Мать, шаркая валенками, подошла к окну. Попробовала протереть морозные узоры на стекле и таким голосом, будто не она засадила его на весь вечер дома, сказала:
— Батюшки-и! Глянь, Коська, что на улице делается!..
Коське и глядеть было незачем: снег сухими ручьями шуршал по крыше. От шумных набегов ветра вздрагивала электрическая лампочка. Отцовское ружьё покачивалось на стене.
В окно постучали; голос Валеркиной сестры позвал:
— Поля! Эй, Поля-а!
— Ау? — отозвалась мать тонким голосом.
— Пойдём в клуб. Ох, и интересно! Народу собралось страсть сколько: из Степанова пришли, из Барсукова… Пойдёшь? — соседка нетерпеливо переминалась под окном.
— Нет уж, — со вздохом ответила мать, — корова у нас беспокоится, вот-вот отелится… Иди одна, Любонька.
Под окном посыпались комья снега — Люба взбиралась на сугроб.
— Как-то там папка наш… И поесть забыл с этим собранием! — Мать вошла в кухонный чулан, загремела посудой!
Коська мысленно снова перенёсся в клуб. Отец сейчас сидит за столом в президиуме. На нём синий праздничный пиджак, на груди поблёскивают ордена; он заслужил их на фронте и надевает только по торжественным дням. И зря, конечно; Коська на его месте всюду бы ходил с орденами!
Очень уважал Коська своего отца. Несмотря на то, что отец перед вечером грозился надрать ему уши за полученную двойку, как бы стал свистеть Коська сегодня в клубе, если бы Андрей Жуков осмелился сказать плохое о работе Семёна Андреевича Реброва!.. Всем ведь известно: самый ехидный и кляузный мужичонка в колхозе — отец Шурки Жукова. Вечно-то он шумит на собраниях, вечно всех критикует. И добро бы сам был хорошим работником! Этим летом, в самое горячее время, выклянчив у врача справку, уехал в город и, вместо лечения, сбывал на станции прокисшие прошлогодние грибы! Все про это знают! Недаром поговаривают на селе, что старший брат Шурки, Фёдор, стыдясь проделок отца, уехал в город и поступил работать на завод, от сраму подальше…
Вспомнив про Жучонка, Коська сжал кулаки.
— Никак калитку ветром открыло? — озабоченно проговорила мать.
Коська прислушался. На дворе что-то хлопнуло, раз, другой. Корова встревоженно замычала.
— Так и есть, открыло. — Мать накинула на плечи полушубок, стала зажигать керосиновый фонарь. Рассердилась: — Говорила ведь нашему солдату: почини засов! Нынче да завтра, завтра да послезавтра — некогда!
Рассерчав, мать всегда называла отца солдатом.
— Если такую пустяковину не может устроить, какой из него, к шуту, помощник председателю!
Корова снова замычала — обиженно и требовательно.
— Сейчас, Вечорынька, сейчас, милая! — звонко отозвалась мать.
В ноздри Коське полез запах керосина. Хлопнула дверь, в избу ворвалось облако холодного пара.
— Иду, иду-у! — доносилось из сеней.
Заскрипела ещё одна дверь. И вдруг мать закричала истошным голосом:
— А-ах, Ко-оська!.
Одним прыжком он очутился в сенях. Мать вцепилась в него обеими руками:
— Не ходи! Не ходи, говорю!.. Ох, господи!..
Выхватив из её рук бестолково мотавшийся фонарь, Коська выбежал во двор. Мельком увидел чью-то тень, бесшумно метнувшуюся к раскрытой калитке.
Корова била рогами в загородку. На шесте испуганно вскрикивал петух, под сенями сонно и недовольно завизжал поросёнок.
«Неужто волк? Или только почудилось?» — холодея, подумал Коська. Фонарь погас, но у Коськи всё же хватило мужества прикрыть распахнутую настежь дверцу и для верности припереть её колом.
4. РОЗЫСКИ ШАРИКА
Утром, ещё задолго до того, как голубоватый свет наполнил избу и тускло отражавшая его печь выступила из потёмок, Коську разбудил шум. Мать кричала на Верного:
— Прозаседал вчера? Кабы не Коська, проглотил бы меня волк вместе с коровой! Захворает Вечорка с перепугу, капли не дам молока ни тебе, ни твоему хозяину!
Верный подполз на брюхе к самым её валенкам, уткнулся в них мордой и, вымаливая прощение, колотил пушистым хвостом по полу.
А между тем был Верный очень гордым и самолюбивым псом. Широченная белая грудь его — вся в броне мускулов. Встречные собаки из почтительности обегают его за целый километр. Даже злющая Пальма из Степанова относилась к нему с уважением.
Коська встал с кровати надутый. Ему лестно было, что мать величала его своим спасителем; не успеет он и до школы дойти, как по всему селу разнесётся слух о его необыкновенной храбрости. Но Коська обиделся на отца. Не послушал он его совета. Волка надо было уничтожить по первому снегу.
— Выношу тебе, сынок, благодарность! — закуривая, сказал отец. — За спасение матери и за охрану домашних границ!
Коська не выпятил грудь и не гаркнул весело: «Служу Советскому Союзу!» — как научил его отец и как всегда отвечал он в таких случаях.
— Ты, папка, хорошо уладил овчарню?
— Маленько не доделали. Лесу опять не хватило. Будь он неладен!
— Всё у него чего-нибудь не хватает! — вмешалась мать. — Засов на своём дворе не может устроить как следует. Вот так хозяин! Волк тебе, Семён, благодарность в районной газете пропечатает. Жди!..
— Ну, ну, — сказал отец, — потише! Нас с Костей волком не запугаешь. Так, что ли, сынок?
На вчерашнем собрании колхозники порешили оставить отца на прежней должности. Мать, видимо, была довольна, но старалась скрыть это под напускной строгостью.
В то время, когда отец рассказывал о собрании, к Коське пришёл Валерка. Он был весь в снегу. Кривя губы, Валерка сорвал с головы шапку и ударил ею о колено. Холодные брызги полетели Коське в лицо.
— Шарик пропал, — тихо сказал Валерка. — Вчера его отец в Барсуково брал, он и не вернулся…
Через минуту оба приятеля были уже на улице.
— Ты искал? — спросил Коська.
— Всю деревню излазил! — Валерка с трудом сдерживал слёзы.
Коська сдвинул шапку на затылок. Крякнул, как это в особо затруднительных случаях делал его отец.
— Ещё давай искать!
— Где? — с надеждой спросил Валерка.
— Идём в Барсуково! — решительно объявил Коська. — Надевай лыжи!
Он знал, что значил для Валерки Шарик. По виду этот пёсик ни дать ни взять маленькая лисичка. Кончик хвоста у него беленький. Весёлые карие глазки смотрели добродушно и с одинаковой приветливостью на своих и на чужих.
Встречаясь с Коськиным Верным, Шарик боязливо поджимал хвост. Они обнюхивались, и Верный тихонько и не очень сердито, просто ради приличия, рычал. Шарик тотчас же ложился на спину, задирал лапки кверху и юлил хвостом.
— Верный, не тронь! — басом приказывал Коська, хотя и знал: не тронет.
Как только ребята поднимались на школьное крыльцо, Верный сейчас же поворачивался и с деловым видом убегал прочь. Он считал своим долгом провожать Коську по утрам в школу и делал это неукоснительно, но всё остальное время неотлучно находился при главном своём хозяине — Коськином отце. Шарик же, едва последний, самый маленький, парнишка входил в школу и дверь за ним плотно закрывалась, залезал под школьное крыльцо, свёртывался там рыжим комочком и терпеливо дожидался, когда Валерка выйдет его проведать. Главным хозяином у Шарика был Валерка.
И вот Шарик пропал. Коська даже в мыслях боялся предположить, что его мог загрызть волк.
Проходя по селу, мальчики встретили у колодца Катю Лопухову.
— Вы куда? — удивилась она. — А в школу?
— Не кудакай! — строго сказал Коська. Однако, пропустив Валерку вперёд, остановился и рассказал девочке, куда и зачем они идут.
У Кати широко и испуганно раскрылись серые глаза.
— Идите, идите скорее!
Коська догнал Валерку. Вчера вечером он обиделся на приятеля за то, что тот не пришёл его навестить, и напомнил ему об этом.
— Я собирался зайти, да Ш-шурка меня в клуб утянул. П-пойдём да п-пойдём, а за Коськой, говорит, не заходи: он уж, наверное, спать лёг… — виновато оправдывался Валерка.
— Спать! Я ещё до него доберусь, до Жучонка! — грозился Коська.
Ребята шли обочиной наезженной дороги. Валерка время от времени кликал:
— Ш-шарик! Ш-шарик!..
Коська свистел на разные лады.
Вошли в Барсуково, курившееся утренними дымками. Исходили всю деревню, спрашивая у каждого встречного, не видел ли он вот этакой маленькой собачонки, похожей на лисичку, с белым кончиком хвоста?
Усмешка замерзала на губах у колхозников, когда они вглядывались в отчаянное Валеркино лицо. Кое-кто сочувственно качал головой, но никто не видел Шарика.
Наконец им на дороге попался маленький, лет пяти, мальчик. Поверх шапки и пальто он был закутан в большую шаль, завязанную назад концами. В поводу мальчик держал чёрненькую, с зайца величиной собачонку. Она была запряжена в санки, но ни за что не хотела их везти даже пустые. Валяясь на снегу, упрямо поглядывала на своего мучителя.
— Мальчики, вы ищете крашную шобачку? — мальчуган всем телом откинулся назад, из шали только нос торчал.
— Где ты видел Шарика? Где? — ястребом налетел на него Коська.
— Я Шарика не видел! — серьёзно и рассудительно ответил мальчик. — Я маленькую крашную шобачку видел ш беленьким хвоштиком…
— Чудак ты! Это же и есть Шарик!
— К-куда он подевался?
— Вчера она всё ш моей Дамкой играла. Наигралась и убежала. А куда, не жнаю! — поглядев на Валерку, мальчик вдруг заробел и засунул кончик варежки в рот.
Как ни тормошили они его, как ни спрашивали, больше ничего не сумели добиться. Видя, что он вот-вот разревётся, они оставили мальчугана в покое.
На улице стали появляться барсуковские школьники, и Коська вспомнил, что пора возвращаться домой. Не хотелось Валерке уходить из Барсукова, не разыскав Шарика, но делать было нечего.
Чтобы сократить обратный путь, они пошли прямиком по заснеженному полю. Не успели и километра пройти, как наткнулись на следы маленькой собачки. Видимо страшно напуганная, она бежала отчаянными скачками и, наверное, при этом визжала. След её описывал широкую дугу, заворачивая обратно в деревню. Но убежать ей не удалось: путь её могучими прыжками пересёк волк. В снегу темнели ямки от его лап. В месте встречи след маленькой собачки оборвался.