На хребтине волосы были грубые и почти тёмные, по бокам — ржавые, а на брюхе — белёсые. Отец мастерски снял шкуру. Под лопатку угодила его меткая пуля.
— Почему же матёрый беззубым оказался, папка?
— Клыки он сломал, наверное, когда из капкана вырывался. Тогда же ему и палец оторвало, видишь? — отец показал когтистую лапу. — Не сломай он клыков, не ожить бы Верному!
В сенях, заслышав Коськин голос, скрёб дверь и радостно повизгивал Верный.
— Скучал он по тебе! — усмехнулся отец.
Но мать всё-таки не пустила собаку в избу.
Отец рассказал, что поездка в город оказалась удачной. Он привёз токарный станок и разыскал на заводе Фёдора Жукова. Фёдор обещался приехать навестить земляков к Новому году.
С этого вечера Коська круто пошёл на поправку. Мать поила его топлёным молоком с маслом; силы прибывали с каждым днём. Он радовался и тому, что отец привёз новенький токарный станок, и хорошей погоде — с того злополучного дня не было ни одной метели, — и тому, что приближается Новый год, новогодняя ёлка, каникулы…
Каждое утро мать приносила всё новые и новые радостные и приятные для Коськи вести. У дедушки Семёна окотилась коза. Один из козлят белый, а другой — словно в печной трубе побывал: ни единого светлого пятнышка. Дед дал братьям непонятные имена: Каин и Авель.
По словам матери, дядя Макар и Кудиныч ей проходу не давали, всё спрашивали: когда ж им будет позволено навестить героя? Они так и говорили — героя!
Верный, Воронок, Ирис и даже петух, орущий под окнами, — всё это было Коськино, родное, всё только того и ждало, когда строгая Мария Никаноровна разрешит ему выйти на улицу.
Однажды мать отлучилась куда-то, и в избу вломился Гриша — «Братцы-кролики».
— Здорово! — пробасил он, снимая шапку.
Коська обрадовался библиотекарю.
— Почитать тебе принёс. У нас свежее пополнение — «Огонёк», «Крокодил»… — И Гриша, обычно скуповатый и прижимистый, когда дело доходило до выдачи новых книг ребятишкам, выложил на кровать целую пачку, в месяц не перечитаешь!
До этого Гриша казался Коське совсем взрослым парнем: ему ведь уже стукнуло шестнадцать лет, и на верхней губе темнели усы; к тому же он занимал, по мнению Коськи, весьма важный пост заведующего клубной библиотекой. Но всё это мгновенно вылетело из Коськиной головы, когда «Братцы-кролики», внимательнейшим образом допросив его о всех подробностях схватки с волком, смущённо признался:
— А я тут, знаешь ли, стишок про тебя сложил. В стенгазету хочу поместить, в новогоднюю… Прочесть?
На бледных Коськиных щеках пробился румянец.
— Прочти.
Гриша живо вытащил сложенный вчетверо листок бумаги:
И хоть мела кругом пурга,
Наш Костя высмотрел врага.
И Верный — пёс, не оробев,
Схватился с волком зев в зев!..
— Ну как? — тревожно осведомился он, прочитав четверостишие.
— Н-ничего, подходяще, — краснея, сказал Коська. — Это ты сам сочинил?
— А то кто же! — добродушное Гришино лицо просияло. — Очень я люблю стихи сочинять… Вот, послушай-ка, ещё одно прочту, «Мечты» называется. Вчера вечером сложил.
Гриша откашлялся:
Вот-вот уснёт село родное
Под грозный свист ночной пурги.
И, вспомнив лето золотое,
Грустят в сугробах огоньки.
И сердце юное тоскует,
Мечты несутся сквозь туман —
Туда, где стайкою кочует
Весенних ночек караван.
Где плугари в полях ночуют,
Где труд кипит и солнце жжёт,
В березняках трава бушует
И соловей зарю поёт…
Коська похвалил и это стихотворение и чуть не заорал от боли: Гриша изо всей силы стиснул его ладонь, даже про Коськину болезнь позабыл на радостях.
— Значит, это ты тогда про Андрея Жукова стишок сложил и подписался «Зорким глазом»? — вспомнил вдруг Коська. — Ловко ты!..
Гриша взглянул на него с удивлением:
— Ты разве ещё не знаешь? Хотя, постой, откуда ж тебе знать! Это не я, а его сын, Шурка, сочинил и принёс мне…
— Шурка-а?!
— Ну да. Теперь про это всё село знает, смеются над Андреем. А Шурка говорит: «Приедет Фёдор, мы отца ещё и не так взгреем за это бревно!» — Гриша покачал головой. — Шурка теперь гордый ходит. Флюгарку они с Валеркой Лукиным устроили всем на удивление!
После ухода библиотекаря Коська долго размышлял над услышанной новостью. Он не то чтобы не поверил Грише, а просто хотел бы ещё раз услышать про Шурку от кого-либо другого, от Валерки, например. С Валеркой, как ни с кем другим, было удобнее и приятнее всего поговорить о всяком важном деле… А ведь Шурка так и не пожаловался тогда учительнице за разбитый нос — вот он, оказывается, какой, Шурка Жучонок!
— Чего же это Валерка ко мне не идёт? — с обидой спросил Коська у вошедшей матери. Та удивилась:
— Как не идёт? Он и теперь у крыльца торчит. Впустить его, что ли?
— Конечно, впусти!
Валерку не нужно было приглашать дважды. Он вбежал в избу и от изумления чуть сумку из рук не выронил:
— Ух, К-коська! — крикнул он. — К-какой ты стал худущий-то!
13. ДРУЗЬЯ НАВЕКИ
За три дня до Нового года, закутанный наглухо (и постаралась же мать!) и в отцовой шапке, Коська вышел утром на крыльцо. Там его дожидался Валерка и… Шурка Жуков.
— Гляди-ка! — улыбаясь, кричал Валерка. — Гляди- ка! — и позвал: — Шарик! Шарик!
Переваливаясь, подбежал пушистый белогрудый щенок, как две капли воды похожий на Верного. Коська сейчас же узнал его, хотя щенок и успел заметно подрасти.
— Что же ты сразу не сказал, Валерка? — спросил он с укоризной.
— Я нарочно!.. Отец мне его из Степанова привёз. Он ведь сын твоему Верному.
Коська погладил щенка:
— Я знаю, что сын.
Вышел со двора Верный и чуть было Коську с ног не сбил от радости. Шарик стал задиристо тявкать на своего отца.
— Вырастет, таким же будет, как и Верный! — с гордостью объявил Валерка.
После этого они пошли в школу. Коська был ещё слаб; Валерка помогал ему взбираться на сугробы. Возле самой школы сугроб был особенно велик: телеграфный столб утонул в нём чуть ли не наполовину. Валерка зазевался, и Шурка втянул Коську на гребень. А когда втянул, шмыгнул носом и сказал с необыкновенной для него серьёзностью:
— Давай дружиться, Коська. Как вы с Валеркой дружитесь, а?
Коська остановился. Услышав Шуркины слова, остановился и Валерка. Верный с Шариком тоже вопросительно посмотрели на Коську. Он снял с руки варежку, проговорил медленно и твёрдо:
— Ты хороший парень, Шурка…
— Н-навеки, да? — сияя глазами, Валерка положил руку поверх ладоней товарищей.
— Навеки!..
Они втроём поднялись на школьное крыльцо. А навстречу им по школьному коридору уже вприпрыжку бежала Катя Лопухова, за ней Петька Грачев и немного дальше — ещё несколько ребят.