вас вызывают в особый отдел полка.
Ну, точно, как же без него. Прихожу, стула нет, правда, свет в глаза не направляют, трудно такой трюк с керосиновой лампой проделать. Да и хрен с тобой, товарищ, сел я ближе к печке прямо на пол, к стене привалился, ноги вытянул.
Он вздумал паузу держать, а меня сон сморил. Так до утра у него и просидели вместе, он за столом, я у печки. Больше у него ко мне вопросов не было. Продуктивно помолчали.
Нет, если на войне шевелиться, то вполне можно с толком умереть. Добрался до ближайшего фильтрационного пункта — показал удостоверение ГКО за подписью Ворошилова и забрал всех людей. Себе укомплектовал третью роту, саперную роту — для полка, два танковых экипажа сколотил на всякий случай.
Два человека попались часовым при попытке дезертировать. Расстреляли перед строем.
Твой ротный убит, нет на взводном лица, ты помнишь, конечно, что ждет беглеца. Так точнее стреляй и дерись до конца, о помощи думает служба…
Старая солдатская песня…
— Запевай!
— Не равняйся по трусам, попав под обстрел, даже бровью не выдай, что ты оробел, и будь счастлив, что ты еще жив и цел! И маршируй вперед, ты — солдат!
Комполка пришел в гости, у нас сегодня блины с медом.
— Что о восьмой танковой дивизии скажешь?
— Хорошая дивизия. Даже замечательная. Опытные танкисты на лучших в мире танках.
— Слушай, подполковник, давно тебя предупредить хотел… — начинает командир полка.
— Ну, ты ведь на меня донос писать не будешь, да и мне тебе врать лень.
Помолчали. Он подумал, согласился.
— А какие у немцев лучшие танки в мире? — спрашивает. — Ты их характеристики знаешь?
— И ты их знаешь, — отвечаю, — у них десятый полк на наших «КВ» ездит, лучших танках прорыва в мире. С пушкой Ф-32, если интересно.
Высказался он нехорошо, я с интересом слушаю. Нет, далеко простой пехоте до морской. Расширяю один оборот, и сразу без связок, ввожу второй.
— Вот так — говорю, — людей в атаку поднимают. Учись, салага, у старших, пока мы живы.
Посмеялись, повеселились, а к вечеру на наши позиции уже вышли немцы.
Добро пожаловать в ад, камрады. Мы тут всегда живем.
Глава 8
Разведка прошла через наши позиции легко и непринужденно, в ритме вальса. А следом потянулась основная колонна. Батальон, второй, третий, еще один полк в полном составе, лошадки пушки тащат, первый батальон сейчас выйдет из сектора обстрела, эх, жаль!
— Огонь!
Двенадцать пулеметов открывают огнь длинными очередями по батальону, что идет в плотной колонне. И минометная рота полка накрывает огнем все немецкие части. Короткая перестрелка за холмом, разведку уничтожили. Первый батальон уложили, освободившиеся стволы переключаются на другие цели. Вот она — паника в чистом виде, побежали себя не помня, жить-то хочется.
— Батальон! В атаку! Третья рота в прикрытие, первая и вторая сбор трофеев!
— Ура!
Только успели орудия, полевые кухни, груженые телеги и трофейные пулеметы утащить в свой тыл, как по нашим позициям ударила немецкая артиллерия. Хорошо стреляют, метко, только нас там уже нет. До Волхова тридцать пять километров, вот мы на полверсты и отступили.
— Соблюдать светомаскировку!
— Есть!
Солдату ведь немного надо — дай ему на мертвого врага посмотреть, и он умрет счастливым. Комполка не ходит, летает, пора ему крылышки подрезать.
— Не сообщай ничего в штаб дивизии, — говорю ему.
Он глаза вытаращил.
— Отберут у нас трофеи, а я на третьей линии обороны несколько артиллерийских блиндажей сделал, — поясняю.
— Но мы же победили!
— Хвастун.
Убедил, не стал он донесение писать, а наученный горьким опытом, я всех комиссаров собрал в кучку и посадил рядом с начальником особого отдела.
— Вы, — говорю, — будете последней ударной группой. Если немцы по болоту пройдут, и полк окружат, надо будет прорываться за помощью. Отдыхайте, силы берегите, изучайте карты. Из землянки только в туалет, и больше никуда.
А снаружи разведку посадил, вроде охрана, а на самом деле — конвой. Хватит с меня сюрпризов в виде жадного начальства. Мне пушки дороже их похвалы.
Вторая линия обороны тоже была ложной. Настоящим было только минное поле и снайперские засады. Мы здесь просто рассчитывали выиграть время. И точно, немцы остановились. Стоят на нашем предполье, в разведку пытаются сползать. Снайпера их расстреливают, они начинают из пушек стрелять. А у каждого стрелка по три позиции и щель для укрытия, попробуй в него попасть. Сотня немецких трупов на подходе к минному полю, а среди снайперов потерь нет. Но в полку полтора десятка убитых, снаряды немецкие далеко летают. И раненые есть.
— Надо, — предлагаю Соломину, — контратаку готовить.
Выдернули всех комиссаров и особый отдел в полном составе. Поставили им боевую задачу — вести разведку в советском тылу.
— Первое — находите буксиры Шлиссельбургской крепости. Пусть нам махорки привезут, сколько не жалко, а то курильщики уже мох в самокрутки заворачивают. Второе — у нас работают эвакуаторы с танкового завода, пусть они нам в порядке шефской помощи хоть два танка дадут в долг. Снег выпадет — сразу вернем. Скажите им: «Кое-кто хочет рассчитаться за погибший под Ивановкой экипаж». Они поймут. Третье — ищите зенитчиц. Их надо отправить в крепость. Ну, этим я сам займусь, вы только найдите. Четвертое — продовольствие, боеприпасы и пополнение. Старайтесь, особенно нам нужны артиллеристы. Успевайте, пока не началось.
— Что не началось?
— Здесь немцев мы держим крепко, значит, они в другом месте нашу оборону на прочность проверят. А есть там такой стойкий полк, работящий да боевой, это вопрос сложный. А пока готовимся занять в деревнях круговую оборону. Для санитарного взвода строим четыре блиндажа в двенадцать накатов. Там же устраиваем склады, тоже в землю закапываем. Готовимся к зимовке, — шучу для поднятия духа.
Точно, угадал. Вермахт беспрепятственно двигался вперед: 22 октября захвачена Большая Вишера, 23 — Будогощь, 24 — Малая Вишера. Войска 4й армии стали разбегаться во все стороны. Наши комиссары не растерялись и вывезли из порта Новой Ладоги шесть орудий, предназначенных для 311 стрелковой дивизии, и три танка, пришедших на пополнение в 119 отдельный танковый батальон. Соломин сразу на них представление к наградам написал. И один танк нам заводчане дали — насовсем. А экипаж для него у нас уже был. В сущности, наш полк медленно, но верно превращался в бригаду. Немцы нас больше не атаковали, ограничиваясь обстрелами. Каждый день мы теряли около десятка людей. С вечера мы начали готовить для первого выхода наши танки.
— Задача нашего местного контрнаступления проста — уничтожить или захватить артиллерию противника и тыловые склады, — говорю на совещании.
— Возражаю, — говорит комбат-два, майор, как и комполка Соломин. — Мы имеем возможность вырваться на оперативный простор и прорвать блокаду.
Вот ведь еще один стратег на мою голову.
— Еще раз повторяю, нет никакой блокады. По Ладоге ходит целая флотилия во главе с контр-адмиралом. Ну, бомбят — так ведь война. Почему бездействует наша авиация, вопрос не к нам. Летать не умеет, очевидно. Или не хочет. У полка есть приказ на прорыв чего-либо? Нет. Вот и славно, трам-пам-пам.
Этим «трам-пам-пам» я его добил. Заткнулся полководец.
Не успел порадоваться, адъютант Соломина в дверь заглядывает. Делегация у нас. Наши комиссары в полном составе, оператор, журналист, смутно знакомый, точно, печеную картошку на пару ели под Урицком, правда, без соли, зато много. И народ с танкового завода, все хмурые.
— Танк не отдам, — сразу предупреждаю. — Утром в атаку собираемся.
— Мы еще два пригнали, — отвечают. — Только проблемы у нас. Секретные.
— За каждого из здесь присутствующих, — говорю, — отвечаю лично, среди народа только люди, гадов нет. Излагайте.
— Завод заминировали. Город бросают, войска прорвут блокаду и уйдут. Что будет-то? — и протягивают мне бумагу.
Я и так знаю, что в ней написано — приказ Сталина от 23 октября — войскам Ленинградского фронта прорывать немецкие порядки и отступать в восточном направлении. В городе полмиллиона солдат, всех на катерах не вывезешь, а баржи немцы уже все утопили.
— Хорошая бумажка, мягкая. В туалет с ней сходи и забудь. У нас кто фронтом командует? Алкоголик, Хозин литр водки каждый день выпивает. Он бы убежал, да не выпустят его немцы. Поэтому противник в город не войдет, завод взорван не будет. Гарантирую. Что будет. Будет очень плохо. Горе тебе, великая Троя, вижу твои стены в огне! Трупы будут на улицах валяться, норму еще снизят, крыс жрать будете. Загружайте вместе с танками все продовольствие — картошку, зерно в мешках, даже свеклу везите в город. И винтовки для рабочего ополчения, если толпа пойдет на заводские склады, вам никто не поможет, кроме нас и гарнизона цитадели. О городе не думайте, в сентябре в нем было больше миллиона иждивенцев, четыреста тысяч детей. Мы девяносто две тысячи своими силами вывезли, еще до обстрелов. Город и фронт даже пальцем не шевельнули, педерасты гнойные, глисты печеночные. Товарищи Сталин, Жданов и Жуков убили Ленинград. Потом начнут сказки сочинять о героизме советских людей. Памятники поставят. Только косточки героев не соберут, не похоронят. Вот что будет. Достаточно тебе такого ответа?