Оглядев хорошенько следы, Коська потянул Валерку за рукав:
— В школу пора, Валерка!
Но тот, бледный как снег, не трогался с места.
— Пропал Шарик! — выдохнул он одними губами.
Коську передёрнуло от жалости:
— Может, это вовсе и не Шарик был… Чего ты губы кривишь, Валерка? Помнишь, в прошлом году лиса у дедушки Семёна петуха стащила? На снегу кровь была. А тут, видишь, ни капли… Может, ещё и вырвалась эта собачонка?
— Пойдём п-проверим, — опять одними губами ответил Валерка.
Они пошли по волчьему следу.
Вырваться из волчьей пасти Шарику, если это только был он, не удалось. Когда ребята спустились с берега Каменки и увидели глубокую борозду, пропаханную волком на противоположном берегу, Валерка остановился и безнадёжно махнул рукой.
Боясь, что он заплачет, Коська потянул его за рукав:
— Пойдём, Валерий. Ну пойдём же! Елизавета Михайловна заругает!..
В школу они пришли к концу первого урока. Валерка сел за парту, спрятал лицо в ладони и только теперь заплакал.
— Пропал Шарик! Пропал!.. — рыдая, твердил он.
Елизавета Михайловна, вызванная ребятами из учительской, гладила Валеркины рыжие волосы и негромко уговаривала:
— Ну-у, Валерка!.. Как тебе не совестно? Будь мужчиной..
Валеркино горе было безутешным. Ребята издали наблюдали за ним. Никто, даже Шурка, не подходил к его парте: опасались досадить лишним словом.
После уроков Валерка остался сидеть в классе. Он боялся выйти на крыльцо и молча вытирал слёзы.
— Валерка, а Валерка, — позвал Коська. — Мне отец недавно сказывал: в Степанове Пальма ощенилась. Вот бы тебе взять от неё кутёнка…
— Иди ты со своим кутёнком! — закричал вдруг Валерка. — Н-никого мне теперь не надо!.. — и опять уткнулся в парту.
Катя (она тоже осталась в классе) сердито оттащила Коську в угол:
— А ну тебя, Коська! Только расстраиваешь!
«И что эта девчонка суётся в мужские дела?» — со злостью подумал он. Катя потребовала:
— Расскажи, что вы видели в поле?
Хмурясь, он рассказал про следы.
— Этого волка прямо убить мало! — вся вспыхнув, сказала Катя.
Коська смерил её надменным взглядом:
— Это ты, что ли, его убьёшь? Где ты, интересно, ружьё возьмёшь? Папка своей двустволки нам не доверит.
— Я д-достану ружьё! — сказал вдруг Валерка. У него мстительно затопорщились рыжие вихры. — В-выпрошу у сторожа зернового склада, у д-дедушки Семёна… А если он не даст, я… украду!
5. ВОРОНОК
Целых три утра потратили Коська с Валеркой на уговоры дедушки Семёна. В избушке сторожа всегда было жарко натоплено, и дед всегда занимался одним и тем же делом — чаепитием.
— Всей душой жаль вас, мальцы, — кряхтел дед, окуная сахар в чай, чтобы затем единственным жёлтым зубом откусить от него крошечный кусочек. — Всей душой жаль… Только как же так? Я всегда, значит, нахожусь на служебном посту. Мне, мальцы, без оружия никак нельзя…
— Мы, дедушка, не потеряем ружьё, в-вот увидишь, — жалостливо кривя губы, настаивал Валерка. — А на твой склад н-нападать всё равно н-никто не собирается…
Дед ни в какую не соглашался уступить свою одностволку. В субботу, войдя в избушку, Коська застал Валерку плачущим.
— Вот кабы, дедушка, волк твою козу спёр, — рассвирепев, сказал Коська, — ты бы, наверное, по-другому запел!.. Тоже мне охранник! У тебя и ружьё-то небось не стреляет — заржавело всё!..
Дед поперхнулся чаем, навалил на глаза страшенные брови и заорал, багровея:
— Цы-ыц, шарлата-аны! Я покажу — не стреляет!.. Ах вы! Козой попрекнул! Цыц!.. Молчок!..
Коська пулей вылетел из сторожки. За ним вышел и нахмуренный Валерка.
— Эх ты-ы… — протянул он укоризненно.
Ломая головы над тем, где ж им теперь доставать ружьё, ребята прошли вдоль зернового склада и очутились возле конюшни. В дверях её, прислонившись к косяку, стоял рыжебородый Валеркин отец — Макар Васильевич.
— Вы куда, ребятки, бежите? — крикнул он. — Айда со мной, Воронка покажу!..
Конюх подвёл их к одному из денников и распахнул дощатую дверцу. Свет проникал в денник через квадратное окно. Стены были выкрашены известью и от света казались голубыми. Здесь находилась чалая кобыла Голубка с сыном — месячным жеребёнком Воронком.
Жеребёнок лежал у задних ног матери. Увидев Макара Васильевича, он встал. Сначала выбросил передние, в коленях словно в узелки завязанные, ноги, потом выпрямил и задние. Встал молодцом, как подобает вставать настоящему коню. Ребята во все глаза разглядывали жеребёнка.
Был он ещё по-детски слаб. Пить густое материнское молоко — всё, что он умел делать. Одна лишь мать и ещё, пожалуй, Макар Васильевич умели угадывать его желания. Впрочем, желания у него были самые немудрёные: мать всегда должна стоять таким образом, чтобы ему было удобно дотянуться губами до её теплого, атласно-чёрного вымени.
Напившись молока вволю, жеребёнок прикрыл фиолетовые глаза и сонно прижался к боку кобылы. Коська на один миг представил, что в денник бурей врывается ощетинившийся волк, и содрогнулся от ужаса:
— Дядя Макар! Дядя Макар! А вдруг волчище — на Воронка? Схватит за горло и… и всё!.. Загубил же он Шарика!
Конюх хмыкнул, кинув быстрый виноватый взгляд на Валерку:
— Этого не бойся, парень. Запоры у нас крепкие.
— Если не теперь, так весной! — не сдавался Коська. — Когда на луга погонишь жеребят!
— До весны далеко. Увидим… — конюх проговорил это таким тоном, что у Коськи немного отлегло от сердца: дядя Макар не допустит до плохого.
Выйдя из конюшни, они носом к носу столкнулись с Петькой Грачевым, бежавшим с пустым ведром к складу.
— Коська, Валерка! — закричал он. — Бегите скорее в клуб, там новую стенгазету выпустили. Шуркиного отца… Умора!..
Петька захохотал, но вдруг глаза его стали испуганными и круглыми, как у кролика: из склада вышла его мать и издали погрозила ему прутом. Не досказав про Шуркиного отца, Петька убежал, гремя ведром и болтая ушами шапки.
Коська засмеялся, поглядев ему вслед. Он только что собрался позвать Валерку в ветлечебницу, помогать ветфельдшеру Кудинычу лечить лошадей, но тут же передумал и предложил пойти в клуб.
Но Валерка только посмотрел на него сердито.
— Иди один, — сказал он. — А я опять пойду к дедушке Семёну ружьё просить… Без т-тебя он мне лучше даст!
6. ТАИНСТВЕННЫЙ КОРРЕСПОНДЕНТ
Расставшись с Валеркой, Коська побежал в клубную библиотеку, где вывешивались стенгазеты. Там полно было народу. Ребятишки толпились возле раскрашенного фанерного щита, хохотали, указывали пальцами. Каждому хотелось протиснуться поближе.
Библиотекой заведовал Гриша Лаптев — шестнадцатилетний парень. Широкое, тугое в щеках лицо его так и лоснилось от удовольствия: новый номер принимали хорошо.
— Тише орите, братцы-кролики! Из клуба повыгоняю! — грозился Гриша ребятишкам. Он сидел за барьерчиком, за которым находились шкафы с книгами, разбирал стопку свежих газет и журналов. — Тише, вам говорят!..
Отчаянными усилиями Коська протиснулся поближе к газете. В разделе «Шило и веник» были помещены стихи. Начинались они так:
Из леса едут дровенки,
А в дровнях мужичок —
По сельскому прозванию
Андрюшенька Жучок…
Первая картинка довольно похоже изображала Шуркиного отца — с жиденькой разлохмаченной бородёнкой и в огромном, как у деда-мороза, тулупе. Ехал Андрей Жуков из леса с колхозными брёвнами и завернул погреться к своей куме, жившей в селе Четвертакове.
Кума такая добрая:
— Зазяб, поди, дружок? —
И достаёт Андрюшеньке
Из печки пирожок…
За стакан чаю да за кусок пирога отдал Андрей Жуков своей куме колхозное семиметровое бревно. И это в то самое время, когда колхоз нуждался в каждой доске!
Внимательно прочтя стихи — от заголовка и до подписи «Зоркий глаз», — Коська захохотал:
— Ага, попался Жучок на булавку! Кто его так? Вот молодец!
Он обернулся к ребятам и… даже рот разинул от удивления. Шурка, стоя в куче ребятишек, смеялся вместе со всеми. Узенькие глаза его довольно поблёскивали, точно не о его отце шла речь в заметке, а сам Шурка кого-то ловко поддел в стишках.
Огорошенный Коська даже не сразу заметил, как отхлынули ребята и к газете подошёл сам Андрей Жуков. Держась за кончик бородки, он долго читал заметку.
— Скла-адно написано! — сказал, как козёл проблеял. — Кто сочинитель? Ты, что ли, Гришка?
— Нет, дядя Андрей. — Гриша старательно согнал с лица улыбочку.
— Врёшь, поди? — сощурился Жучок.
Коська, заметив, что от Шуркиного отца попахивает водкой, подался в сторону.
— Вот честное комсомольское, не я!
— Имя, имя мне назови! — распаляясь, потребовал Андрей Жуков.
— Этого я тебе сказать не могу. — Гриша покосился на ребят, широкое лицо его стало строгим и важным. Он пробасил: — Написал наш собственный корреспондент, а кто, хоть убей, не помню!
Ребята кругом захихикали, вместе с ними посмеивался и Шурка. Жучок грозно повернулся в их сторону:
— Ух вы! Чему смеётесь? Вот я вас!..
Ребятишки кинулись в разные стороны. Но Шурка остался на месте. Худое лицо его вдруг зло покраснело.
— Перестань! — сказал он звонко. — Продал бревно, так уж помалкивай. Не позорь себя дальше!
Жучок от удивления опять схватился за бородку.
— Что ты, сынок? Это я, то исть, позорюсь? Наклепали на меня! — Он с прежней злобой набросился на Гришу. — У меня старший сын на заводе почётом пользуется, а вы про меня — стишки! Этого дела я так не оставлю! Напишу, то исть, пожалуюсь!..
— Напиши, дядя Андрей. Фёдор тебе, наверное, спасибо скажет за то, что ты колхозное добро разбазаривать вздумал!
Поругавшись с Гришей, Жучок ушёл из библиотеки и за руку, словно маленького, увёл насупившегося Шурку.
Ребятишки снова собрались в кучку, гадали: кто автор заметки? Но по Гришиному лицу было видно: хоть ты лопни от любопытства — не скажет!