Косихин купил твердый, как деревяшка, пломбир, откусил. Нестерпимо заломило зубы, Косихин сразу озяб. Но это было даже приятно — ненадолго продрогнуть. Озябнув, он с удивлением обнаружил, что соскучился. По дому, по матери, по жене.
Где-то неподалеку должен быть телеграф. Все в этом маленьком городке было рядом. Косихин отыскал автомат прямой связи.
— Але, Лена? — Он слышал, как тепло звучит ее голос.
— Коля? Что-нибудь случилось?
— Нет, ничего. — Он обрадовался, что Лена заволновалась. — Просто хочу сказать, доехал нормально.
— Как там погода? — В ее голосе по-прежнему звучала тревога.
— Погода отличная. А как у вас?
— У нас все хорошо.
Она все еще ждала, и он не выдержал, рассмеялся:
— Да честное слово, ничего не случилось. Имею я право просто так позвонить? Тем более автомат рядом.
Она тоже засмеялась.
— Ну, успокоил. Вот что я забыла… Говорят, там в магазинах хорошая кухонная посуда. Ты посмотри.
— Ладно.
На табло зажглись слова: «Время разговора истекло».
— Привет, — успел крикнуть Косихин.
В гостинице Косихин взял у портье ключ, поднялся в пустой номер. Лечь спать? Он знал, что не уснет. Взять и войти, будто за советом к тренеру. Совет срочный нужен. Нога, например, болит, как бы к соревнованиям не расклеиться. А что, вполне вероятный предлог. И тут же строго осадил себя: еще чего, придумывать всякие небылицы.
Дверь распахнулась.
— Ты здесь? — удивился Маслов. — Айда туда, там отлично. Фильм-то понравился?
— Понравился.
— Ну пошли. Я за гитарой. Сейчас играть буду.
«А почему не пойти? — подумал Косихин. — Я ведь уже в кино был, а теперь вернулся и захотел вот на их времяпрепровождение взглянуть. Тем более не сам напрашиваюсь, за мной пришли».
Он медленно вышел из номера. Маслов с гитарой уже убежал далеко по коридору и нетерпеливо оглядывался.
Косихин вошел и остановился на пороге. Глаза не сразу привыкли к полумраку. Сперва он видел только пламя двух свечей — откуда они здесь взялись? — и неясные тени, потом начал различать лица. В темном углу в одиночестве, как филин, неподвижно сидел Кутузов. И Иванов с Буравкиным были здесь. То ли вернулись из своего яхт-клуба, то ли не ходили. А вот и Валович — Цегельник, скромно так устроились возле выключенного телевизора. Увидели Косихина и призывно замахали руками. Он сделал вид, что не заметил.
А девчонок, наверно, почти двадцать. Косихин мог рассмотреть только тех, кто был ближе к столу, к свечам. Он видел: девчонки перестали болтать и с интересом на него уставились. Новый человек появился.
— Садись сюда. — Маслов показал на стул возле себя. По другую сторону сидела Катя. Она Косихину улыбнулась как старому знакомому.
Девчонки попросили спеть что-нибудь о любви, и Маслов запел. Потом Катя просила, Маслов пел для нее. И чем больше Косихин его слушал, тем грустнее ему становилось — то ли из-за Лены, — жаль, что ее нет здесь, то ли из-за Витьки Малышева, что так нелепо все получилось, то ли оттого, что он вдруг почувствовал себя одиноким в этой комнате.
— Знаешь, — сказал Косихин, — спой эту, про бригантину, про паруса.
Ах, какие замечательные слова были в этой песне! Какие, должно быть, мужественные люди пели ее, отправляясь в плавание, какие честные и благородные. Косихин любил их, он и сам принадлежал к их славному племени: тоже не раз поднимал паруса и не раз рисковал, уходя на яхте на самую середину воды, где так легко можно было перевернуться. Он тоже презревал уют и, оставив любимую жену, уезжал, вот как теперь, на ответственные соревнования.
Нет, все-таки он был неплохим парнем, этот Маслов.
— Ребята, — вдруг раздался неприятно-резкий голос Кутузова. — Ребята, ведь спать пора.
Никто слова не успел сказать, сразу поднялись Иванов и Буравкин, включили свет. Косихин зажмурился. Вот черти дисциплинированные. От яркого света изменилось настроение — будто после праздника наступили будни.
— Ну, еще чуть-чуть, — не отпускали девчонки.
— Нет, нет, у нас режим, — с непроницаемым лицом отвечал Кутузов.
— Алеша, — позвала Катя. Маслов остановился, они отошли в сторонку.
— Очаровательная дама, — громко сказал Кутузов, — завтра договорите.
Кутузов развел всех по номерам — так гусей загоняют в сарай.
Маслов с Косихиным сели на свои кровати друг против друга.
— Слушай, расскажи об этом, как его… Слейтоне, — попросил Косихин. Знал, Маслову просьба должна прийтись по сердцу.
— О ком? — не понял Маслов.
— Ну ты в купе рассказывал. Помнишь? Который погиб.
— А, Слокэм. Конечно, расскажу. Только, знаешь, мне сейчас уйти нужно.
— Куда? — удивился Косихин.
— Я обещал…
Косихин испытал огорчение и ревность, но тут же простил Маслова, не мог не простить.
— Смотри, чтоб Кутузов тебя не засек, — сказал он.
Косихин медленно расстелил постель, лег. Выключил свет.
Он не сразу сообразил, что случилось. Сопел, поднимая опрокинутый стул, Маслов. Этот грохот Косихина и разбудил. Потом Маслов звякал графином, лил воду в стакан, чертыхался. Косихин лежал притаившись, широко открытыми глазами наблюдал за темным силуэтом. Сердце колотилось как бешеное. Вот гад, а? Не в отдельном же номере. Спугнул сон, теперь майся…
Маслов лег, пружины нестройно заскрипели. И сразу тишина, только мерное дыхание. Уснул. Сразу. Напакостил, разбудил и уснул. Косихину захотелось пить. Но неприятно было повторять за Масловым, вроде Маслов на это желание натолкнул и теперь наблюдал, сделает Косихин по его подсказке или нет. Было искушение все-таки взять графин и так же им задребезжать…
Косихин проснулся сразу, хотя и без обычного ощущения бодрости. На часы он мог не смотреть, наверняка знал: ровно шесть. Натренировал себя просыпаться в одно и то же время. Но и ложился всегда не позже одиннадцати. Соображая, почему в этот раз сон не освежил, а вроде даже утомил, с ненавистью посмотрел на Маслова. Тот безмятежно спал. У, гад! Косихин тихо, чтоб не разбудить, начал одеваться. Натянул тренировочный, осторожно ступая по ковровой дорожке, прошел к двери. Поспи, поспи…
Утро было великолепное — прохладное, ясное, чуть сыроватое. Солнце только-только поднималось, неуверенно розовело небо на востоке. И вовсю гомонили птицы.
На улице, у входа, уже стоял Кутузов, возле четверо ребят. Все в голубых олимпийках, подвижные, нетерпеливо ждущие, когда тренер позволит начать зарядку.
— А где Леша? — спросил Кутузов.
— Спит еще, — сказал Косихин.
— То есть как это спит?
Косихин замялся.
Кутузов, не мигая, смотрел на него серым холодным глазом. Изучал. Косихин покраснел. Кутузов вздохнул и отвернулся.
Все еще чувствуя на себе этот взгляд — будто в самую душу вошел, — Косихин помчался в номер.
— Эй ты, барон, вставай! Ждут тебя все уже полчаса!
Маслов сладко потянулся.
— Такой сон снился…
— Где ты вчера был? — не утерпев, спросил Косихин.
— Ты спроси, где я не был. Даже дистанцию, которую нам пройти предстоит, ей показывал. Правда, в темноте ничего не видно.
Ребята уже начали зарядку. Стояли перед Кутузовым, повторяли за ним упражнения. Косихин к ним присоединился. Когда заканчивали приседания, вышел Маслов. Никто ему слова не сказал. Настрой к нему, чувствовалось, недобрый.
После пробежки — пять раз вокруг корпуса — Кутузов Маслова задержал. Косихин из холла сквозь стекло наблюдал. То-то, в другой раз неповадно будет гулять по ночам.
Сразу после завтрака отправились на тренировку.
Три яхты уже маневрировали на гладкой, темной воде.
Пока шли по бону, только успевали пожимать руки. Знакомые все лица. Для Косихина это третья регата, а для Иванова и Буравкина, наверно, двадцатая. Маслов тоже кивал, улыбался, а никого не знал.
Их яхты стояли рядом с ленинградскими. Пока возились со снаряжением, одна ленинградская яхта отвалила, вторая вышла в залив одновременно с яхтой Косихина и Маслова. Большаков и Зорин специально подгадывали, хотели до регаты силами помериться. Что ж, они этот вызов приняли.
Ветер то и дело закисал, лавироваться было очень тяжело.
— Может, рискнем, уйдем в сторону? — спросил Косихин.
Маслов кивнул.
И черт их дернул испытывать судьбу. Понадеялись: вдруг повезет, вдруг заполучат выгодный заход ветра…
А ленинградцы помаленьку продвигались вперед, разрыв увеличивался. Когда Косихин с Масловым отчаялись ждать и взялись за ум, те уже имели приличную фору.
И снова, вместо того чтобы спокойно выбрать верное направление, засуетились — быстрей, быстрей, но на коротких галсах скорости не наберешь. Чем настойчивее они яхту подгоняли, тем упрямей она тормозила движение. Уже и Валович с Цегельником, которые вышли позже них, обогнули последний знак, а они все вымучивали по сантиметру.
На берегу неподвижной группкой ждали Кутузов и ребята. Издали казалось: Билли Бонс с черной повязкой и его пиратская команда.
После ужина Кутузов попросил их заглянуть к нему в номер.
Сели на краешек застеленной желтым одеялом постели. Он не сразу заговорил. Под подбородком желчные складки. И нос с горбинкой стал острей, злей.
— Вы зачем сюда приехали? Загорать? Два здоровых лба, а все дюймовочек из себя строите. Нашли время. Я вам сразу говорю, милые мои: если завтра на тренировке ленинградцев не сделаете, на регату и выходить незачем. Можете паруса себе навесить и лететь отсюда подальше…
Они вышли от тренера очень сосредоточенные, собранные, готовые прямо сейчас, немедленно начать борьбу за победу.
Спустились к завтраку. В ресторане одна за столиком сидела Катя.
— Мальчики, садитесь ко мне!
— Извините, — ответил за двоих Косихин. — Мы с ребятами.
Катя протяжно посмотрела на Маслова.
— А чего? — сказал Маслов. — Какая разница, за каким столом.
Когда Косихин с ребятами, позавтракав, выходили из зала, Маслов все еще сидел с Катей. Она что-то горячо говорила, он внимательно ее слушал.